Магнетрон - Георгий Бабат

Внимательно слушая Студенецкого, Веснин думал: «Этот человек говорит слишком много. Почему?»

А Константин Иванович все не мог остановиться. Он еще не решил, знает ли Веснин о том, что книжка исчезла, или не знает; купишь его конструкторским бюро или не купишь.

— Если уж говорить начистоту, — погладил бороду Студенецкий, — то еще много разрушительных следов старости ощущаю я ежедневно, хотя это пока еще незаметно ни для моих подчиненных, ни для начальства. Результатом непрерывной, многолетней работы мозга, специальной памяти и наблюдательности, изощренной в определенных областях, у меня явилась та оригинальность и резкость в контурах мысли, на которую указывают лица, меня окружающие. Чем старше я становлюсь, тем с большей быстротой и ловкостью я делаю нужные логические построения, тем ярче контуры высказываемых мною идей. Но, увы! За этими спекуляциями мысли, как наследием многолетней работы, скрывается старческое ослабление творческого потенциала, малая продуктивность и, главное, трудность восприятия новых идей… Si la jeunesse savait, si la vieillesse pouvait… Если бы молодость знала, если бы старость могла… Мы, старики, живем старым накопленным жиром, запасы которого ограничены. Свою ограниченность я ощущаю острее, чем это ощущают те, кто общается со мной. Но мои старческие логические спекуляции пока обманывают многих в отношении оценки моей трудоспособности, которая с годами очень и очень падает. Думаю, что работа всех стариков именно такова, как я вам описал. Трудитесь, пока вы молоды!

Улучив минуту, Веснин встал и откланялся.

— Интересно бы все-таки выяснить, значится по описи или не значится синяя записная книжка, — повторил Студенецкий, задержав руку Веснина в своей. — Сыркин-Буркин нам с вами не помог, — добавил он и, как обычно, сделал паузу, чтобы дать Веснину возможность оценить шутку. — Придется нам с вами принять другие меры.

— Вы можете быть уверены, Константин Иванович, — сказал Веснин, прощаясь: — я сделаю все, что в силах человека, чтобы разыскать записную книжку Мочалова.

Катастрофа

Рабочий уже приладил весло к статуе длинноногой девушки, собрал инструменты и ушел. А технический директор все еще сидел на скамейке у бездействующего фонтана.

«Материалы по магнетрону лежали в завязанной папке, — упорно вспоминал Константин Иванович. — Эту папку я опустил в портфель, не проверив предварительно ее содержимого. Были в тот момент искомые (он так и сказал мысленно — искомые) документы в этой папке или их уже и тогда не было на месте?»

Константин Иванович не мог ответить на такой вопрос. В этом-то и состоял весь конфуз создавшегося положения. Он встал и быстрой, упругой походкой сильного маленького гнома направился к своему автомобилю.

Он ехал по шоссе, глубоко задумавшись. Надо было подготовить ответы, если случится, что ему станут задавать вопросы.

«Я лично не считаю эти документы особо существенными», — отвечал технический директор завода воображаемому собеседнику.

«Заявка Муравейского и Веснина отказная. Такие заявки на непризнанные, неудачные изобретения тоннами выгребаются на свалку при чистке архивов бризов… Книжка, записная книжка покойного Мочалова? Ну, уж это, простите меня, это, мягко выражаясь, относится скорее к категории так называемого академического бреда, чем к реальным проблемам генерирования сантиметровых волн. Это такого же стиля материал, как приобщенные к описи записки о летучих мышах… Положим, не такой уж это, возможно, бред, эти его летучие мыши, — спохватывается Студенецкий. — Ориентация во тьме, ориентация по отраженным сигналам. — Он вспомнил свою беседу по этому поводу с академиком Зеленогоровым. Тот был в восторге от мочаловских этюдов об органах чувств у летучей мыши. — К черту мышей!»

Теперь Константин Иванович ведет в своем воображении беседу, исходя уже из новых, куда более остроумных посылок. Во время первой мировой войны англичане дали возможность немецким шпионам похитить ложные, специально для этой цели выполненные чертежи танков. Этим немцы были сбиты с толку, произвели напрасные затраты сил и средств на выполнение практически негодных машин.

Студенецкий улыбается. В самом деле, пример с танками звучит убедительно. Он развивает эту идею:

«Предположим худшее, предположим, что „магнетронные материалы“ попали к нашим зарубежным так называемым друзьям. Что ж! Пусть они попробуют разгрызть этот каменный орешек! Уверяю вас, это обойдется им значительно дороже расшифровки ложных чертежей английских танков».

Вдруг мысли Студенецкого принимают другой оборот. Руки его судорожно вцепляются в руль, машину встряхивает.

«Какие у вас основания полагать, что материалы по магнетрону были похищены?» — слышит он голос допрашивающего.

Голова начинает кружиться от пряного, назойливого запаха. Это цветы дяди Коли Мазурина.

«В самом деле, почему эти документы похищены? Их никто не похищал. Они просто затерялись где-нибудь в шкафу. Надо еще раз все перерыть в столе, пересмотреть все папки. Возможно, это вовсе не та папка! Нет, папка та самая, та самая… Но, — продолжает Студенецкий, — поскольку речь идет о бдительности, мой гражданский долг предупредить, довести до сведения, до всеобщего сведения свои сомнения… В чем сомнения и что именно довести? — прерывает он сам себя. — Фу, бред какой! Этак можно черт знает до чего додуматься. Несомненно, бумаги найдутся. Какой смысл имело бы похищение, когда их можно было просто сфотографировать?»

Последнее кажется ему весьма разумным. Он успокаивается. Машина идет тише.

Дорога переходит на подъем, и красные лучи уже низкого осеннего солнца бьют в глаза. Константин Иванович поднимает руку, чтобы отогнуть вниз щиток-козырек, укрепленный над ветровым стеклом. И оттуда сверху, из-за щитка, на его колени падает цветок. Четыре вложенных один в другой колокольчика, размером с большой бокал каждый. Цветок еще сохранил сочность и свежесть красок. Четыре колокольчика: красный, оранжевый, фиолетовый, синий. Но нежные бахромчатые края лепестков уже утончились, начали сворачиваться, чуть потемнели, или, быть может, это только кажется…

Константин Иванович левой рукой взял цветок. Золотые тычинки колыхались перед его глазами. Странное произведение тепличной атмосферы, искусственного опыления, результат многолетнего кропотливого труда.

Да, я смерть твоя,Да, я съем тебя! —

мелькнули в памяти слова детской песенки.

Студенецкий опустил лицо к лепесткам. Вновь и вновь втягивал старик воздух, расширив ноздри и полузакрыв глаза, но запах все слабел, затихал. Теперь Студенецкий ощущал чуть кисловатый аромат пригретого солнцем лимона. Затем и это пропало, и остался только терпкий смоляной запах листьев и стебля.

Константин Иванович осмотрелся. Машина поднимается на Поклонную гору. Вот слева от дороги обрыв, справа дача тибетского знахаря Бадмаева. Здесь мистер Френсис предложил ему не ссориться. Не странно ли, что он выбрал маршрут, по которому его два дня назад возил Френсис?

И вдруг воспоминание, яркое и беспощадное, воссоздает всю картину. Воспоминание, от которого он так долго бессознательно убегал, соединяет в одну логическую цепь все разрозненные факты.

Копию статьи Веснина и Ронина и копию заявки на изобретение Константин Иванович сам, своей рукой, дал Френсису вскоре после своей беседы с Муравейским о «пережитках капитализма в сознании людей». Френсис, который читал по-русски, весьма заинтересовался номером журнала Новости радио, где была помещена фотография Муравейского с магнетроном. Френсису хотелось бы, если бы это было возможно, несколько подробнее ознакомиться с циклом магнетронных работ, ибо, как он говорил, «у нас тоже высказывались технические идеи этого рода».

Константин Иванович не счел возможным показать Френсису работы в лаборатории, но он охотно вручил своему гостю копию авторской заявки Муравейского и Веснина и статью, написанную Весниным совместно с Рониным. Константин Иванович надеялся таким путем получить сведения об аналогичных работах, если они велись или будут вестись фирмой «Радиокорпорейшн». Эти сведения могли пригодиться, если понадобилось бы доказать, что в трудах Веснина нет ничего нового, значительного, оригинального. Эти сведения могли пригодиться также в том случае, когда потребовалось бы доказать обратное, доказать, что завод, руководимый Студенецким, может дать нечто большее для науки, чем пресловутый ГЭРИ, что на заводе разрабатываются те же проблемы, как и в известной своими передовыми идеями американской фирме.

Позже Константин Иванович забыл спросить Френсиса об этих бумагах. Передача их состоялась без участия Аллы Кирилловны, и потому никто на заводе не мог своевременно напомнить о них техническому директору. Френсис мог бы сам вернуть материалы по магнетрону без напоминания. Почему же он их не вернул? Если предположить даже самое худшее, то разве Френсис не имел времени снять с этих документов копии? Или ему непременно нужен был оригинал? Для чего? Решительно невозможно было при помощи копии заявки и копии статьи кого-либо шантажировать. Эти материалы могли быть на руках у многих.