Магнетрон - Георгий Бабат

«Большой Студенецкий»

Поставив машину на обсаженной кленами асфальтированной площадке перед входом в заводоуправление, Студенецкий поднялся к себе наверх. Сидевший в секретариате за столиком Аллы Кирилловны дежурный по заводу вскочил при его появлении. Молча кивнув ему, Константин Иванович достал из кармана плоский ключ и отпер кабинет. Заперев за собой тщательно дверь и сев в кресло, он замер в нерешительности.

Несколько минут Студенецкий не решался открыть средний ящик стола, наконец повернул заледеневшими пальцами ключ. Проект реконструкции завода оказался на месте.

Константин Иванович встал, налил себе из графина воды в стакан и с удовольствием выпил. Не спеша, методично он стал проверять содержимое ящиков своего письменного стола. В самом нижнем левом ящике он увидел стенограмму совещания по магнетрону. Он взвесил обеими руками толстую, пухлую папку.

«Какой злоумышленник, какой диверсант стал бы тащить подобный материал, ценный скорее по весу, чем по содержанию? Уж если бы кому действительно приспичило, то проще было бы сфотографировать этот документ. Но связываться с такой папкой, вызывать подозрения? Не-ет, враги только на сцене или в кино бывают так просты, так прямолинейны, так глупы».

Положив папку со стенограммой на стол, он тихонько замурлыкал:

Мы ворвемся ночью в домИ красотку украдем.Если парня не захочет полюбить!Ах. зачем такая страсть,Для чего красотку красть?Ее можно просто так уговорить…

Студенецкий открыл окно, выглянул во двор, с наслаждением вдохнул холодный осенний воздух, снова сел к столу и начал листать стенограмму. Возможно, здесь найдутся и несколько отпечатанных на машинке листков — копия статьи Ронина и Веснина.

Переворачивая страницу за страницей, Константин Иванович невольно останавливал свое внимание на отдельных абзацах:

— Фантаст и фанатик, — произнес он, перелистывая выступление Дымова. — А впрочем, весьма способный человек. Но он сам себя съест, прежде чем его съедят.

Читая речь Цветовского, Константин Иванович смеялся:

— Это просто прелесть, какая глупость!

Полностью насладившись оригинальностью заявления Цветовского о том, что в отделе генераторных ламп значительно раньше думали над проблемой магнетронов, чем в бригаде промышленной электроники, и что многоразрезные магнетроны ничем не отличаются от многорезонаторного прибора Веснина, Константин Иванович вздохнул:

— А что мы, умники, стали бы делать, если бы не было дураков?

И он решил, что дурак Цветовский — это самая подходящая фигура для поста начальника будущего конструкторского бюро по магнетронам.

— Начальник ОКБ! Это звучит гордо.

Он вспомнил, что Муравейского не было на совещании, хотя заявка на изобретение была подписана им в первую очередь.

«Вот это гусь! Сбежал с совещания. Ай да гусь лапчатый! Он был бы весьма импозантен в роли начальника ОКБ, но боюсь, что он поступит, как тот конокрад, который, став царем, украл из казны сто рублей и сбежал».

Стенограмма была перелистана с начала до конца и с конца до начала, но копии статьи Ронина и Веснина здесь не оказалось. И все же Константин Иванович почти совершенно успокоился:

«Со временем все найдется или не найдется, что, в сущности, уже почти все равно…»

Тут взор его остановился на папке с надписью: На отзыв о полезности.

Комподиз всегда направлял один из экземпляров авторской заявки на какой-либо завод или в исследовательский институт для определения возможности промышленного использования этого изобретения. У Студенецкого была заведена специальная папка, куда он складывал эти поступающие «на отзыв о полезности» третьи экземпляры авторских заявок. Сюда, в папку, он положил и заявку на магнетронный генератор. Позже он этот материал внимательно прочел, сделал на полях несколько существенных заметок, но отзыва так и не написал. Когда он эту злосчастную заявку видел в последний раз, он не мог вспомнить.

«Да, — подумал Константин Иванович, глядя на папку, — стали сдавать нервы».

Он облизал губы и выпил еще стакан воды.

— Нужно взять себя за шиворот, милостивый государь, и хорошенько встряхнуть, — произнес он вслух фразу, слышанную когда-то от отца Натальи Владимировны — старика Колокольникова. — Кряжистый был дед. Был, да сплыл. Ну-с, а мы еще поживем!

Студенецкий усмехнулся, проверил, хорошо ли заперты ящики стола, взглянул на часы. Ехать домой не хотелось — что там делать? Обедать? Ну, это он успеет… Пожалуй, стоит посмотреть, как работают ремонтники. Неожиданное появление начальства всегда полезно для дела.

Попрощавшись с дежурным, Константин Иванович вышел на заводской двор.

У своей машины он увидел плотную, плечистую старуху с толстым мальчиком на руках. Это была уборщица заводоуправления — тетя Поля Мазурина, жена заводского садовника.

Константин Иванович поздоровался и спросил:

— Ну-с, как живем, Поленька?

Ребенок тянулся к блестящей никелированной гончей на пробке радиатора автомобиля, и всякий раз, как ему удавалось ухватиться за морду или хвост, старуха громким басом произносила:

— Ав, ав!

Ребенок взвизгивал и смеялся.

Студенецкому хотелось спросить:

«Когда вы убирали мой кабинет, в субботу утром, видели вы на столе синюю записную книжку, размером с обычную общую тетрадь?»

Но он сдержался, потрепал ребенка двумя пальцами по щечке и ушел от тети Поли, ничего не спросив.

— Стареем, стареем… — вздохнул он на прощанье

Обогнув здание заводоуправления, Константин Иванович подошел к бассейну с фонтаном, который на завода прозвали «Большой Студенецкий». Фонтан этот отлично служил для охлаждения отработанной воды из цехов.

Сверкающий, взлетающий ввысь, шумящий по будням, фонтан теперь, в выходной день, бездействовал. Жалкая струйка воды сочилась из безобразно оголенных труб, обычно скрытых завесой мелких брызг.

«Девушку с веслом», которая так кротко и терпеливо простояла без весла среди водяных струй фонтана все лето, очевидно, теперь собирались снова вооружить этим недостающим орудием.

Слесарь из отдела главного механика положил дощатый мостик от края бассейна к стопам девушки. Затем он принес свежевыкрашенное жестяное весло.

Студенецкому захотелось постоять здесь, посмотреть, как это весло будет укреплено.

— Константин Иванович! — услыхал он за своей спиной хриплый голос старика садовника, дяди Коли Мазурина. — Сегодня переставляю я цветы, готовлю завтрашнее число в цветочном календаре и тут вспомнил: завтра будет ровно двадцать лет, как мы с вами на заводе. В один год нанялись мы к Разоренову.

— Да, — сказал Студенецкий, — ни завода такого тогда не было, ни этого сада.

— Я вам в машину, сверху, за козырек, цвет один редкостный положил для Натальи Владимировны. Сам его вывел. А ученый один из ботанического сада название дал — элоктус. Два таких куста у нас только и получилось пока. Срезал вам, как редкость.

Фонтан был расположен в центре большой площади. Отсюда были видны заводские корпуса. Студенецкий оглядел завод.

«Это при мне, — думал он, — электровакуумный завод выполнил первый пятилетний план раньше всех других заводов Советского Союза — в два с половиной года. Здесь, на заводе, впервые зародилась идея техпромфинплана — идея планирования не только выпуска продукции, но и технического прогресса». Тогда он, Студенецкий, получил орден Трудового Красного Знамени. Да, это высокая награда. На всем заводе награждено всего три человека: Мухартов и Артюхов получили тогда ордена Ленина, а он — Трудового Красного Знамени. Это при нем, Студенецком, Жуков прошел путь от шофера до директора завода. При нем, Студенецком, бесславно закончил свою деятельность предшественник Жукова на директорском посту — Тихон Шестериков, провалившийся со своей идеей организации производства стенных часов. У него, у Студенецкого, учился управлению промышленным предприятием нынешний начальник главка Дубов…

— Элоктусы вывел, — повторил старик Мазурин. — А помните, Константин Иванович, как мы вон там, где теперь строится новый лабораторный корпус, картофель сажали? Еще вы тогда говорили: «Вот пройдет голод, будем эту картошку не для еды — для красоты сажать». Так-то оно вот… Такие-то наши дела…

— Да, друг Николай Евдокимович, — согласился Студенецкий, — так-то вот, как ты говоришь. Есть, знаешь, такая сказка про искусного ткача, который ткал свой ковер пятьдесят лет. Когда он кончил работу, соседи пришли посмотреть. Ковер был синий, как ночь, красные нити вспыхивали на нем, как зарницы, желтые сияли, как звезды. «Во что ты ценишь его?» — спросили соседи. «Разве есть цена красоте? — ответил ткач. — Летом прекрасен снег на вершинах гор, а зимой он лежит у нас под ногами, и мы топчем его до весны. Пока ткал ковер, пролил много слез. Пока ткал ковер — умерла жена, умерли дети. Теперь, когда ковер выткан, мне душно в комнате, где он висит на стене».