Магнетрон - Георгий Бабат

Доменные печи, над которыми начальствовал Ян Студенецкий, выплавляли ферромарганец. Это чугун с высоким содержанием марганца, необходимый для производства некоторых видов специальных сталей. Дирекция завода собиралась получить на ферромарганце 2–3 миллиона рублей барыша.

Плавка ферромарганца представляет известные трудности для доменщика. Чтобы не дать марганцу уйти в шлак, чтобы заставить его присоединиться к чугуну, приходится загружать в печь излишнее количество известняка. Сильно известковые шлаки требуют более высокой температуры плавки, чем нормальные. От доменного техника требуется неусыпное наблюдение. Достаточно небольшого похолодания печи — и сгустятся перенасыщенные известью шлаки. Они потеряют способность вытекать из летки, образуют известковое «закозление» домны.

При Студенецком воздуходувное хозяйство доменного цеха пришло в упадок. Машины были разболтаны, кауперы засорены.

Новогодний бал был в полном разгаре. В тот момент, когда Ян Сигизмундович, дирижируя танцем, восклицал:. «Mesdames, à gauche! Chevaliers, à droit!»[7] — в зал явился в войлочной шляпе доменщика и в измазанном рабочем комбинезоне из синей парусины мастер-доменщик Курако.

Михаил Константинович Курако, знаменитый знаток доменного дела, учитель поколения русских инженеров, в том числе и ныне здравствующего академика Бардина, в те годы, не получая признания, вынужден был работать под началом иностранцев. Многие из них стремились у него поучиться. Таких Курако уважал и охотно делился с ними своим опытом. Но безграмотный и бездарный инженер с живописной наружностью оперного воина выказывал к мастеру, не имевшему даже среднего образования, столько высокомерного презрения, что тот не находил нужным предупреждать своего осанистого начальника об ошибках, которые тот допускал при ведении домны.

Теперь Курако явился сюда в самый разгар всеобщего веселья затем, чтобы доложить об уже совершившемся факте: печь не принимает больше дутья.

Когда Ян Сигизмундович, благоухающий, во фраке и белом галстуке, прибежал сам не свой к домне, он увидел забитые шлаком фурмы.

Директор, тоже оставивший бал, взглянув на домну, предложил начальнику цеха Студенецкому немедленно покинуть завод.

Однако бегство Студенецких с завода могло быть названо также и триумфальным шествием. С ними уезжала единственная дочь владельца предприятия, Наталья Владимировна. С нею успел в новогоднюю ночь тайно обвенчаться сын Яна Сигизмундовича — Константин Иванович Студенецкий.

Отец не захотел проститься с дочерью, но послал ей вслед несколько возов приданого и перевел на ее имя солидную сумму.

У новобрачной не было прекрасной внешности, которая могла бы тронуть сердце мужа, и не обладала она той легкостью характера, которая позволяла родственникам ее мужа тратить чужие деньги с таким же небрежным изяществом, как свои собственные. Зато она сумела сберечь все свое приданое и тратила его всю жизнь так осмотрительно, что Константин Иванович, с тех пор как женился, не знал нужды в деньгах.

Подправив стоечки, на которые опиралась рамка с портретом отца, Константин Иванович пообедал и пошел к себе в спальню.

Очутившись наконец на широкой, низкой деревянной кровати с упругим волосяным матрацем и плоской подушкой из лебяжьего пуха, ощутив прохладу свежих, хрустящих простыней, Константин Иванович преисполнился благодарности к седой, строгой, чопорной даме в тяжелом черном платье и мягких башмаках — к своей жене Наталье Владимировне, урожденной Колокольниковой.

В течение тридцати лет их совместной жизни, работая исподволь, терпеливо, с настойчивостью очень ограниченной женщины, она сумела развить в своем муже ряд привычек, которые под старость совершенно вытеснили его собственные желания в отношении повседневного обихода.

Спасительную силу этих внешних мелочей домашнего этикета он всегда особенно остро чувствовал в тяжелые минуты жизни.

Горячие бутылки в ногах — не грелка, а непременно бутылки, укутанные шерстяной фланелью. Стакан чая в серебряном подстаканнике с устюжской чернью. Пылающие сосновые поленья в старинном камине.

Вверх, вверх, вверх!Стремиться надо вверх! —

завещал ему отец.

Сам Константин Иванович, возможно, давным-давно забыл происхождение этой присказки. Он учился в третьем классе гимназии, когда ему подарили книгу Майн Рида «Морской волчонок». Герой повести, не имея денег на билет, тайком пробирается на корабль и прячется в трюме. И далее, в продолжение всего пути, он пробивается из трюма на палубу. При этом маленький негодник не щадит ничего: он режет, кромсает, портит кипы сукна, бархата, разбивает и сокрушает все, что лежит на пути. «Вверх, вверх! — говорит он себе. — Стремиться надо вверх».

В конце повести мальчишка вылезает на палубу, и восхищенный капитан, вместо того чтобы высечь его, прощает маленькому конквистадору все пакости и зачисляет в свою команду.

И Константин Иванович движение вверх понимал только в этом, самом узком и непосредственном значении, то есть он сам, лично, при всех обстоятельствах стремился всегда быть наверху. Чего бы это ни стоило — вверх!

Цель его стремлений была та же, что у «морского волчонка», но жизнь в эпоху войн и революций научила его иной тактике. Великие события, потрясшие мир, привели его к выводу: власти надо подчиняться и плыви по течению.

Константин Иванович скрипнул зубами и до крови закусил нижнюю губу. Разве не он сам однажды сказал Френсису: «Джинны теперь не в моде у нас в стране. В СССР процветает материалистическое течение мысли, а плыть следует по течению»? И сегодня этот мерзавец дразнил технического директора его же собственной философией. «Плыви, мой корабль, по теченью, плыви-и-и…» Константин Иванович схватил стакан со столика и швырнул его об стену.

Он выражал свои чувства, подобным образом не впервые.

Наталья Владимировна молча подобрала осколки и неслышными шагами вышла из комнаты.

Слабый свет прикрытого бисерным колпачком ночника оставлял комнату в сером полумраке.

Потрескивая, вспыхивали в камине сухие сосновые поленья. Языки пламени выхватывали из тьмы то одну из многочисленных рук пляшущего Шивы, то разверстую пасть яшмового тигра.

Эти драгоценные восточные безделушки Наталья Владимировна купила очень дешево в 1905 году у одного офицера, инвалида русско-японской войны. Из-за этой покупки она отказалась уплатить карточный долг покойного Яна Сигизмундовича. Тогда и он, и отец его долго изводили ее своим презрением. Но сейчас Константин Иванович был глубоко признателен своей супруге и за камин, и за бронзовый лотос, на котором восседал равнодушный ко всему и прекрасный Будда!

По утверждению Натальи Владимировны, суть буддизма заключалась в следующих стихах:

Идти лучше, чем бежать,Стоять лучше, чем идти,Сидеть лучше, чем стоять,Лежать лучше, чем сидеть.Сон лучше бодрствования,Смерть лучше сна.

К тому времени, когда Константин Иванович дошел до этой притчи, камин догорел, а сам он почувствовал себя вполне отдохнувшим и готовым к борьбе.

Было еще только восемь часов вечера. Студенецкий всегда гордился тем, что спит всего лишь шесть часов в сутки: «Не больше, друзья мои, не больше!»

Он бодро вскочил с кровати, принял душ, оделся и решил немедленно позвонить в Государственное Политическое Управление, чтобы рассказать, как нагло он, технический директор завода, был силой увезен на Парголовское шоссе и как там его пытались шантажировать.

«Что же касается прошлого, — скажет он, если его спросят, — то я имел основания полагать, что тем, кому следует этим заниматься, известно всё, относящееся ко мне. И мне кажется, что моя биография представляет интерес только с одной стороны: мне удалось создать такое предприятие, как наш завод. Крупинка за крупинкой, факт за фактом собирались у меня в мозгу ряд соображений и наблюдений. И завод строился цех за цехом, корпус за корпусом. Я был тем муравьем, который, не претендуя на гениальность, трудясь ежечасно, создал, изо дня в день работая, это большое дело».

Он уже протянул было руку к трубке, но тут в комнату неслышными шагами, как входят к тяжело больному, вошла Наталья Владимировна.

Минут двадцать назад она оставила его здесь лежащим, слабым, безмерно нуждающимся в ее заботах. Сейчас он был уже одет, подтянут, вежлив и холоден, как всегда. Ей осталось только выразить удовольствие по поводу его хорошего состояния, пожелать ему доброй ночи и удалиться.

Телефонный звонок предупредил намерения Студенецкого позвонить в ГПУ.

Он поднял трубку и просиял. Френсис со всеми его фокусами совершенно вылетел из головы. Ведь сегодня, несмотря ни на что, все-таки пятница!