Идущая - Мария Капшина

— Спасибо вам, почтенные, что подвезли, — сказала Реана, чуть поклонившись. — Да будет на вас милость Вечных.

Кёдзан догадался спрыгнуть, сказал свою порцию вежливостей и поспешил за Реаной. Они шагали быстрее, чем тряслась телега — во всяком случае, телега осталась позади, так и не нагнав их больше.

— Лекарка, — неопределенно сказал Кёдзан.

— Кто умеет убивать, умеет и лечить.

— Ты и верно знаешь много рецептов. Сложная наука, должно быть, если и от простых болезней такие сложные рецепты.

Реана, хмуро молчавшая с самой стычки, рассмеялась.

— Все молитвы и знаки Вечных — дешевая чушь. Если бы я не поминала Гиллену к месту и не к месту, мне бы просто не поверили.

— Ты лгала? Эти рецепты не помогут?

— Почему же, — Реана блеснула зубами в улыбке. — Помогут. Только всю эту ерунду вроде гимнов, знаков, помешивания посолонь и тени болящего можно опустить с тем же успехом. Гимны нужны, чтобы замерять время при изготовлении лекарств. Прочесть "Даруй, Наама, крепость телесную…" два раза, пока кипит вода…

— Не богохульствуй!

— А я разве?.. — искренне удивилась Реана. — Я ничего плохого о Вечных не говорила…

— Ты говоришь о них небрежно, без почтения, и этого довольно! И почему знак огня не испепелил тебя, ведьма?

— Вот уж не знаю. Может, если б я верила в здешних богов… Так я и Библию всегда считала гениальным памятником литературы, а не божественным откровением! Но при других обстоятельствах, возможно, и не решилась бы сложить пальцы в знак. И забилась бы от ужаса в истерике. Вера — стрррашная сила!

— Не богохульствуй! Ты говоришь страшные вещи, непростительные!

— Нет, — неожиданно тихо сказала Реана. — Непростительные вещи я делаю. Ты возмущён моими словами, а того, что я сделала, не заметил?

— Чего не заметил?..

Она невесело усмехнулась.

— И правда, не заметил. А люди, которые нас подвозили, заметили это в первую очередь. Я умею не только лечить. Убивать куда проще… Технически.

— Если ты жалеешь, что отпустила ватажников, то здесь и верно ты сделала не вполне правильно. Только излишняя жестокость Вечным неугодна, а конвоировать разбойников до города было бы чрезмерно обременительно… Почему ты снова усмехаешься? Тем более, показывая зубы! Это тоже дурная привычка, изобличающая дерзость нрава!

— Я никогда на смиренность и не претендовала. Видишь ли, Кёдзан… Там, откуда я родом, бытует странная ересь… С детства я привыкла полагать, что на человека недопустимо повышать голос. Ударить человека — немыслимо. Убить… Мне и в голову не могло бы прийти, что я когда-то убью человека. А здесь — я Реда.

— Но это и в самом деле ересь, — рассудительно сказал Кёдзан. И пояснил:

— Легко избегать насилия, пока живешь спокойно. Но если на тебя нацелена стрела, на философию времени недостанет.

— Совершенно верно, — признала Реана. — И моя гордость убеждена, что я выступила красиво. Но я-то все равно знаю, что поступила неправильно.

— Но почему?

— Потому что ударить человека — немыслимо.

— И что же ты должна была сделать, в таком случае?

— Заговорить, сделать что-то неожиданное, переубедить их, изменить их.

— Нелепица. Ну что ты могла им сказать?

— Понятия не имею. Но приятней мне от этого не становится.

— Да может, ничего другого сделать и нельзя было!

— Может быть. Но ничего не делать тоже неправильно. Те варианты, что приходят мне в голову, неправильные. Но на что похож правильный, я совершенно не представляю.

— Так зачем тебе терзаться, если правильного ответа нет?

— Незачем. Ты снова совершенно прав. Я не хочу спорить, потому что у меня нет аргументов. И потому, что согласиться с тобой я, тем не менее, не могу.

XXII

Желание знать правду без возможности

что-либо изменить — изощрённая форма мазохизма.

Откуда-то из фольклора

Где-то на западе шумела война. Зангцы, недовольные прекращением из-за войны торговли с Дазараном, однако воодушевлённые открывшимися перспективами, заняли Эгзарт. Форбос, ключ к торговым путям Океана и Внутреннего моря, пылал, в третий раз переходя из рук в руки. Лаолиец пробивался к югу, то мчась вперед при поддержке мятежных арнских городов, то увязая надолго при встрече с королевской армией. Которая, впрочем, не слишком рвалась воевать с северянами. Отчасти потому, что на отчаянные призывы к Кадару ответ следовал один: вот с Форбосом разберемся… Шегдар пытался удержать южные рубежи, не отвлекаясь пока на Север. И не без основания рассчитывал, что лаолийская армия основательно выдохнется, проходя Арну. Арна, к неудовольствию Шегдара, не горела желанием становиться живым щитом на защиту кадарского императора, однако особого выбора у неё не было.

— А что вы намерены предпринять в отношении Арнакии, Ваше Величество? Они оскорбляют достоинство Вечных тем, что привечают ведьму.

— Я не могу сейчас отвлекаться на нейтральную Арнакию, святейший Мастер! — ещё ни разу Шегдар не произносил его титул так, чтобы он не казался ругательством. — О чём ты знаешь не хуже, чем эта дрянная торговая вольница их городов!

— Вы могли бы принять меры раньше…

— Какие? Потребовать выдачи Реаны? Объявить для этого войну Арнакии, чтобы теперь пришлось воевать на три фронта?

— Дела земные должны решаться вами, Ваше Величество. Я — лишь служитель Вечных, призванный очищать мир от скверны духовной…

Шегдар остановил челночную ходьбу по кабинету, уткнувшись взглядом в портьеру. Волной согнул пальцы на правой руке, растянул губы в усмешке и пристально посмотрел на Ксондака.

— Святейший Мастер! — мягко сказал Дракон. — Не кажется ли тебе, что Нанжин Арнский есть воплощение скверны и слуга нечистого? Он привечает ведьму и промышляет колдовством, о чём тебе несомненно должно быть известно, ибо эта информация сообщалась нашими доверенными людьми.

— К чему вы клоните, Ваше Величество?

— Натрави своих белых псов на арнского Мастера, — отчеканил Шегдар, целеустремленно глядя в точку над левым ухом Ксондака. — Арнакия не станет возражать: это будет дело церковное, и светских властей не касающееся.

Реана покинула Арн во второй день после полнолуния четвертой луны, когда по дорогам Арнакии уже можно было пройти, не утонув. До южной окраины Гиблых гор она и сама дошла без приключений (разбойники по дороге, оказавшиеся дружиной местного графа, приключением могут не считаться, хотя удирать от них было смешно). Но чтобы пройти дальше, по почти нехоженым тропам и горному перевалу, пришлось отыскать проводника. Он нашёлся довольно быстро, в отличие от аргументов, которые заставили бы его отправиться на перевал в такое лавиноопасное время года. Сказать по совести, аргументов не нашлось вовсе. Все те, на которые у Реаны хватило фантазии, потенциальный Сусанин выслушал со спокойствием удава, равнодушно кивнул и ответил, что совершенно незачем, видит Тиарсе, идти в горы в начале пятой луны. Реана вздохнула и назавтра пришла снова. Проводник выслушал новые аргументы, кивнул, ответил, что в горы в начале пятой луны идти, видит Тиарсе, незачем, попросил принести воды из колодца и пригласил на обед. Реана вздохнула и… с трудом поверила, когда услышала положительный ответ. Сусанинскую логику она так и не поняла за неделю совместного пути, но не слишком этому огорчилась. После перевала она шла одна, потому что в проклятый лес проводник соваться отказался. Реана спустилась ещё на целый сезон вниз, из горной зимы в майскую весну, прежде чем ощутила причину.