Свободное владение Фарнхэма - Роберт Хайнлайн

— Папа, я вряд ли доживу до твоих лет — и ты прекрасно понимаешь это. И если у нас осталось так мало виски, то почему бы просто не отдать их тому, кто больше других нуждается в нем?

Он помрачнел.

— Карен, я вовсе не собираюсь сложа руки ждать смерти. Действительно, стало намного прохладнее. Но мы еще можем выкарабкаться.

— Что ж… наверное, ты поступаешь правильно. Кстати, о лекарствах — не запасся ли ты при строительстве этого монстра некоторым количеством антабуса?

— Карен, антабус не отбивает желания выпить: просто если человек, принявший таблетку, выпьет, он почувствует себя очень плохо. И если твое мнение о нашей дальнейшей печальной судьбе верно, то стоит ли омрачать Грейс последние часы жизни? Ведь я не судья ей, я ее супруг.

Карен вздохнула.

— Папочка, у тебя есть одна отвратительная черта — ты всегда прав. Так и быть, пусть пользуется моей долей.

— Я просто хотел знать твое мнение. И ты, в некотором роде, помогла мне принять решение.

— Что же ты решил?

— Это не твое дело, заинька. Займись завтраком.

— Так и хочется плеснуть тебе в завтрак керосина. Ладно, поцелуй меня, папа.

Он чмокнул ее в щеку.

— А теперь поостынь и принимайся за дело.

В конце концов пятеро собрались к завтраку. Сидеть им пришлось на полу, так как стулья упорно не хотели стоять. Миссис Фарнхэм находилась почти в летаргическом забытьи от сильной дозы успокоительного. Остальные обитатели убежища по-братски разделили между собой консервированное мясо, крекеры, холодный растворимый кофе и банку персикового компота. Согревало завтрак лишь теплое чувство товарищества. На сей раз все были одеты. Мужчины напялили шорты, Карен надела шорты и бюстгальтер, Барбара облачилась в просторное платье гавайского типа, позаимствованное у Карен. Ее собственное белье насквозь промокло, а воздух в убежище был слишком влажен, чтобы высушить что-либо.

— Теперь мы должны кое-что обсудить, — возвестил Хью. — Желающие могут вносить предложения. — Он взглянул на сына.

— Отец… то есть Хью, я хотел сказать вот о чем, — отозвался Дьюк. — Здорово пострадала уборная. Я немного привел ее в порядок и соорудил какой-никакой насест из дощечек. Хочу предупредить… — он повернулся к сестре, — вам, женщины, нужно быть особенно осторожными. Насестик довольно шаткий.

— Это ты будь поосторожнее. Сам, помнится, любил позаседать. Папа свидетель.

— Помолчи, Карен. Молодец, Дьюк. Но нас здесь шестеро, и, боюсь, придется заняться уборной дополнительно. Как, Джо, верно я говорю?

— Да, конечно, но…

— Что «но»?

— Вам известно, сколько осталось кислорода? — поинтересовался Джо.

— Да. Наверное, скоро нам придется перейти на воздушный насос и фильтр. А у нас не осталось действующего счетчика радиоактивности. Поэтому мы не узнаем, насколько заражен воздух, которым мы дышим. Но тем не менее дышать все равно необходимо…

— А вы проверяли насос? — опять задал вопрос Джо.

— С виду он совершенно невредим.

— Это не так. И боюсь, что отремонтировать его мне не под силу.

Мистер Фарнхэм вздохнул, будто что-то припоминая.

— Видно, все-таки нужно было соглашаться на второй с рассрочкой на полгода. Ладно, потом взгляну, нельзя ли что-нибудь сделать. Дьюк, ты должен осмотреть его, вдруг ты сможешь чем-нибудь помочь.

— О'кей.

— Предположим, мы не сумеем починить его. В этом случае будем использовать оставшийся кислород более экономно. Как только он кончится, еще некоторое время мы сможем дышать тем воздухом, который будет в убежище. Но в конце концов наступит момент, когда нам придется открыть дверь.

Все молчали.

— Ну, улыбнитесь же кто-нибудь, — воскликнул Хью. — С нами еще не покончено. Дверь мы затянем фильтром, сделанным из простынь — это все же лучше, чем ничего, — он будет задерживать радиоактивную пыль. У нас есть еще один радиоприемник. Барбара, помнишь, ты еще приняла его за слуховой аппарат. Я хорошенько завернул его и убрал подальше — он невредим. Я выберусь наружу и установлю антенну. Тогда мы сможем слушать радио: может быть, это спасет нам жизнь. Над убежищем мы поставим шест и прикрепим к нему флаг — любую тряпку. Впрочем, нет, лучше поднять американский флаг — у меня один припасен. Если нам все-таки суждено погибнуть, то пойдем ко дну с высоко поднятым флагом.

Карен зааплодировала.

— Перестань паясничать, — рассердился Фарнхэм.

— Я вовсе не паясничаю, папа! Я плачу:

Багрянец ракет возвещает войну,Бомбы с ревом рвут тишину,Но повторяю еще раз, друзья,Что нашему флагу падать нельзя…

Голос Карен прервался, и она закрыла лицо ладонями.

Барбара обняла ее за плечи. Хью Фарнхэм между тем продолжал, как будто ничего не произошло:

— Но ко дну мы не пойдем. Очень скоро этот район наверняка начнут обследовать с целью найти уцелевших. Они заметят наш флаг и заберут нас отсюда — возможно, на вертолете. Поэтому наша задача — продержаться до их прихода. — Задумавшись, он на мгновение смолк. — Никакой ненужной работы, минимум физических усилий. Каждый должен принимать снотворное и, по возможности, спать по двенадцать часов в сутки. Остальное время лежать неподвижно. Таким образом мы сможем продержаться довольно долго. Первоочередное дело — починка насоса. Следующее: вода должна быть строго нормирована. Дьюк, я назначаю тебя старшим хранителем влаги. Определи, сколько у нас в распоряжении воды, годной для питья, и разработай график ее выдачи с таким расчетом, чтобы хватило на возможно более продолжительное время. Где-то в аптечке есть одноунцевый стаканчик — используй его как мерный. Ну вот, кажется, и все: починить насос, минимум усилий, максимум сна, нормированная выдача воды. И вот что еще: пот — это тоже нерациональная трата жидкости. Здесь у нас все еще жарко, и ваш балахон, Барбара, насквозь промок. Снимите его.

— Можно выйти?

— Разумеется.

Она вышла, осторожно ступая по наклонному полу, прошла в подсобное помещение, переоделась в свой, увы, отнюдь не сухой купальник.

— Вот так-то лучше, — одобрил Фарнхэм. — Теперь…

— Хьюберт! Хьюберт! Где ты? Пить…

— Дьюк, выдай ей одну унцию. Только тщательно отмерь.

— Да, сэр.

— И не забудь, что кот тоже имеет право на свою порцию.

— Очевидно, для него сойдет и грязная вода?

— Хм… Честность по отношению к нашему гостю вряд ли особенно повредит нам. Зато мы будем знать, что оставались до конца благородными.

— Но он уже пил ее.