Горбун - Вероника Кузнецова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я сделал много промахов, — глухо проговорил он. — Сегодня я совершил самую большую ошибку.
Я испуганно посмотрела на него, потом — на мистера Чарльза, обнаружила, что он с неодобрением и беспокойством следит за покаянным поведением своего племянника, вновь перевела взгляд на горбуна и встретилась с ним взглядом.
— Только не пытайтесь понять мои слова, милая барышня, — с еле заметной и совсем невесёлой усмешкой предупредил горбун. — Я сам не всегда понимаю, где я мог предвидеть последствия, а где не мог. Но сегодня я совершил непростительную ошибку.
Ситуация складывалась невероятная: преступник терзается угрызениями совести и жалуется жертве, как он огорчён из-за того, что пришиб не её, а другую женщину. От жертвы требовалось сочувствие, но я не могла произнести столь кощунственные слова: во-первых, у меня не повернулся бы язык, а во-вторых, я не могла показать, что, против его ожидания, прекрасно понимаю его слова.
Мистер Чарльз пошевелился и открыл рот впервые с тех пор, как выпил свой кофе.
— Somebody is talking to the police officer behind the door, — сказал он.
Едва я осознала, что пришёл, скорее всего, Петер, как моя рука, которую всё ещё сжимал горбун, непроизвольно отдёрнулась, а сама я отодвинулась от моего соседа, насколько это позволяло кресло. Мне не понравилась моя нервозность, так как производила впечатление боязни, что меня застанут за какими-то недозволенными действиями. Я всего лишь не хотела, чтобы Петер обнаружил нас с горбуном, сидящими рядышком, взявшись за руки, ведь датчанину невдомёк, что мы представляем из себя не пару голубков, а убийцу, скрывавшего свои намерения из-за находящегося рядом свидетеля, и жертву, делающую вид, что не подозревает об опасности, исходящей от её соседа.
Горбун нахмурился, когда моя рука выскользнула из его ладони, быстро встал и демонстративно переставил свой стул к столу. Садиться он не стал, а прошёлся по комнате и остановился у окна, повернувшись к нему спиной и скрестив руки на груди. Он проделал всё это так нарочито, так раздражённо, почти оскорблено, словно моё нежелание сидеть с ним рядом при Петере смертельно его обидело. Я боялась, что порывистая досада племянника покажется странной дядюшке, но, осторожно посмотрев на мистера Чарльза, обнаружила, что он не только по-прежнему учтив, доброжелателен и вежлив, но и настроен на удивление благодушно, словно я продолжала оказывать горбуну знаки доверия и расположения.
— I think it is the second police officer, — сказал англичанин.
Если бы знать заранее, что причин для переполоха нет, можно было бы расстаться с горбуном поделикатнее, не так нервно, как это было сделано.
Почти тотчас же у живой изгороди мягко затормозила машина.
— Вот и Петер! — воскликнула я.
Я не ощущала абсолютно никакой радости, но преступник уловил в моём возгласе именно удовольствие.
— Наконец-то! — добавил он и вопросительно посмотрел на меня.
Я терпеть не могу, когда мне выказывают недовольство или в чём-то подозревают. У Дружинина не было никакого повода намекать на моё нетерпеливое ожидание датчанина, а если уж он был так мнителен, что в самых обычных словах усматривал какой-то особый смысл, то подобная глупость была достойна наказания.
— Наконец-то! — повторила я, неплохо разыгрывая удовлетворение.
Поймав бешеный взгляд, которым одарил меня горбун, я поняла, что глупым желанием его уязвить лишь укрепила в нём желание убить меня.
Удивлённый возглас за окном разом уничтожил все посторонние чувства и вселил в меня ужас. Подъехал не Петер, а Ларс с Ирой и, заметив фигуры полицейских, Ира что-то сказала своему спутнику. Я была так уверена, что мне предстоит встреча с Петером, который уже всё знает, что мои мысли пришли в совершеннейшее смятение, и я не знала и не могла сообразить, что и как сказать овдовевшему Ларсу, чтобы не убить его неосторожным известием. Жестокого, безжалостного горбуна нельзя было допускать к писателю, а взгляд мой против воли устремился на него, умоляя взять на себя эту тяжёлую обязанность.
— Я поговорю с господином Якобсеном, — сказал горбун, глаза которого сразу стали добрыми и ласковыми.
Мистер Чарльз встал и подошёл к нам. Его племянник что-то торопливо проговорил по-английски (по-моему, с вкраплениями немецких слов), обращаясь к нему, и вновь повернулся ко мне.
— Вам лучше остаться здесь, Жанна, — сказал он. — Не беспокойтесь, всё будет в порядке.
Как же он умел притворяться! Никто не заподозрил бы сейчас в нём ничего кроме участия, острого сочувствия, почти жалости ко мне. Однако стоило ему отойти от меня, как в его лице проступила ужаснувшая меня суровость, почти ненависть. И теперь я думала только о несчастном, на которого переводчик грубо обрушит известие о величайшем горе. Этого нельзя было допустить. Я уже раскаивалась в своём малодушии и двинулась вслед за горбуном, но мистер Чарльз удержал меня за руку, очень нежно, но с решительностью, не уступавшей манере его племянника.
— Please wait a bit, Jane, — попросил он.
Англичанин продолжал говорить ещё что-то, но я не улавливала смысла, потому что прислушивалась к звукам за дверью. Мистер Чарльз скоро замолчал и сам стал тревожно ожидать дальнейших событий. Теперь, когда ничто не мешало мне слушать, я уловила голос горбуна.
— … Хансен счёл нужным поставить у входа полицейских, — говорил он. — Проходите в дом, я сейчас всё объясню.
Я уже не надеялась, что Дружинин мягко и осторожно переговорит с Ларсом, раз уж он взялся за это дело, но, должно быть, и убийце не всегда под силу бросить правду в лицо несчастного по его вине человека. Однако, если он заговорил о смерти кого-то, не называя имени, то Ларс непременно заподозрит, что несчастье произошло со мной, тем более, что я молча стою рядом с англичанином, не подаю признаков жизни и не выхожу встретить приехавших. Если горбун начнёт издалека и неуместной медлительностью даст писателю повод заподозрить о моей смерти, то, увидев меня, живую и невредимую, Ларс поймёт, что на этот раз жертвой пала его жена. Он ужаснётся и, быть может, даже возненавидит меня за то, что она погибла из-за меня.
— Что случилось? — вскрикнула Ира. — Опять несчастье? Я этого не вынесу!
— Что-нибудь с Жанной? — спросил Ларс, и в голосе его прозвучала боль, ужас и недоверие. — Я боялся… У меня было предчувствие…
Ира охнула, словно ничем не подкреплённое предчувствие Ларса служило доказательством беды со мной. Я представила, как искажено сейчас её лицо, как страх борется с нарастающим ощущением горя, а к горлу подступают рыдания.
Горбун молчал, и это молчание как бы подтверждало подозрения Ларса. Что стоило Дружинину сказать, что было совершено убийство, но убили не меня?