Горбун - Вероника Кузнецова

Теперь оставалось только выйти, но как раз это и представляло главную трудность, потому что у двери должны дежурить полицейские, которые не преминут полюбопытствовать, куда я направляюсь и зачем, а я ни понять их не сумею, ни объяснить. Однако обстановка, одиночество или что-то ещё так давили, что оставаться в доме я не могла почти физически. Влекомая больше эмоциями, чем разумом, я ходила по дому, придумывая выход из затруднительного положения и немного напоминая себе затравленного зверя. Выход показался мне очень простым, а главное — испытанным, и представлял собой окно, но я не была уверена, что сумею проскользнуть незамеченной мимо полицейских, приставленных к дому специально, чтобы меня охранять.

Я стояла у окна, приглядываясь, нет ли кого поблизости и благодаря этому обнаружила, что к дому, со стороны «чёрной» дорожки направляется не кто иной, как Ларс. Каким образом он ускользнул от опеки Иры, мне неведомо, но, наверное, ему необходимо было поговорить с кем-нибудь ещё, кроме неё, чтобы отвлечься, а раз он шёл сюда, то это означало, что после ночи, проведённой в горе и размышлениях, он осознал мою непричастность к смерти Нонны. Но я не была наделена таким объёмом добродетели и милосердия, чтобы, забыв о собственных переживаниях и накопившейся за последние дни душевной усталости, приняться за утешение только что овдовевшего человека. Что я могла ему сказать сейчас, когда единственным моим желанием был уход из дому и прогулка по улице, где ходят обычные люди с самыми будничными проблемами и заботами. Мне казалось, что я слишком долго пробыла в неестественном мире убийств и подозрений и теперь ношу зловещую печать этого мира, так что сначала буду чувствовать себя чужеродным телом в толпе, любящей читать детективные романы ради острых ощущений, которых не было в их жизни. Я тоже когда-то была частицей этого размеренного мира, раньше казавшегося скучным, но теперь ставшим прекрасным и желанным. Возможно, приключения и таят в себе прелесть, но не те приключения, в которых ни за что гибнут люди.

Однако Ларс приближался, медленно, словно и сам сомневался, хочет он войти в этот дом или собирается удалиться. Было всего половина седьмого утра, и писатель вправе был думать, что я ещё сплю. Каково измученной, исстрадавшейся душе вместо сочувствия и понимания встретить растерянность только что пробудившегося человека, скрывающего зевки из вежливости и сознания неуместности подобного поведения! Но я не была подготовлена к визиту Ларса, и, чем ближе он подходил, тем быстрее смятение переходило в отчаяние, а отчаяние — в панику. Я уже не могла лезть через окно, а выбираться через кухонное окно было бессмысленно, потому что меня увидели бы полицейские. Оставалось выйти через дверь, а там будь что будет. Я надеялась, что успею исчезнуть прежде, чем медлительный и заторможенный после вчерашнего удара Ларс обогнёт дом и подойдёт к веранде.

Я тихо отперла дверь, осторожно приоткрыла её, выглянула и уже смелее, но стараясь ступать как можно легче, пересекла веранду и спустилась по ступенькам. Верные стражи вели себя точно так, как описывается в многочисленных романах, то есть спали. Напрасно я была относительно спокойна ночью, надеясь, что нахожусь в безопасности: любой преступник при такой охране сумел бы совершить убийство и уйти незамеченным. К счастью, горбун не знал о нерадивости полицейских, а то их раскинувшиеся в креслах тела побудили бы его из спортивного интереса убить меня под самым их носом. После обнаружения моих бренных останков полицейские бы клялись, что всю ночь не смыкали глаз, а по округе ползли бы мистические слухи.

Я счастливо разминулась с Ларсом, который остановился у дома в раздумье, хорошо ли он сделает, что разбудит меня, или ему следует вернуться к Ире, переждать положенное время и придти в более подходящий час.

Я чувствовала к себе отвращение за эгоизм, но всё-таки оставила писателя наедине со своим горем и вышла на улицу. Было тихо и пустынно, но уж мне-то бояться было нечего, потому что только ненормальный сможет заподозрить, что я способна выйти из дома в шесть часов утра, а уж что я способна на это при наличии двух полицейских у двери, не могло бы придти в голову даже ненормальному.

Тихо и прохладно было на улице, я бы даже сказала, что холодно. Жаль, что я не догадалась накинуть какую-нибудь кофту или куртку, но приходилось уверять себя, что погода отличная и в самом скором времени будет тепло. Ларс, наверное, уже решился войти на веранду, увидел двух полицейских, разбудил их и… Хорошо, если они отговорят его будить меня, иначе опустевший дом вызовет панику, сейчас же позвонят Хансену, начнутся поиски, может быть, сообщат в русское посольство. Как это я не подумала об этом сразу? Почему я всегда сначала действую, поддаваясь порыву, потом расхлёбываю последствия, а затем уже думаю?

Я шла неспешно, но старалась поскорее свернуть в переулок, чтобы Ларс, если решит вернуться, не заметил мою удаляющуюся фигуру и не догнал меня, поэтому, когда я остановилась, мучимая сомнениями, дом Иры был уже далеко, и я не могла видеть, выскочили на улицу рвущие на себе волосы полицейские, или Ларс всё ещё разговаривает с ними, чтобы как-то убить время и отвлечься от своих горьких мыслей.

Мне следовало повернуть назад, потому что удивление, которое они почувствуют при моём появлении, окажется меньшей бедой, чем ужас, если я не вернусь. Но как же мне не хотелось возвращаться! Будь у меня с собой телефон Ларса, я бы сейчас позвонила Ире и попросила приехать. Она избавила бы меня от необходимости придумывать утешительные слова для Ларса. Но я не знала номер телефона, так что оставалось только вернуться. Ну что датчанину стоило придти через час? За это время, проведённое в обстановке, не напоминающей о преступлениях, я бы успела привести мысли в порядок, набраться терпения и сил для предстоящих испытаний.

Я медленно сделала несколько шагов по направлению к дому, но тут дорогу мне преградил человек, которого я не ожидала увидеть, а поэтому его внезапное появление меня потрясло.

— Good morning, Jane, — проговорил горбун.

— Здравствуйте, — пробормотала я в полном замешательстве.

Если не знать, какими страшными мыслями он был одержим, можно было вообразить, что он обрадован нашей встрече, немного смущён от её неожиданности и подбирает ускользавшие от волнения слова.

— Почему бы вам не ответить мне по-английски? — спросил Дружинин.

— Потому что я не нахожу утро прекрасным. Извините, я спешу.

— Куда? — осведомился горбун. — Можно вас проводить? Вам нельзя ходить одной.

— Я возвращаюсь домой, — возразила я и хотела обойти переводчика, но он тоже сделал шаг в сторону и вновь оказался на моём пути.