Луис Альберто - Бальтазар Хосе Антонио

Но у Джоанны тоже было от чего отчаяться и сетовать на судьбу. И появление Марианны было для неё возможностью излить свои слёзы родному человеку, посоветоваться, как быть и как жить дальше. Проблемы, словно тяжёлые камни во время камнепада, обрушившиеся на Джоанну, были, что называется сугубо делового свойства. Напомним, что Джоанна – бывшая танцовщица – всю свою энергию, все силы и средства отдавала любимому своему детищу – хореографическому училищу. И дела в её танцклассах шли успешно. У неё работали первоклассные педагоги-хореографы, опытные балетмейстеры, из её заведения выходили прекрасные балерины и танцовщики, которые пользовались неизменной любовью публики и были желанными премьерами и примадоннами в самых престижных театрах Мексики и других стран. Казалось бы, откуда свалиться несчастью? Но оно свалилось и нанесло непоправимый удар по делу всей жизни Джоанны: в Мексику приехала знаменитая на весь мир русская балерина, до этого работавшая на Кубе, и на её зов сбежались, слетелись все, кто только хотел танцевать. Русская знаменитость в один миг сделала то, на что у Джоанны ушли годы, – создала балетную школу, арендовав шикарное помещение, переманив к себе всех лучших педагогов, балетмейстеров и концертмейстеров. Откровенно говоря, сама знаменитость никого не переманивала и даже не заботилась о рекламе. Весть о её училище облетела Мексику, и все, кто имел хоть какое-то отношение к танцам, ринулись туда. Из училища Джоанны ушли лучшие девчонки и мальчишки, впечатление такое, что те, кто остался, остались только из сострадания к ней – униженной и оскорблённой. Одновременно с ударом моральным произошёл тяжелейший удар материальный! Её школа позорно не выдержала конкуренции с другой престижной школой, а материальный урон просто не поддаётся подсчёту!… Одно предательство следовало за другим, к русской балерине перебежали костюмерши, гримёры, служащие сцены, даже мастера, изготовляющие балетные туфли, перекинулись к сопернице, потому что та знаменитей, да и платит больше!

Как могла, Марианна утешала любимую ею Джоанну. Конечно, всё, что произошло, – чудовищная несправедливость! Конечно, Джоанна не заслужила таких унижений со стороны тех, с кем работала рука об руку, с кем создавала свою школу, добивалась хороших результатов. Разве не её ученицы танцуют сейчас на лучших сценах мира? Разве не её кордебалет, как писали самые авторитетные критики, – каждая из танцующих на заднем плане могла составить гордость любого балетного спектакля, быть солисткой, примадонной?!

– Но, милая, – убеждала подругу Марианна, – это плохо, это обидно, это незаслуженно, но это не несчастье, и не безвозвратно! Твоё умение, твой опыт остались при тебе! Я, наши дети – мы объединимся, мы что-нибудь придумаем, мы вместе не пропадём! Твоя школа ещё возродится!

– Но каково предательство! – горячилась Джоанна. – Мои балетмейстеры, мои художники, забыв приличия, слетелись туда, как мухи на мёд! Конечно, имя её громкое! Но где же, национальная гордость, достоинство? Они его забыли! Или не имели никогда!

– А ты не пробовала говорить с самой знаменитой Дамой-Маэстро? Хочешь, я пойду и поговорю с ней? Может быть, она даже не знает, что те, кто сейчас работают в её училище, просто дезертировали, сбежали от тебя?

– Что ты говоришь, Марианна? – качала головой Джоанна. – Как можно идти на такое унижение? Ну, прогонит эта русская моих «дезертиров», как ты их называешь. И что же? Я возьму их обратно? Давайте, дорогие перебежчики, опять вместе работать?» Не-ет, школы мне уже не восстановить, удар, как говорится, нокаутирующий.

– После нокаута, Джоанна дорогая, – заметила Марианна, – боксёр встаёт, приходит в себя и продолжает выходить на ринг, а то и побеждать!

– Нет, Марианна, мне нанесли такой удар, после которого уносят с ринга навсегда.

– Джоанна, – с укором проговорила Марианна, – ты ещё молода, полна сил. Как тебе не стыдно впадать в отчаяние? Ты профессионал высокого класса, тебя знает вся Мексика, и ты считаешь, что твоя песня спета? Что же тогда говорить мне? У меня даже нет полного образования, ни диплома, ни специальности. Если бы ты знала, каково мне было в чужой стране, среди чужих людей, без куска хлеба и без возможности его заработать! Но я держалась и, вот видишь, сейчас здесь, с тобой! А ты – со мной. А ведь я уже не чаяла вас всех увидеть!… Если бы ты знала, как меня оплевали в консульстве! Молодой мерзавец – холёный, наглый, самоуверенный – не желал даже выслушать меня! Он прогнал меня, как уличную девку! О-о, если бы был жив Луис! Он бы нашёл его, вытащил его из-под земли, он отомстил бы ему за меня!… Но Луиса нет – вот, это потеря! Я потеряла опору в жизни! Бето ещё молод, сам ещё нетвёрдо стоит на ногах, он сам ещё нуждается в помощи, и я не могу повиснуть у него на шеё. Нет, Джоанна, рано тебе уходить на покой! Рано отчаиваться и лить слёзы! Ты нам нужна, ты ещё нужна многим, многим! И нам, и твоим ученикам! А успехи русской балерины не должны тебя ранить!

Так утешала Марианна свою подругу, и Джоанна слушала и верила ей! Её обида, её проблемы были велики, но они не шли в сравнение с тем, что пришлось пережить Марианне! Джоанна понимала, что она сейчас, как никто другой, нужна Марианне! Что положение Марианны – просто трагическое, но, пожалуй, самое невероятное – это потеря дома. Ни Марианна, ни соседи, ни Джоанна не могли взять в толк, как могло случиться, что пришлось пожертвовать домом? Что могло заставить Бето продать дом? Оставить семью на улице, без своего угла, без крова?

Марианна взывала к подруге, спрашивала без конца, но Джоанна сама ломала голову над проклятым вопросом.

– Понимаешь, Марианна, – пыталась она выстроить какое-то логическое рассуждение, – всё произошло так неожиданно, так поспешно… Конечно, что говорить, это было скоропалительное решение, и я о нём ничего не знала. Я знала, что Бето получил ужасное сообщение – от кого именно, не знаю, – что отец его трагически погиб, мать, тяжело, больна, местонахождение её неизвестно, известно только то, что она находится при смерти.

– О, боже! – вздыхала Марианна. – Что пришлось пережить моим детям!…

– Никому не пожелаю! – сквозь рыдания продолжала Джоанна. – Бедный мальчик! Он был в отчаянии! На Марисабель было страшно смотреть! Но опять-таки из-за того, что всё произошло так молниеносно, мы ничего не смогли согласовать. Дети кинулись тебя искать. И надо же такому случиться, что я как раз в эти дни потеряла всё своё состояние и впала в беспамятство, у меня был нервный шок, ты знаешь. Мне пришлось платить неустойку за срыв двух спектаклей. Представляешь? Контракты с театрами подписаны (мы готовили два балета – «Красный мандарин» Бартока и «Орфей» Стравинского…) И мои исполнители бросают репетиции и перебегают в более престижную группу, к сопернице, посулившей им более высокие гонорары и более знаменитые гастроли. Что я могла им пообещать? Чем прельстить? Наши балеты должны были идти в небольших театрах в небольших городах – в Коацакоалькос и Тампико. Но деньги мне надо было платить огромные! Кто бы знал, что я пережила в эти дни! Мне грозила долговая тюрьма, ведь сумма была для меня непосильная… И никого, кто мог бы помочь, ни тебя, ни Луиса… Я металась, как дикий зверь. И именно в эти дни Бето и Марисабель тоже метались в поисках денег – им же надо было ехать спасать тебя! Бедняжки, они оказались между двух огней: мои несчастья – здесь и твои – там… Наверное, в эту минуту Бето и решился продать дом, ничего мне об этом не сказав.

– Но даже если бы он тебе сказал, – резонно заметила Марианна, – разве это могло что-нибудь изменить? Нет, я не осуждаю сына, наверное, это был для него в тот момент единственный выход. Теперь мне надо находить выход из своего бездомного положения.

– Марианна, родная моя, – не в силах унять слёз, говорила Джоанна, – я готова продать душу дьяволу, только чтобы помочь тебе. Но кому нужна моя душа? Все свои комнаты я сдала на длительный срок жильцам, репетиционный зал отдала под залог, продала оба рояля, отказавшись от услуг педагогов-репетиторов, концертмейстеров и теперь под магнитофон веду сама две небольшие группы начинающих мальчиков и девочек. Как буду содержать эти классы одна, ума не приложу. Такого фиаско, такого сокрушительного провала я и в страшном сне не видела. А вот пришлось увидеть наяву.