Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи

Ах, какие чувства охватили их обоих после столь долгой разлуки из-за заключения царя.

Но им едва дали немного поговорить. Их ни на секунду не оставляли наедине вдвоем, даже при прощании, когда они пожимали друг другу руку.

Миша сильно похудел и был скорее похож на свою тень. Он старался улыбаться, все время наклоняя голову перед императором, который даже не осмеливался спросить бра­та, где же он сейчас живет.

Михаил обнял своего племянника, маленького цесареви­ча, и подарил ему икону.

— Пусть она принесет тебе счастье в пути, Алеша! Не за­бывай своего дядюшку!

— А ты к нам приедешь, дядя Миша? — спросил маль­чик. — Ну туда, где мы будем?

Тревожные взгляды отца, матери, глаза, наполненные слезами, присутствие четырех молодых девушек, его своя­чениц производили на Михаила такое сильное впечатление, что он сам поспешил закончить свидание.

Еще раз он поцеловал мальчика в лобик, а тот делал гро­мадные усилия над собой, чтобы не задавать дяде больше вопросов. Ночной посетитель все же тихо ответил:

— Да, Алеша! Мы еще увидимся... Я приеду!

— Куда же? Куда мы едем? — продолжал ребенок.

На его вопрос никто не ответил, как будто он и не про­звучал. Керенский, словно извиняясь, сказал царице, что, все, свидание окончено. Он повернулся и пошел вместе с комендантом за Великим князем, словно это был эскорт из двух человек.

В полночь узники должны были покинуть место обита­ния своих предков. Множество гвардейцев помогали слугам выносить багаж. Теперь все ждали, когда приедут грузови­ки. Бледная сперва ночь, становилась все темнее. Сидя на своих чемоданах, великие княгини старались казаться спо­койными, чтобы не огорчать своих родителей.

Шалунья Анастасия играла со своей собачкой, а та посто­янно обнюхивала сапоги солдат, которые выходили из двор­ца и снова входили в него. Она неутомимо бегала за ними. Анастасия взяла ее на руки и легонько постукивала ей по голове в знак наказания.

Было жарко, все сняли пальто. Как только послышались звуки приближающихся машин, они вновь их накинули себе на плечи.

Царь вышел на балкон, он явно нервничал, а Александ­ра, подойдя к сыну, ласково гладила его по волосам. Взгляд у нее был добрый, но какой-то отсутствующий.

Первые проблески зари уже бросали свой сиреневый свет на ветки деревьев. Первые, робкие птички начинали петь, но песнь их была невеселой, словно они понимали в какой печа­ли проходил отъезд семьи. В половине шестого вместе с зарей у дворца появился эскорт в составе драгунов третьего балтий­ского полка. Несколько автомобилей выстроились в парке. Вновь показался Керенский. Он отказался от чая, который пил и путешественники, и отдав несколько коротких приказов стал прощаться. Он был подчеркнуто вежлив, экономил жес­ты и слова. Бросил только одну-единственную фразу:

— Гражданин Романов* желаю вам и вашей семье счаст­ливого путешествия.

Царь с царицей, их дети, заняли свои места в автомоби­лях. За ними двинулись другие, в которых ехали их немно­гие последние друзья и прислуга.

Всадники сопровождали кортеж до Александровского вокзала. Уже всходило солнце. Поезд стоял у края платфор­мы. Не один, а два. Граф Илья Леонидович Татищев, гене­рал-адъютант императора, сам, по своей доброй воле решил сопровождать своего хозяина и ехать с ним в таких же усло­виях, что и он. Он поднялся в царский вагон, соблюдая как всегда при этом дворцовый протокол.

Поезд, который был предоставлен царской семье для поездки в Сибирь, был, конечно, не столь комфортабелен, как императорский, но все же он отличался определенной роскошью, если еще и учесть, что предназначался он для перевозки арестованных лиц. Поезд состоял из комфорта­бельных спальных вагонов производства Международной компании спальных вагонов. На императорском поезде те­перь разъезжал по своим надобностям сам Керенский. Пол- ковник Кобылинский, который был назначен командиром отъезжающего с царской семьей отряда охраны ехал в одном поезде с императором, а триста тридцать его солдат следо­вали во втором.

Оба поезда тронулись в путь. Поплыли мимо привокзаль­ные строения, семафоры, за ними — сады с раскидистыми деревьями, которые было плохо видно из-за запотевших от утреннего тумана окон. Вдруг перед глазами путешествен­ников промелькнул золотой купол церкви.

Поезд набирал скорость, после мчавшихся назад последних домов, потянулись зеленые луга, за ними — ухоженные поля.

Вот и Царское Село. Прекрасная императорская дерев­ня тоже быстро исчезла, словно кто-то на нее дунул. Теперь все пассажиры знали, куда они едут. В Тобольск, располо­женный далеко на востоке, в Сибири, чтобы объехать все эти опасные для жизни государей края из-за постоянно возни­кавших там мятежей и усиливавшихся волнений.

Было ли это так на самом деле? Или все это — лишь зло­вещая мизансцена, разработанная Временным правитель­ством, чтобы заставить всех поверить, что оно старается за­щитить царя с царицей, сохранить им жизнь, что план их пленения и физического устранения давно оставлен!

* * *

17 августа поезд медленно подошел к Тюмени, городу, расположенному на реке Туре. На пристани, прямо напро­тив железнодорожной станции, пассажиров ожидал пароход ♦Русь». Почти всю ночь с возрастающим отчаянием импе­раторская свита переносила багаж на пароход. Уже поздно, и цесаревич, волнуясь, никак не мог понять, почему его не укладывают спать. Он не раз подходил к отцу, спрашивал его:

— Это — очень далеко, туда, куда мы едем? А почему так далеко?

Великая княгиня Ольга, видя, насколько устала, как ис­тощена мать, как и полагается старшей, доброй сестре, по­садила ребенка себе на колени и пообещала ему рассказать интересную историю, если он только закроет глазки и по­пытается уснуть .

Трудно описать эти бескрайние сибирские унылые сте­пи. Путешественникам казалось, что вода вокруг — это все­го лишь мираж, и что они все обречены на эту водяную не­подвижность, когда пейзаж вокруг совсем не меняется.

Пароход шел так медленно вниз по течению, по этим необозримым водам реки Иртыш, что иногда оба берега скрывались в тумане. Куда ни бросишь взгляд — одна и та же картина: те же поля с золотистым жнивьем, то здесь, то там — хилые березки, словно эти деревца тоже больны. Ни­каких холмов, никаких, даже самых невысоких пригорков. Время от времени жалобный крик матроса, измеряющего длинным шестом глубину.

Редкие деревеньки проплывали перед глазами удивлен­ной Александры. Леса расстилали свой зеленый шатер, об­ращенный к бледному небу. Александра молча наблюдала за тем, как проходит их путешествие, стараясь не упускать ни малейшей подробности. Она сдерживала удары своего раз­волновавшегося сердца. Когда день шел к закату, когда ста­новилось более свежо, она отказалась сойти с палубы и прой­ти в свою каюту. Она попросила доктора Боткина, который умолял ее не злоупотреблять сырым, холодным воздухом, принести ей бинокль.