Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи

Император, несмотря на столько испытываемых не­удобств, дезертирств, измен, все же ухитрялся сохранять свою мягкость.

Все же несколько верных слуг оставались с ним рядом. Но среди них не было тех, к кому он был больше всего благо­склонен и расположен, и разумеется, мог бы рассчитывать на их поддержку.

Милейший князь Долгорукий, граф Татищев хотели только одного — оставаться со своими хозяевами, и когда им предложили свободу, они с презрением от нее отказались, заявив, что предпочитают разделить судьбу тех, кому они верой и правдой служили и кого любили.

Один провинциальный адвокатишка, который всегда рядился втогу Робеспьера в этом правительстве трусов, ста­новился все увереннее диктатором. Это был Керенский. Теперь он определял императорскую судьбу, от его воли за­висело, как с ними будут впредь обращаться.

Как и большинство персонажей этого безумного театра, которым непременно становится страна в тисках восстания, Керенского пьянили те роли, которые он, наконец, мог иг­рать, та неожиданно приобретшая такую важность его лич­ность, которую он придавал себе. Можно сказать, что он сыграл губительную роль в судьбе России.

Опьяненный своим взлетом, встав во главе революцион­ной власти, он всего на несколько месяцев вышел из своего жалкого подполья и теперь принимал шумные здравицы, уверенно передвигался под гром аплодисментов, повсюду представлял себя спасителем нации, поселился в император­ских покоях, принимал там иностранных послов и.своих министров в тех самых залах, в которых предыдущие цари и после Николай II принимали членов своих правительств. Все это наполняло этого интеллигента-марионетку духом квасного братства и ярмарочного равенства, отчего он про­сто терял голову, и такое глупое состояние можно был о даже ему простить. Очень скоро его прогонит Ленин со своими новыми пришельцами, и ему придется бежать как опереточ­ному конспиратору в женском платье, под улюлюканье, при­баутки и плевки распоясавшегося народа, который мечтал только об одном, — схватить все эти одну за другой полити­ческие «звезды» и втоптать их в грязь, перемешанную с кро­вью...

Перед Керенским открывались самые радостные, самые извращенные перспективы, о которых он так мечтал. Когда он был назначен министром юстиции во Временном прави­тельстве, он тут же отправился в Александровский дворец, чтобы поговорить со своими «пленниками»,

Николай протянул ему руку. Керенский стоял перед ним с гордо поднятой головой, с надменной физиономией. Их встреча проходила в одной из комнат, в которой собралась вся семья. В глубине сидела императрица. За ней стояли две старшие дочери — Ольга и Татьяна. Рядом с ней сын Алек­сей, который играл со своей собакой. Император предста­вил новоиспеченного «министра» супруге. Александре при­шлось делать над собой некоторые усилия, чтобы оставать­ся спокойной, не сорваться. Она приветствовала его лишь легким поклоном головы. Керенский вдруг под давлением своей обычной посредственности потерял самообладание. Он стал разговаривать с императором, называя его «полков­ник», но суровый взгляд, который метнула в него возмущен­ная Александра, заставил его смутиться, и с его уст слетело подобающее — Ваше величество. Ему захотелось показать, что хорошие манеры ему не чужды, и он с видом покрови­теля заявил:

— Ваше величество, английский король получает о вас всех сведения. Поверьте, этот арест, которому я вынужден Вас подвергнуть, всего лишь чисто символический шаг. Я имею честь торжественно сообщить Вам, что сегодня же на заседании Совета министров я подписал указ об отмене в России смертной казни,..

Какой подлый обман! Государь с государыней молчали. Их достойное поведение, их молчание без признаков враж­дебности производили должное впечатление на этого кро­вавого марионетку, который строил из себя великого госу­дарственного деятеля. Он вдруг смягчился. Он спросил, не нужно ли им чего-нибудь?

Николай молчал. Александра ответила ему, хотя этого и не хотела:

— Да, господин... Нам нужно немного тишины в этом доме, так как мы все ужасно устали, к тому же две мои доче­ри больны...

Николаю не понравилась ее такая просьба и Александра, понимая это, замолчала. В обстановке вежливого равноду­шия с одной стороны, плохо скрываемой неловкости с дру­гой и завершилась эта встреча.

Вечером, когда Керенский вернулся в свое министерство, он восторженно рассказывал мадам Добровольской, жене своего предшественника, отправленного в тюрьму о своем визите к царю.

— По его взгляду я понял, что передо мной человек бес­конечно выше меня. Теперь, когда я поговорил с ним, я знаю, что царь, в отличие от того, что о нем говорят, чело­век, преданный Отечеству, и что он только и думает о благе России. Это — прекрасно образованный, умный человек... Оказывается, я его плохо знал...

Его окружение рисует его совершенно иной портрет!Нужно в этой связи подчеркнуть, что Керенский, этот прирожденный комедиант, мог, конечно, произнести такие слова о царе, о которых сообщает мадам Добровольская, но не осмысливая ни одного слова, просто, чтобы ее обмануть и усыпить ее бдительность. Уже на следующий день в пол- ной мере проявилось грубое хамство министра.

Он отдал приказ об аресте Анны Вырубовой и Лили Ден. Вырубова в это время болела, лежала в кровати в своей ком­нате. С ней теперь будут обращаться как с новоявленной принцессой де Ламбаль. Этому, упоенному своей властью Керенскому очень хотелось во всем имитировать Француз­скую революцию. Вырубову, по его мнению, нужно было отдать на растерзание толпы, втоптать ее в грязь. Царица, которая тоже очень болела, все же захотела с ней простить­ся. Ее к ней привезли на ее кресле-каталке. Обе женщины в ужасно нервном состоянии не смогли сдержать слез. Они обменялись обручальными кольцами. Через несколько минут несчастную Вырубову с костылями везли на грузо­вике, набитом солдатами, в Петропавловскую крепость. Там она просидит долгие пять месяцев...

«Покровительство» Керенского обернулось недостойной комедией. Теперь революционная пропаганда, активизиро­ванная немецкими агентами, нападала не только исключи­тельно на Александру. Теперь речь шла о том, чтобы посто­янно позорить царя, и делать это с помощью его народа, этих народных орд, которые нападали только на него, побуждае­мые к этому продавшейся врагу прессой и некоторыми фи­нансистами, которые внутри страны ожидали отдачи своих колоссальных капиталовложений.

Теперь самым распространенным лозунгом дня станови­лись слова «Измена! Царь — предатель!». В столицах губер­ний отряды революционных бойцов, в уездах новые избран­ные народом начальники поднимали ужасный вой. «Он всех нас предал, он нас предал!» Керенский не пошевельнул и пальцем, чтобы прекратить эту злобную кампанию, хотя ему, конечно, была хорошо известна истина. Но к чести рус­ских крестьян, разночинцев, всегда хранивших вековые тра­диции своей страны, нужно сказать, что всем этим манифе­стантам они отвечали кровавыми мятежами, потому что тысячи честных людей были возмущены ложью Советов и отказывались им верить.