Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи

Ей сообщили, что возбужденная толпа из трехсот тысяч человек приближается к дворцу. Ее две конфидентки Анна Вырубова и Лили Ден начинали трусить. Александра умоля­ла их взять себя в руки. Она говорила им:

— Нечего бояться. Все в руках Божиих. Как только при­едет император, все образуется!В девять часов по телефону сообщили, что мятежники движутся ко дворцу. Очень скоро был обстрелян караул, все­го в пятистах метрах от дворца. Винтовочные выстрелы слы­шались все ближе. Из окна императрица увидела команди­ра дворцового гарнизона генерала Ресина, который стоял посередине двора среди своих подчиненных. И вдруг без всяких колебаний, даже не осознавая, какая опасность ей грозила, она, накинув на плечи меховое манто на свое чер­ное платье сестры милосердия, выбежала из дома.

Куда же она? За ней бросилась единственная выздорав­ливавшая из дочерей, семнадцатилетняя великая княжна Мария. Не мог не последовать за своей императрицей и граф Бенкендорф. Александра в этой морозной ночи шла к сол­датам, чтобы лично обратиться к ним.

Ее верная подруга баронесса Буксгевден наблюдала за ними из окна. Войска находились в боевой готовности. Пер­вая шеренга стояла, опустив одно колено на снег, за ней сто­яли другие, держа оружие наперевес на случай отражения внезапной атаки. Императрица и ее дочь переходила от од­ной шеренги к другой, она говорила им, что полностью до­веряет им, что надеется на их защиту больного цесаревича.

— Я его мать. Жизнь его — в ваших руках, Вы все в какой- то мере мои сыновья. И нам нужны вы, чтобы его защитить...

Престарелый граф Бенкендорф только удивлялся, — от­куда у императрицы столько сил, чтобы быть такой реши­тельной, трезвомыслящей, совладать со своими нервами. Она даже предложила нескольким гвардейцам зайти во дво­рец, погреться, выпить горячего чая, чтобы хоть на некото­рое время, побыть в тепле, позабыть о трескучем морозе на улице.

У опрометчивой великой княгини Марии, которая выс­кочила из дворца на мороз в легком пальтишке, произошел обморок. Ее принесли во дворце, ее осмотрел медик и тут же поставил диагноз — воспаление легких...

На следующий день никаких известий от ее мужа так и не поступило, но к своему громадному разочарованию, Александра узнала, что войска покинули дворец, дезертиро­вали. Их командир, великий князь Кирилл Владимирович, отозвал их.

Из окна императрица видела еще тех, кто остались. На рукавах их шинелей была белая повязка. Это был знак пере­мирия между охраной дворца и революционными войска­ми, находившимися в Царском Селе. Условия перемирия были таковы: если на обороняющихся не станут нападать, то и верные государыне войска не выступят против бунтов­щиков в Царском Селе.

Громадный дворец, в котором царская семья провела столько счастливых дней, теперь находился в жалком состо­янии. Не было воды, электричества... Александра, у которой отказывали ноги от все усиливающихся болей в пояснице, не могла подниматься по лестнице из своих апартаментов на второй этаж, где жили дети. Она обычно для этого пользо­валась лифтом, но теперь он не работал. Она это делала мед­ленно, с трудом, задыхаясь, с частыми остановками. К сча­стью, она еще могла пользоваться своим креслом-каталкой. Она ехала в нем через огромные, неосвещенные залы, в ко­торых не было слуг, все они ее покинули. Так она приезжа­ла к Анне Вырубовой, к другим членам своей свиты.

В своем кресле она не чувствовала постоянно отзываю­щегося нестерпимыми болями тела, и, будучи, твердо уве­ренной в том, что Бог ее не покинет, она не желала распус­каться, была готова ко всем выпадавшим на ее долю несчас­тьям и не собиралась склонять перед ними головы.

Некоторые вернувшиеся из города лакеи наводили страх на весь дворец. Они, мол, собственными глазами видели листовки, в которых говорилось об отречении царя. Импе­ратрица отказывалась этому верить. С трудом приподыма­ясь на своем кресле-каталке, она произнесла только одно слово — «Измена!».

Ей также сообщили, что двоюродный брат царя, великий князь Кирилл Владимирович, нацепив на папаху красную ленточку, заставил весь свой Морской экипаж император­ской гвардии присягнуть на верность революции! Можно только лишь добавить в этой связи, что революционеры сами были возмущены таким вероломством, такой его трусостью, и в результате «свободный гражданин, великий князь» счел за благо скорее смотаться в Финляндию...

В пятницу, 16 марта, разразилась очередная снежная буря. В семь часов вечера во дворец прибыл великий князь Павел Александрович, дядя царя, человек мужественный и лояльный. Он прошел прямо к императрице. Он и сообщил официально ужасную весть царице.

— Дорогая Александра, — прошептал он, сдерживая ры­дания, мешавшие ему говорить, — как мне хотелось бы быть рядом с ним в эти тяжелые минуты...

Александра, меняясь в лице, с ужасом взирала на него. В глазах ее загорелись огоньки негодования. Она чувство­вала что ей нечем дышать.

— А Ники! — еле произнесла она. — С ним что-нибудь случилось?

Великий князь отлично понимал, в каком состоянии нахо­дится его августейшая племянница. Он поспешил ее заверить:

— Не волнуйся, с Ники все в порядке. Он чувствует себя хорошо...

Низко опустив голову, чуть преклонив голени, словно она хотела молиться, Александра безжизненным голосом, но твердо сказала:

— Павел Александрович, если Ники пошел на это, зна­чит, так было нужно. Я верю в милость Божию. Господь нас никогда не покинет. Отречение! Мой дорогой, такой несча­стный... совершенно один там. И меня не было там, рядом с ним, чтобы утешить его.

Голос ее заглох, она, пробормотав еше несколько нераз­борчивых слов... вышла из комнаты.

Спустя некоторое время графиня Бенкендорф, баронес­са Буксгевден и другие придворные пришли к императри­це, чтобы заверить ее в своей личной преданности. Она была смертельно бледной. Графиня Бенкендорф взяла ее за руку. Слезы катились по этому красивому лицу, которое пережи­ваемые императрицей страдания делали еще краше, еше благороднее. Она взяла себя в руки и сказала:

— Все к лучшему... Не будем же проявлять слабость. На все воля Божья. Если Господь насылает на нас это несчас­тье, то только для того, чтобы спасти Россию. Это — един­ственное, что сейчас важно.

Когда от нее все уходили, она громко плача, закрывая лицо руками, упала в стоявшее у стола кресло.

* * *

Со скоростью метеора население дворца редело. Большая часть придворных бежала. Никто и не помышлял о том, что­бы защитить императрицу, все срывали с эполет император­ские вензеля и еще больше выпячивали свою трусость сме­хотворными поступками, — скрывали свою личность или выряжались в нечто невообразимое. За какие-то двадцать четыре часа измена свила себе уютное гнездышко во двор­це, и теперь все отпирались от связей с двором, которые те­перь считались позорными и компрометирующими, а те, кто еще их поддерживали, ставили перед собой главную цель, поскорее разорвать их.