Когда говорит кровь (СИ) - Беляев Михаил

А вот они с Мицаном, как всегда, пошли одним путём.

Та же стремительная потеря денег, та же нищета и то же пьянство. Вот только если Скофа сам был повинен в своих горестях, то Мицану просто-напросто не повезло. После отставки Мертвец загорелся идеей делать деньги на торговле вложившись в одного купца, что уже много лет плавал в Саргшемар за шелком. Дело казалось надежным и прибыльным. Маршруты по северному побережью считались в целом безопасными, особенно летом, когда сезон штормов оставался в прошлом, а на патрули выходили боевые флотилии Эурмикона.

Вот только купца, что лет двадцать спокойно плавал через всё Внутреннее море, именно в тот рейс взяли на абордаж налетчики из клавринских племен, пустив на дно его судно, его самого, а заодно и все мечты Мицана.

С тех пор Мертвец был неразлучен со Скофой, пропивая всё, что попадало в руки старым друзьям. Но в отличие от Быка, он не терял надежду на лучшее. И этим его не убиваемым настроем то воодушевлял, то доводил до бешенства.

И он был прав. Проклятье, конечно же он был прав. Им нужно было двигаться. Неважно куда, неважно зачем, главное — двигаться. Чтобы просто не превратиться в такую же гниющую заживо плоть, которая населяла ночлежки окраины.

Напившись напоследок резко ставшей невкусной и проржавелой воды, он пару раз с силой хлестанул себя по щекам, от чего они отдались бодрящей болью.

— Хер с тобой, Мертвец, потопали.

Его старый сослуживец ловко спрыгнул с фонтана, и, не переставая насвистывать дурацкую мелодию, зашагал в сторону темнеющего переулка. Куда он шел, было и так понятно. Почти каждое утро в их нынешней странной жизни начиналось одинаково. От окраины по переулком к Морскому базару, где зажатая с одной стороны лавкой кожевника, а с другой — ростовщика, стояло старенькое, и потрепанное двухэтажное здание «Красной накидки».

Для большинства жителей и гостей Кадифа, в этой таверне не было ничего примечательного. Обычное местечко, где можно было выпить дешёвого вина и съесть миску супа на говяжьих костях, или ячменной каши с разваренными бобами и лепешками. Но для Скофы, Мицана, да и всех прочих ветеранов, чья жизнь после отставки покатилась в бездну, эта таверна была особенной. Она была ярким светочем в царстве бесконечной тьмы, что позволяла держаться за крупицы надежды и выживать тем, кого оставили родные и боги.

Она и называлась-то «Красной накидкой» совсем неспроста: её хозяин, однорукий старик Ирло Цивегия, свято чтил узы братства, рожденные походной тагмой. И хотя его собственные походы и войны остались далеко позади, ещё во времена Ардишей, которых он иначе как «благословенными» не называл, это совсем не мешало ему чувствовать себя частью великой армии.

Всё это место было пропитано военным духом. Над входными дверями, укрытая небольшим козырьком, висела та самая красная армейская накидка, давшая имя этому месту. Хотя за столько лет дожди и палящее солнце превратили её скорее в рыжую, если не коричневую, любой солдат тут же узнавал до боли знакомый крой. Но ещё сильнее дух войны чувствовался внутри помещения. В полутемном общем зале, где стояли массивные дубовые столы и лавки, на которых ножами были вырезаны номера и имена тагм и знамен, а все стены были увешены доспехами и оружием.

Вперемешку и без намека на порядок тут весели железные кольчуги, бронзовые тораксы и нагрудные пластины, наплечники, кожаные и льняные доспехи, обшитые то железом и бронзой, то костями и мехом. Мечи менялись копьями и боевыми топорами, которые висели в перекрест с кимранумскими ромфеями. А на круглых, овальных и прямоугольных щитах, обитых железом или обтянутых кожей, было столько разных символов, что по ним можно было рассказывать военную историю Внутриморья.

Со стороны могло показаться, что старик побывал как минимум в дюжине военных походов, пройдя с мечом и копьем и по холодному Калидорну и по гористому и жаркому Айберу. И даже умудрился побывать за морем. Но на деле ему выпало повоевать только с восставшими в очередной раз арлингами, до погонять разбойничьи шайки по Нижнему Джесиру. Во всей этой обширной коллекции хозяину таверны принадлежал лишь его собственный торакс, щит, да сломанное копье. Ну а все остальное было так и не выкупленным залогом или платой за выпивку. Ирло Цивегия питал большую страсть к трофеям и обменивал их на кувшины с вином даже охотнее чем на ситалы и авлии. К великой радости оставивших военную службу пропойц.

Хотя таверна и стаяла на краю весьма оживленной торговой площади, случайных людей здесь было не много. Вот и сегодня, если не считать двух рыбаков, которым, похоже, не слишком-то повезло с уловом, за массивными столами сидело чуть больше двух десятков мужчин, чьи покрытые шрамами лица, жесты, а у некоторых и одежды, помогали безошибочно опознать ветеранов.

Войдя в зал, Скофа и Мицан поздоровались с братством «красной накидки» и уселись за один из столов. Вскоре к ним подошел лопоухий паренек лет десяти — младший внук хозяина таверны. Кивнув им как старым знакомым, он поставил перед отставными солдатами по глиняной кружке с сильно разбавленным вином и по две жаренных лепешки.

Ирло Цивегия свято чтил узы военного братства. И каждое утро всякому ветерану в его таверне можно было бесплатно выпить вина и съесть по паре пресных хлебцев, а по вечерам тут иногда разливали остатки пустого говяжьего супа. И для некоторых отставных солдат эта маленькая и пустячковая доброта была чуть ли не единственной вещью, что удерживала от паперти или самоубийства.

Скофа жадно осушил чашу, чувствуя, как вместе с кислым вином в его внутренности попадает жизнь. Похмелье начинало медленно отступать.

Разломав пополам горячую лепешку, он внимательно осмотрел ее сероватые внутренности.

По уму тесто надо было замешивать на молоке и оливковом масле, засыпая в него сушеную душицу, кинзу, базилик и горчичные зерна. Так готовились правильные и настоящие тайларские лепешки. Те самые лепешки, вкус, а главное, запах которых, он помнил с самого детства. Почти каждое утро мать или бабка, замешав тесто и раскатав ровные кругляшки, начинали жарить их на каменной плитке над очагом. Эх, какой же тогда стоял запах, и как было чудесно, схватив только зажаренный хлебец, и, пропуская сквозь уши ругань родных, вцепится в неё зубами и, обжигая губы и язык, запихать целиком в рот.

Вот только он уже давно был не дома, а специи и травы стоили денег, которых у него не было.

— Что, Бычок, кишки всё ещё наружу лезут? — улыбнулся Мицан, с невозмутимым видом доедавший вторую лепешку.

— Немного. Сейчас с силами соберусь и осилю завтрак.

— Ну, давай, осиливай. Пока я у тебя хлебец не стащил.

Скофа хмуро посмотрел на старого друга и запихал в рот суховатую и пресную лепешку, запив её последним глотком вина. Бесплатно Ирло Цивегия наливал лишь один раз в день. И никогда не изменял этому правилу.

— Как думаешь, свезет нам сегодня или нет? — задумчиво проговорил Скофа. Бывшие солдаты вокруг выглядели как-то по-особенному помятыми и хмурыми. Похоже, что не только у них двоих безработное существование успело затянуться сверх всякой меры.

— Свезет или нет, то одним богам ведомо. Ты не загадывай, Бычок, чтобы потом горьких слёзок не капать.

— А что мне ещё делать? Уже ни одного авлия не осталось. Хоть бы рожу кому поручили начистить…

— У Бычка опять копытца зачесались?

— Не без этого, Мертвец. Да и платят нам по нормальному только за такую работу.

Они вновь замолчали, уставившись в пустые чашки. В былые времена Мертвец бы пофлиртовал немного с дежурившей у стойки Миртаей — младшей дочерью Ирло, которую он всё чаще и чаще оставлял на хозяйстве. Улыбнулся бы ей разок другой, кинул пару слащавых фраз и растаявшая девушка, многозначительно подмигнув Мицану, сама бы налила бы им по новой кружечке. И не той разбавленной гадости, что подавалась тут бесплатно, а доброго, настоящего вина. Но так было раньше, пока Мицан Красавчик не превратился в Мицана Мертвеца. Теперь-то его улыбка могла только напугать до заикания, ну или на худой конец разжалобить. И совсем без последствий в виде пьянящей чашечки.