Когда говорит кровь (СИ) - Беляев Михаил

— Что думаешь, зайти? — обратился он к псу. Худая собака развернула свою морду боком.

— Не знаешь? Я вот тоже не знаю.

Всю его жизнь решения принимал кто-то другой. Вначале это был отец, потом армейские командиры, ну в Кадифе он со спокойным сердцем спихнул эту проклятую обязанность на Мертвеца. Но сейчас ни отца, ни командиров, ни Мертвеца тут не было. Был лишь он и эта проклятая дверь.

Скофа не очень-то хотел превращаться в бандита. Он был честным человеком. Солдатом. Воином. Гражданином. И даже во время своего падения, он старался не переступать грани правильного. Да, конечно, ему платили за то, чтобы кого-нибудь поколотить. Время от времени Шантаро Цаги предлагал и такую работу, и не то чтобы она была дурной. Скофе она даже нравилась. И всё же, она не налагала на него уз, не ставила клейма. Он был громилой, но не преступником. А эта выкрашенная зеленой краской дверь перед его носом, была именно что клеймом. Той самой гранью, которую он не желал переходить.

Но вместе с тем, это была дверь в жизнь. Дверь, открыв которую, он мог получить какую никакую работу, деньги, а там и шанс выбраться из всего того дерьма, в которое сам же себя и засунул. Дверь в спасение. Вот только купленное какой ценой?

— Эй, мужик, ты заходишь нет? — раздался ещё совсем юношеский голосок. Скофа развернулся. Позади него стоял паренек лет пятнадцати с падающей на глаза челкой и шрамом, пересекавшим левую челюсть. Он смотрел на него как-то очень по-взрослому и Скофе даже почудилось, что он уже его видел. — Если не заходишь, то дорогу хоть освободи!

— А… захожу, да.

Его рука легла на большую бронзовую ручку. На мгновение ветерану подумалось, что она обязательно должна оказаться раскаленной и сейчас он с криком и руганью отдернет покрывшуюся волдырями ладонь, оставляя на металле куски пригоревшей кожи… но встретил его лишь холодок бронзы, а сама дверь поддалась легко, даже не скрипнув. Шагнув вперед и оказавшись под сводами таверны, он тут же почувствовал запах мяса. Не лепешек, вина или пшеничной каши, как было в «Красной накидке», а зажаренного мяса. Скофа втянул этот божественный аромат ноздрями, почувствовав, как заныл в безмолвной мольбе его желудок. Проклятье, как же давно он не ел хоть какого-нибудь мяса. В том супе, который иногда наливал им Ирло Цивегия, попадались лишь кости. Белые и зачищенные даже от хрящей. А тут пахло мясом. Мясом!

Ветеран невольно представил, как тонкие полоски говядины шкварчат над огнем, капая жиром и соком через решетку на угли, отчего его живот заныл ещё сильнее.

— Эй, бродяга, тут не подают! — окрикнул его выходящий из-за стойки тавернщик.

Скофа было хотел сказать, что он не бродяга, а ветеран войны, отдавший больше двадцати лет походной тагме, но потом осекся, мысленно обругав самого себя. Конечно, выглядел он сейчас не лучшим образом. Заросший, с опухшим лицом, в грязной и должно быть окровавленной одежде. Ну точно, как бродяга или попрошайка.

— Я ищу Лифута Бакатарию.

— Да? А он тебя ищет?

— Не знаю, сам меня звал.

— И как звал, то?

— Да так и звал. Сказал, если у тебя, служивый, жизнь по херам пойдет, то сюда приходи. А моя уж точно по ним покатилась.

Хозяин заведения смерил его долгим изучающим взглядом. Похоже, этот самый Бакатария был тут и вправду значимым человеком и никто просто так не стал бы врать о его словах.

— Тут побудь. Я спрошу сейчас, — проговорил он.

Скофа покорно сел на лавку стоявшую у входа и проводил взглядом поднявшегося по лестнице хозяина таверны. Вот и всё. Если Лифут Бакатария сейчас тут и если окажется, что он не шутил, когда звал их на работу в роще, то иного пути уже не будет.

Конечно, ещё было не поздно сбежать. Выйти за дверь и попробовать отыскать остальных ветеранов. Чем боги не шутят, может и Цаги ещё сможет для них что-нибудь найти. Но Скофа был воином тагмы. А тагмарии не отступали.

Да и с чего вообще он решил, что его вот так сразу возьмут в банду? Потому что он отставной солдат? Может, Бакатрия вообще тогда говорил не думая и его сейчас просто выставят на улицу, к тому самому бездомному псу. Его удивительная удача уж точно к этому располагала…

Закончить мысль ему помешал скрип лестницы: вниз спускался тавернщик.

— Поднимайся наверх, — произнес он, кивнув Скофе. — Там не промахнешься.

Мысленно попросив всех богов о благословении, ветеран поднялся по лестнице, оказавшись в просторном зале с низкими потолками.

Посередине, за большим столом, сидели трое человек. Во главе, обгладывая говяжье ребро сидел худой мужчина средних лет, одетый в черную тунику с короткими рукавами, обнажавшими искусно сделанные серебряные браслеты. Его голова была обрита, бороды тоже не было, а блестящие от жира губы кривились в наглой усмешке. Рядом с ним, склонившись над глиняной миской, сидел мужчина с жесткой коричневатой бородой, которую он вытирал тряпкой, после каждой новой отправленной в рот ложки. Последним же, к его большому удивлению оказался тот самый мальчишка, что поторопил его на входе.

— Говорят, ты меня видеть хотел, — отложив кость, произнес Лифут Бакатария. — Ну что, вот он я. Так херли надо?

— Ты как-то звал меня на работу.

— Да ладно? И когда же это было?

— Пару месяцев назад. Мы виделись с тобой в роще под Кадифом.

Бандит посмотрел на него с недоверчивым прищуром. Скофе показалось, что сейчас его пошлют на хер и вышвырнут на улицу, но тут глаза Лифута чуть расширились, а губы вновь скривились в улыбке.

— Ха! Служивый! А ведь и точно, сука, было дело. То-то смотрю мне твоя гребанная харя показалась знакомой. Как там тебя звали?

— Скофа Рудария.

— Что, Скофа Рудария, не задалась твоя отставка?

— Не задалась, — кивнул в ответ ветеран.

— Случается херня. Я бы тебя быстрее узнал, если бы ты эту бороду не отпустил. Так-то у меня память как гребанный лист железа. Что туда попадет, уже на хер не теряется. Ладно, садись и говори, с чем, сука, пожаловал.

— Ты звал меня на работу, — повторил Скофа садясь за стол. Прямо перед ним на большой тарелке лежала сырая репа, нарезанная полукольцами. Его рот сам собой наполнился слюной, а живот предательски заурчал.

— Было дело. Только с хера ли ты решил, что я не передумал?

— Ты говорил, что вам нужны бойцы.

— Бойцы — это хорошо. Бойцы тут всегда при деле. А ты значит у нас охеренный боец, да?

— Приличный.

— Во как! И что, даже захерачить кого на смерть готов?

— Готов. Если и дальше будешь глупыми вопросами заваливать, — мрачно произнес Скофа. Он уже приготовился к тому, что его сейчас выкинут из таверны за эту дерзость, но бандит лишь заржал в голос.

— Ха! А ответ то, не херня пустая. Ну, смотрю яйца у тебя после войны не отвалились. Это хорошо. Это, сука, очень хорошо. Только мы с гребанной улицы народ не подбираем.

— Ага, к нам с испытанием проходят, — с развязной улыбкой проговорил юноша.

— Завалил пасть, мелкий, — ладонь бандита звонко треснула паренька по затылку.

— Ну Лифут, я же..

— А херли Лифут? Я тебе, сука, права хавло открывать давал? Не давал. Так что встал и вышел отсюда.

— Ну Лифут!

— Бегом на хер!

Юноша зло посмотрел на своих старших товарищей и ветерана. На секунду Скофе показалось, что сейчас он швырнет в них тарелкой или схватится за нож, но вместо этого юноша спокойно поднялся, и пошел к ведущей вниз лестнице.

— Хорошего вам дня, бандиты, — бросил он на прощанье.

Лифут Бакатария проводил юношу взглядом, а потом, отодвинув от себя тарелку с мясом, придвинул поднос с целой горой фиников и запустил один из них в рот.

— Он вообще паренек толковый, только, сука, забывается постоянно. А в целом сказал-то он всю гребанную правду. Чтобы попасть в нашу милую и теплую компанию, нужно себя показать.

— И как же?

Лифут Бакатария с ухмылкой вытащил висевший у него на поясе длинный кинжал и положил перед Скофой. Его рукоятка была обтянута черной кожей и окована серебром, а набалдашник был выполнен в виде собачий головы. Скофа тяжело вздохнул, впившись взглядом в клинок. Чего-то подобного он и ждал от этой встречи.