Черный пес Элчестера - Ольга Митюгина

За окном едва занимался рассвет: только светлело небо над далекими шпилями колоколен и башнями замка.

Натянув легкую рубашку, Бьянка босиком подошла к дверям.

- Кто там?

- Откройте, синьорина, это Джеронимо, - ответили из коридора - одним выдохом, на итальянском.

- Я не одета, мэтр. Что случилось?

- Жоффруа пропал.

Щеки девушки слегка покраснели.

- Не беспокойтесь, синьор, он помогал мне вечером. Дело в том, что госпожа графиня...

- Бьянка, мы так и будем беседовать через дверь? Где Жоффруа?..

Она с досадой, переходящей в злость, поджала губы. Что этот лекарь себе позволяет?

И с какой стати она должна перед ним оправдываться?

- Отлично! Входите! - девушка распахнула дверь.

От неожиданности медик даже отшатнулся и невольно отвел глаза. Бьянка стояла перед ним в одной белоснежной рубашке, и распущенные волосы волнами спелого льна лились на плечи.

- Он здесь.

Скрестив руки на груди, итальянка, прикрывая смущение и гнев насмешкой, устремила на своего соотечественника полный сарказма взгляд.

И отступила в сторону, давая тем самым Джеронимо возможность увидеть постель в глубине комнаты.

- Надеюсь, я успокоила вас, мэтр?.. - язвительно осведомилась девушка. - А теперь, прошу вас, выйдите.

Врач стоял, как громом пораженный.

Эта женщина...

Когда-то - неужели всего лишь недели две назад? - он рискнул передать ей флакон с ядом, чтобы спасти от мучительной смерти в огне. Не ради нее, но ради собственной совести, и все же... Не из-за того ли пошла прахом вся его прошлая жизнь?..

Эта женщина...

Не ее ли он снимал с костра, сломленную и обезумевшую от ужаса, когда черный вихрь окутал город, и на месте несостоявшейся казни полыхало синее пламя?.. Не она ли жалась к нему, как испуганный зверек, и осмеливалась брать еду лишь из его рук?..

Эта женщина!..

И вот теперь она отдала себя какому-то проходимцу, без роду, без племени, без гроша за душой, да еще и увечному!

Почему?..

Если кто и имел право на нее, то не он ли?..

Думал ли, загадывал?..

Откуда эта обида?..

Джеронимо с трудом сглотнул и провел языком по пересохшим губам. И высказать бы, выплеснуть боль и негодование...

- Прошу простить, - сухо кивнул мэтр, выходя в коридор.

Бьянка задвинула за непрошенным гостем засов и всем телом откинулась на дверь.

Джеронимо узнал...

Теперь слухов не миновать...

Это позор. Связь без венчания!.. Это слава гулящей девки на всю жизнь.

Теперь, так или иначе, ей придется оставить свиту графа... что ж! Быть по сему. Жаль... возможно, с Жоффруа у них могло бы что-то выйти...

Жоффруа ведь не спросил...не возмутился... когда понял, что она уже не девушка.

И не задал ни единого вопроса.

А вот Джеронимо, возможно, даже слушать ничего не захотел бы.

И что ему до того каменного мешка, и до того факела, ронявшего горящие капли смолы на сырой пол, и до тяжелых ржавых цепей на запястьях...

И до двух мерзавцев, заявившихся после дежурства к пленнице...

"Ко-оне-ец сме-ены-ы!"

Бьянка закрыла лицо руками.

Как она сопротивлялась! Как кричала, как надеялась: вот сейчас придет начальник караула и выставит своих молодчиков из камеры! К счастью, эти животные оглушили ее, и что вытворяли потом над бесчувственным телом, Бьянка могла только догадываться...

Она очнулась потом... много позже.

И надеялась, и молилась: господи, ведь им же помешали, не правда ли?.. Конечно же, помешали! И ничего не было... А кровь? Что кровь?.. Палач в пыточной как раз перед этим слегка размялся, показав "ведьме", что ее ждет...

Миг биения сердца. Жгучие капли смолы на каменный пол...

А потом были настоящие пытки, были допросы с пристрастием, и единственной молитвой стала одна: легко умереть...

Вычеркнуть, не помнить, не верить...

...Жоффруа ни о чем не спросил.

А у нее не осталось вопросов к прошлому.

Но в эти сладостные часы она была счастлива...наверное, впервые с тех пор, как за ней закрылись ворота тюрьмы.

Бьянка благословила судьбу этой ночью за то, что память о насилии не сломала ее душу - не было ее, этой памяти. И за то, что боль не сломала наслаждение, что дарили они сегодня с Жоффруа друг другу - не было ее, этой боли...

И вот теперь пришел Джеронимо.

Впрочем, c чего она взяла, что Джеронимо кому-то расскажет?..

Нет, она ни на что не будет уповать, и ни на что не будет надеяться. Что ей до людских пересудов и пустой молвы?.. Жизнь и свобода - а остальное не более чем пыль на ветру...

Бьянка улыбнулась и скользнула обратно под одеяло к спящему любовнику.

...Джеронимо стоял за дверью, прислонившись к дереву пылающим лбом. В горле стоял омерзительный комок горечи. Из-за чего?.. Ведь он никогда не задумывался о Бьянке, как о женщине... Она была для него пациенткой, помощницей, коллегой, наконец...

Он уважал ее.

И вдруг обнаружить в ее постели молодчика, которого она и знает-то дней десять!

Джеронимо криво усмехнулся. О да, дня на два меньше, чем его...

Стукнув кулаком по стене, медик решительно пошел к лестнице на свой этаж.

Чем обворожил девчонку этот проходимец? Да еще и слепой?

Все, довольно! Из-за чего расстраиваться? Он отлично провел время со старым приятелем по Сорбонне - встреча была воистину неожиданной, но оттого еще более бурной, - а теперь можно в одиночестве, спокойно, заняться систематизацией исследований. Изучение и сравнение настоев и отваров, которые любезно предоставила ему госпожа графиня, наводило на интересные мысли, которые необходимо записать...

Книги - вот друзья, что никогда не обманут.

Джеронимо заперся в своей комнате, разложил на столе бумаги - и с головой ушел в работу.

Время летело незаметно. За окном черепицу крыш позолотило солнце, и голуби заворковали, кружась над подоконником - туда, на водосточный желоб, Джеронимо всегда выбрасывал хлебные крошки, - и раздались голоса проснувшейся прислуги...

Мэтр потянулся, выпрямляя усталую спину, и коротким быстрым движением ладоней стер с лица следы усталости.

Что там Бьянка говорила? Жоффруа оказался там, потому что помогал? "Ведь госпожа графиня"...

А что же госпожа графиня?..

Итальянец поднялся и подошел к окну. На улице еще лежала синяя тень, но город уже проснулся. У крыльца хозяин рассчитывался с молочницей. И одно "ушко" ее белого накрахмаленного колпака блестело так ослепительно под солнцем, что было больно глазам. Второе "ушко", в голубоватой тени от построек, казалось чуть-чуть голубым...

Джеронимо улыбнулся, подумав об этом свойстве белого цвета: скромно отражать оттенки других.