Близнецы. Черный понедельник. Роковой вторник - Никки Френч
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я его не убивала.
– Я должна рассказать.
– Но Фрэнк узнает… Вы ведь ему не скажете, правда? Да вы и не сможете сказать. Вы не можете раскрывать тайны пациента.
– Вы не мой пациент, – возразила Фрида. – Но я ему не скажу. Вы должны подумать о том, чтобы самой ему рассказать, даже если он не узнает обо всем от полиции.
– Я не могу. Вы не понимаете, какой он! Он никогда меня не простит.
– Дайте ему шанс. Как бы там ни было, я думаю, он уже знает.
Фрида провела дома всего лишь несколько минут, когда в дверь позвонили. Она поднималась по лестнице, собираясь принять душ, но пришлось вернуться и подойти к двери.
– Здравствуйте! Вы – доктор Кляйн?
Стоявшая на пороге женщина была молодой, со свежим цветом лица, выражение которого было одновременно виноватым и энергичным. У Фриды создалось впечатление, что незнакомка готова расплыться в восторженной улыбке и что если она так и поступит, то на щеках у нее появятся ямочки. У нее были вьющиеся каштановые волосы, обрезанные достаточно коротко, но оставшиеся непослушными, россыпь веснушек на щеках и переносице и мягкие карие глаза с крапинками на радужке.
– Простите, что явилась без приглашения. Меня зовут Лиз. Лиз Баррон.
– Чем могу помочь?
Она вздрогнула.
– Здесь ужасно холодно. Можно зайти на минутку?
– Только после того, как сообщите, кто вы такая.
– Конечно, простите. Я хотела спросить вашего совета по одному вопросу. Я надеялась, что вы сумеете помочь мне.
– О чем идет речь?
– Я журналистка из «Дейли скетч».
– Понятно.
– Я пишу большую статью, своего рода набросок о духе времени – работе полиции в современной ситуации подозрений и сокращений. В основном я должна выразить сочувствие полиции, но при этом пытаюсь посмотреть на ситуацию со всех точек зрения.
– Я не полицейский.
– Я знаю, знаю! – Она кивнула и покраснела. – Я, наверное, не очень понятно выражаюсь. Дело в том, что мой редактор считает, что нам стоит уделить внимание какой-то конкретной области или даже конкретной истории. Я подумала: почему бы мне не расспросить вас о сотрудничестве с полицией? Я, разумеется, имею в виду дело о Дине Риве, ну и последнее тоже – о Роберте Пуле. Я просто под впечатлением от того, что вы сделали, и знаю, что Джоанна Тил о вас написала. Она поступила с вами ужасно несправедливо. Я подумала, что у вас появится прекрасная возможность изложить свой взгляд на то, что произошло. Наверное, просто ужасно, когда не можешь возместить урон, нанесенный твоей репутации.
– Все вовсе не так трагично.
Но Лиз Баррон это, похоже, не остановило. Ее приятное лицо буквально излучало сочувствие.
– Вы могли бы рассказать мне о том, что произошло тогда, и чем вы занимаетесь сейчас, и вообще каково это – работать консультантом.
– Нет.
– И мы могли бы даже обсудить компенсацию за беспокойство.
– Нет.
Выражение ее лица не изменялось.
– Вы чувствуете себя ответственной за смерть Кэти Райпон?
– Не хочу показаться грубой, но сейчас я закрою дверь.
– Почему общественность должна оплачивать вашу помощь полиции в деле Пула, если…
Фрида закрыла дверь. Потом поднялась по лестнице и приняла душ: она долго стояла под сильными струями воды, пытаясь ни о чем не думать.
– Так-так-так, – протянул Карлссон. – Значит, миссис Уайетт обманывала мужа с нашим Робертом Пулом.
Они сидели в машине и направлялись к дому Мэри Ортон. Фрида молча смотрела в окно.
– А потом он взялся за миссис Ортон и постепенно добился того, что она изменила завещание.
– Попробовал добиться, – поправила его Фрида.
– Он спал с миссис Уайетт, затем взял у нее деньги. Как вы считаете, он ее шантажировал?
– Не думаю, что в этом возникла необходимость. Она сказала, что они собирались вместе заняться бизнесом.
– Теперь это так называется, да? – хмыкнул Карлссон. – Вы считаете, что мистер Уайетт знал?
– На это указывает то, как они вели себя, когда находились рядом. Они не смотрели друг на друга, и создавалось впечатление, что они просто боятся встретиться взглядами. Тогда я подумала, что они скрывают что-то друг от друга. Мы уже выяснили, что скрывала она. Но что скрывал он?
– Выходит, он знал?
– Айлинг Уайетт утверждает, что нет. Я в этом не очень уверена.
Карлссон задумался.
– Он спит с твоей женой, крадет твои деньги. А потом его труп находят в миле от твоего дома. Мне не терпится поговорить с Фрэнком Уайеттом.
– Я сообщила Айлинг, что все вам расскажу и что она должна поговорить с мужем до того, как это сделаете вы.
– Какого черта вы так поступили? Уничтожили весь эффект неожиданности.
– Поступить так было правильно.
– Правильно для кого, Фрида? Для нее или для нашего расследования?
– Нет никакой разницы. Это правильно, и все тут.
– На чьей вы стороне?
– Я не поддерживаю никакую сторону.
Карлссон сделал глубокий вдох, пытаясь сдержаться и не выругаться от души.
– Какое мнение у вас сложилось в отношении сыновей Мэри Ортон?
– Они мне не нравятся, – признался Карлссон.
– Но улик против них нет?
– У них был мотив. У них был чертовски серьезный мотив. Вот только, думаю, когда они наконец это поняли, было уже слишком поздно.
Мэри Ортон настояла на том, чтобы заварить чай и поставить на стол печенье. Неоднократно извинилась за то, что не испекла пирог. Фрида видела, как дрожат ее руки – в старческих пятнах и с толстыми синими венами под обвисшей кожей, – когда она расставляла чашки. На ней была темно-зеленая юбка, белая блузка и короткая тонкая кофта. Но пуговицы на блузке были застегнуты неправильно, демонстрируя надетую под нее старомодную кружевную комбинацию, а по колготкам спускалась «стрелка».
– Нам очень жаль, что приходится вас снова беспокоить, – мягко сказала Фрида. – Мы просто хотели уточнить кое-что.
– Все, что угодно, если это поможет в расследовании.
Она неловко подняла чашку непослушными пальцами, так что чайная ложечка зазвенела о стенки.
– Стандартная процедура, – успокаивающе вставил Карлссон. – Мы просто хотим, чтобы вы подтвердили кое-какие детали. Например, когда ваши сыновья приезжали к вам в последний раз.
Она посмотрела на него и опустила глаза на свою чашку.
– Зачем это вам?
– Мы просто должны знать, кто видел Роберта Пула, – пояснила Фрида. – Вам не о чем волноваться.
– Я не помню, когда они были здесь.
– Но в этом году приезжали?
– У них очень много дел.
– Я знаю. И они живут очень далеко, так что, разумеется, приехать к вам им тяжело, – согласилась Фрида.
– Они неплохие сыновья.
– Но вы редко видитесь?
– Вот внуков я хотела бы видеть чаще.
– Дети так быстро растут, – поддержала ее Фрида. – Несколько месяцев в их возрасте значат очень многое.
– Я хотела бы чаще с ними видеться, – согласилась Мэри Ортон. – Нет. Не в этом году.
– А как насчет прошлого года?
– Разве они сами не могут сказать вам?
– Они оба сказали, что приезжали к вам летом.
– Да. Пожалуй, так и есть.
– Значит, вы не видели их месяцев восемь или около того. – Настаивать в такой ситуации жестоко, но куда деваться.
Мэри Ортон подняла глаза.
– Восемь месяцев, – тихо согласилась она.
– Вы говорили кому-то из них о Роберте Пуле, о том, что он помогает вам с ремонтом?
– Мне не хотелось говорить об этом. Я не хотела, чтобы они испытывали чувство вины.
– Потому что вы уже говорили им, что крыша протекает?
– Я не из тех, кто поднимает шум на пустом месте. Они сказали, что это, скорее всего, пустяки, да и в любом случае, когда придет весна, течь перестанет.
– Понятно.
– Ваш друг Джозеф, – внезапно оживилась Мэри Ортон, – просто изумительно починил крышу и котел.
– Я рада, что он помог вам.
– Такой приятный молодой человек! Он рассказывает мне о своей стране, а я ему – о том, каким Лондон был раньше. Ему очень понравился мой пирог «Лимонный дождь». И он сказал, что приготовит мне сладкий хлеб с медом и маком, который ел в детстве. Хотя он, наверное, забудет.
– Я уверена, что не забудет, – заверила ее Фрида.
– Люди сейчас такие занятые. Но когда становишься старой и живешь одна, время пролетает так быстро, но при этом тянется так медленно! Странно, не так ли?
– Да, очень странно.
– Когда ты молод, никто не предупреждает о том, каково будет в старости.
– И как оно?
– Ты превращаешься в призрак собственной жизни.
Перед тем как уйти, Карлссон остановился перед деревянной урной, содержавшей прах мужа Мэри Ортон. Он очень мягко коснулся урны указательным пальцем, провел им по затейливому узору.
– Очень красиво и очень необычно. Кто ее для вас делал?