Слово атамана Арапова - Александр Владимирович Чиненков

– Кушать хочется.

Мариула встрепенулась, подправила под головой женщины подушку. Марья благодарно посмотрела на нее и снова прикрыла веки. Она тяжело задышала, и девушка опять забеспокоилась.

– Марья?

Больная открыла глаза, но посмотрела на свои руки. Прозрачные, как пергамент.

– Сынок мой Тимоша тож здеся? – как всегда тихо, спросила она.

– Ево нет, – нахмурившись, ответила девушка.

– Жалко-то как, – вздохнула Марья. – Хто позаботится обо мне, кады вот Хосподь приберет?

Мариула слушала несчастную, едва сдерживая в себе досаду на Тимоху. Она откровенно ненавидела этого подлеца. Но сейчас… Больная закрыла глаза.

– Я бы хотела, – она тяжело вздохнула, – я бы хотела, штоб мя рядом с Гаврю похоронили. Тебе энто не трудно будет?

Кровь прилила и так же быстро отхлынула от лица Мариулы. Она стыдливо опустила глаза.

– Сынка Тимошу бы повидать ешо.

– Марья! – с болью воскликнула девушка.

– Ну, вот я и помираю.

Но женщина не умерла. Она погрузилась в глубокий сон. Мариула сидела возле нее в глубоком раздумье, размышляя о жизни, подарившей ей такую судьбу, как вдруг за дверью послышались шаги. Девушка вздрогнула, словно очнувшись ото сна, поднялась, улыбнулась: «Идет Андрон, торопится, рад…» Это действительно был старец, ушедший из дома еще вечером.

И Мариула заторопилась, зажгла лучину и мгновенно сдвинула от двери тяжелый засов.

– Што энто ты так задержался, отец?

Андрон замер на пороге, с удовольствием вдохнув знакомые запахи дома. Потом он, очень довольный, присел на скамью и, стягивая с ног лапти, сказал:

– Весна ужо на пороге. Птицы прилетят, лес оживят. Да и казаки возвернутся!

– Казаки?

– Ага. Строить крепость будут здеся, на горе Могильной. – Старец довольно потер руки, ухмыльнулся и присел к столу. – Не зрить кыргызам боля местов здешних!

– Ужо все зараз весной зачнется?

Девушка подала Андрону чашу с липовым настоем. Он сделал несколько глотков, цокнул, после чего кивнул в сторону спящей Марьи:

– В память верталась раба божья?

– Верталась. Несла невесть што. Ну а апосля снова вота успокоилась…

– Ниче. Смертушка ейная ешо далече бродит.

– Я хотела ей помочь, но не ведаю, как энто сделать.

– А ты подумай, хорошенько подумай!

Девушка лишь нерешительно пожала плечами.

– У-у-у-у, – шутливо и с одобрением протянул старец, – ты у мя разумница, Мариула. Ты ведь не просто добра и заботлива, но и сметлива дюже.

– А я и не ведала, што вот такая я, – призналась девушка, трогательно смущаясь.

– Поди сюды, я обскажу кой-че те.

Он устало вытянулся на лавке и заложил руку под голову, а она присела рядом, сгорая от желания услышать, что собирался ей поведать умудренный огромным жизненным опытом старец.

– Ты хочешь спать?

– Нет, я хочу вона обсказать те, слухай. Кажись, очень просто отличить черное от белого, друзей от врагов. Любой из нас ведат, што такое степняк, истинно? Коварен и черен душой житель степной, но не виновен он в том. В воспитании ево энто с измальства заложено. Отчево ж он таков? От тово, што отсталый он человечишко. Он не представлят, што жисть может быть иной. В башке тьма кромешная. А жисть здеся ужо скоро будет иной.

– Какой ж она будет?

Андрон помолчал.

– Она будет совсем иной, дочка, – повторил он. – Казаки заселят энти места. Леса, степь, вода – все будет навсегда принадлежать вольным людям. Оне перепашут степь, заведут скот, и на землице энтой зацветут райские сады!

Мариула опустилась возле старца на колени и положила голову ему на грудь.

– Откудова ты про энти чудеса ведашь, отец?

– Землица, лес, вода и снег о том мне пошептали, – ответил Андрон, гладя густые, мягкие и гладкие, как шелк, волосы девушки. – И ты уразумешь об том, коли карты раскинешь.

– Ой, справлюсь ли я? Оне же меня што-то не слухаются?

– Сила твоя не иссякла, дочка, – сказал старец. – Энто ты в ней недозволительно усомнилась. Ты ешо все могешь. И Хосподь тебе подсобит. Люди везде дети словно. Все помощи и понимания ишшут.

– Ежели бы энто все сбылось, – вздохнула Мариула.

– Зараз все сбудется, ведаю я, – уверенно проговорил старец. – Покуда казаки селиться будут, степняки когти выпускать будут. Оне токо и ждут случая, штоб всадить казакам пики промеж лопаток. Но нам-то с тобой ведомо, тучи завсегда тают, а сонце светит, светит и светит! Ты поняла?

Вместо ответа она прижалась щекой к его заросшему бородой лицу. Сколько времени прошло, девушка не заметила.

– Ты слышишь, – прошептала она, – всю себя отдам в помощь людям… Я ведь…

Андрон спал. Она видела это и, чуть шевеля губами, шептала ему ласковые слова.

28

Укрывшись в лощине, отдыхали два дня. Но какой там отдых! Предполагаемая погоня и предстоящий переход не давали успокоиться. Петр Борисов с утра до ночи портняжил, подгоняя шинели и рубахи, снятые с тел убитых конвоиров. Все каторжники, которым удалось оторваться от преследования, в одночасье превратились в подмастерьев. На третий день они двинулись вперед. Шли бойко, никто не устал. Однако от ожидающей впереди неизвестности всем становилось страшновато.

Шинелей, валенок, рукавиц на всех не хватало, что первым подмечал мороз.

Возглавивший беглецов Петр Борисов был в веселом настроении. «Мы тя испытаем» – так сказали каторжане, как только с конвоем было покончено. «Пожалуйста. Любое испытание. Вы узрите, лбы клейменые, што я не сдрейфлю, што бы не случилось и доведу вас до казачков яицких».

Стянув с убитого офицера одежду, Борисов тщательно обернул теплыми портянками свои обмороженные ноги и, надев валенки, прошелся, чтобы убедиться, что нигде не трет и не давит. Натянул до ушей оказавшуюся великоватой папаху с кокардой, надел и плотно перетянул ремнем полушубок; приладил на спине вещевой мешок, чтобы он не ездил и равномерно отягощал оба плеча, вскинул на спину винтовку – все сделано на совесть. Он оглядел пыхтевшего рядом татарчонка Закирку – ну и вешалка! Оглянулся на других – ну и пугала! Беглецы перешучивались, кряхтели, некоторые сидели призадумавшись, боясь смотреть на обнаженные тела мертвых конвоиров.

– Поберегись, Закирка, – крикнул Петр, чтобы подбодрить себя и товарищей, – мешок тя перетянет, свалишся назад!

– Ты луцсе себя обереги, – отвечал Закирка, – я небольшой, да крепкий.

Присыпав тела конвоиров и кровь вокруг них снегом, беглецы тронулись в путь. Освободившись от оков, они старались выглядеть молодцами, способными ради долгожданной свободы на все. Но спины их сами сгибались.

Борисов еще раз дал указание, как идти, чтобы экономить силы, как уберечься от обмораживания, как держаться на ночевках в открытой степи.

Отряд вышел на бескрайнюю, укрытую снегом степь. Каждый в отдельности был неуклюж и смешон, но когда они двинулись вместе, друг за