Слово атамана Арапова - Александр Владимирович Чиненков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Гурьяш, ты не спишь? – прошептала Матрена, слегка коснувшись его руки.
– Покудова нет, а што?
– Мож, не пойдешь в лес-то?
– Энто ешо почему?
– Боюся я. – Женщина всхлипнула, но тут же справилась с собой. – Кады ты рядом, мне ниче не страшно, а кады тя рядом нет…
– Будя те. Не переживай. – Гурьян прикрыл глаза, подбирая подходящие для утешения слова, и, услышав очередной всхлип, сказал: – Обвыкайся к жизни эдакой, Матрена! Я ж не могу вот так возля тя до весны сиднем просидеть? Нужно пищу добывать хорошую, добротную, штоб тя скоренько на ноги определить! А ты вота отдыхай, силов набирайся. Ты ж дитя мово в утробе носишь!
Женщина ничего не сказала. Она лишь нащупала руку казака и крепко ее сжала.
Матрена заснула, но спала беспокойно. Ее мучил тяжелый страшный сон. Ей снилось, будто Гурьян играет с большим медведем. Вначале медведь был настроен добродушно и дружелюбно. Но вдруг он рассвирепел, поднял лапу, свалил Гурьяна на землю, и Матрена увидела, что казак лежит в большой луже крови.
– Гурьяша! – в ужасе вскричала Матрена и проснулась.
– Што стряслось? – Он вскочил и встревоженно спросил: – Да што стряслось-то, Матрена?
Не говоря ни слова, женщина обняла Гурьяна и прижала к себе. Потом, волнуясь, прошептала:
– Мне привиделся дурной сон. Мне привиделось, што ты… Как энто сказать… Што ты помер!
– И энто тя так шибко испужало? – улыбнулся казак и провел рукой по волосам Матрены.
– Гурьяша! – с дрожью в голосе прошептала женщина. – Не потешайся над энтим! Береги себя! Не запамятуй, што твоя жизнь – энто жизнь моя и твово ребенка, твоя смерть – энто наша смерть.
И она резко отстранилась от казака и накрыла голову шкурой.
Солнце стояло уже высоко, Матрена давно встала, а Гурьян все еще спал глубоким богатырским сном. Женщина не решалась его разбудить, она тихо присела у изголовья и задумчиво смотрела в мужественное лицо спящего мужа.
«Хосподи, никогда не видела более красивого мужчины. И теперь он мой, мой! – зазвучал ликующий голос в ее сердце. – Пущай не навсегда, до весны хоть, но мой! Ежели бы он знал, как горячо я ево люблю! Ежели бы он знал, с какой радостью сижу щас я у ево изголовья, как я хотела б вечно ево так вота охранять! Имей я богатства несметные – все отдала бы и поселилась в лачуге этакой, ежели бы он туды позвал. Со мной случилось чудо: из моей памяти изгладилось все, што не касается ево; и во сне, и наяву он завсегда перед очами моими. Што было со мной без нево? Как бы я перенесла энто ужасное несчастие, о котором я теперя едва думаю? Хосподи, как спокойно он спит! Мож, он тоже зрит щас сон, зрит во сне меня? Я в том не сомневаюсь. Разве может быть иначе? Ведь он любит меня, сердцем чую, любит! А разве могет быть иначе? Мне кажется – слышу я пение ангелов, зрю, как расступаются небеса. Грешу ли я, равняя небесное блаженство с земным? Прости мя, Хосподь милосердный, што никакое иное щастье я не могу ценить выше тово, каковым щас обладаю!»
Слезы затуманили глаза Матрены. Ее горячая молитва, исходящая из сердца верующего, нежного, трепещущего от счастья и в то же время от страха потерять это счастье, вознеслась к Богу.
Гурьян пробудился ближе к полудню. Они отобедали, после чего казак осмотрел обе рогатины. Оставшись довольным, он весело подмигнул Матрене и сказал:
– Ежели Хосподь подсобит, то добуду медведя. А ты не скучай особливо, к вечеру, поди, возвернусь.
26
Все жители поселения от мала до велика прямо с утра снова отправились на поиски Марьи. Они исходили лес вдоль и поперек, но женщины не нашли. Когда уставшие от тщетных поисков и охрипшие от крика кулугуры вернулись домой, сердце Тимохи наполнилось тяжким предчувствием.
– Выходит, мою маму растерзали хищные звери? – с маской отчаяния на лице обратился к людям внутренне ликующий Тимоха.
Взяв ружье, он снова пошел в лес искать следы Марьи. Его паства тоже пошла с ним. Люди снова исходили лес вдоль и поперек; время от времени окликали друг друга по имени, звали Марью, останавливались, разглядывая какой-нибудь след, качали головой. Лесные звери со страхом шарахались в чащу, сонные вороны каркали, негодуя на людей, нарушивших их покой. Минула ночь. Заалела заря, но люди не чувствовали усталости и не замечали, что многие еле волочат ноги и чуть не засыпают стоя. Одна из женщин даже легла под густым от инея кустом.
Факелы погасли, всходило солнце. Вдруг Иван Сыромятин стал громко звать всех к себе. Недалеко от берега реки он нашел уходящий в чащу глубокий след, величина и очертания которого говорили о том, что его протоптал не один человек.
Других таких следов на снегу больше не было, а снег вокруг был твердым, усеянным ветками и шишками. Именно на заснеженном пространстве оставившие след люди, как видно, очень спешили. Прежде чем продолжать поиски, Тимоха отправил одну из женщин узнать, не вернулась ли Марья в поселение. Она уже вскоре возвратилась с вестью, что мать дома так и не появилась.
– Теперя все ясно, – грустно сказал Тимоха. – Мама попала в лапы зверей или…
– Тады она мертва! – вздохнул Демьян Синицын.
По лицу Тимохи нельзя было понять, обрадовало или опечалило его это известие. Он только заявил, что устал до смерти, и, предоставив всем остальным продолжать поиски, поплелся домой. Женщины и дети отправились за ним. Мужчины пошли по обнаруженным следам. Следы сначала вели по направлению малопроходимой чащи, потом круто сворачивали от реки влево. Здесь они местами были видны ясно, местами исчезали, словно их кто-то умышленно заметал, и людям приходилось долго их отыскивать. На большой опушке следы оборвались, их нигде не было видно. Мужики разбрелись, стараясь вновь отыскать загадочный след. Уже вскоре они решили вернуться, так как поиски, очевидно, не увенчались успехом.
* * *
Тимоха в отчаянии ходил по землянке. Он то нетерпеливо разгребал кочергой угли