Держи это в тайне - Уилл Джонсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поспрашивав людей вокруг себя, Гале удалось раздобыть у семьи, недавно вывезенной из киевского гетто, клочок бумаги и карандаш. Она чувствовала, что должна хоть что-то написать Никите. Она надеялась, что это письмо, в один прекрасный день, все же попадет к нему. Минут десять она увлеченно писала, потом сложив свою записку, сунула ее в руку машинисту. Он был русским, и обещал, что сделает все от него зависящее, чтобы передать ее письмо лично Никите, если ему представиться такая возможность по возвращению на восток. Теперь, когда у нее оставался один глаз, ее ориентация в пространстве значительно усложнилась, поэтому она писала медленно и местами практически неразборчиво, но старалась изо всех своих сил. Она обязана была написать. И она продолжала надеяться, что пускай с задержкой, не смотря на ужасную неразбериху войны, ее письмо все равно доставят ее родителям в тот далекий восточный край. Ей приходилось писать очень быстро: продержав людей на поляне, так долго, без еды и без воды, фашисты теперь пытались максимально быстро загрузить поезд.
Становилось все хуже. На воротах вагонов-скотовозов было четко указано, что каждый их них предназначался для перевозки шестидесяти коров. Галя подсчитала, что в ее вагон фашисты затолкали примерно двести человек.
Ее насильно загнали, с сотнями других людей, в вагон, где ехать можно было только стоя, в невыносимой жаре, без грамма води и кусочка пищи, и Галя серьезно задумалась, смогут ли эти люди, вокруг нее, достойно сохранить свое человеческое подобие в таких условиях. Она представила то большое количество времени, что пройдет, прежде чем они достигнут цели своего путешествия. Людям захочется в туалет, но придется это делать там, где они сейчас стоят. Некоторые умрут от обезвоживания или просто от истощения. А другие умрут из-за отсутствия надежды. Некоторые станет невыносимо тяжело оставаться в этом мире. Но мы живы, подумала про себя Галя. Мы должны выжить. Кто если не мы?
Галя знала, что любить другого человека – значило любить его запах. А отказать в любви своим попутчикам, означало бы отвергнуть саму суть этого большого чувства, которое она пытала к ним, несмотря на попытки фашистов привить ей острую неприязнь ко всем и всему. Кал и моча еще раз доказывали, что мы живы и мы здесь. Размышляя, Галя улыбалась своей новой неожиданной мысли: я хожу в туалет, значит – я живу.
Она громко и четко произнесла:
– Товарищи, мы должны научиться ладить друг с другом в этих условиях. Мы должны общаться друг с другом. Мы должны поддерживать друг друга. Давайте споем. Я начну петь первую строчку, и вы будете повторять ее. Пожалуйста, если у вас остались еще силы и энергия.
Галя запела:
Не считай свой путь последним никогда!
Они услышали, как захлопнули ворота их вагона, и задвинули до упора засов.
Галя пела.
Вспыхнет в небе и победная звезда!
Протяжный гудок поезда.
Галя пела.
Грянет долгожданный час и дрогнет враг!
Окрики на немецком чередовались с гудками поезда.
Галя пела.
Мы придем сюда, чеканя твердо шаг!
Женщина, в передней части вагона, зашлась горькими рыданиями.
С южных стран и стран у северных морей,
Они чувствовали, как огромные колеса поезда медленно, медленно, медленно, lente, lente, currite noctis equii, начинают вращаться, оставляя лишь неясную догадку о направлении их бега.
Мы здесь вместе в окружении зверей.
Звук непроизвольной рвоты достиг из дальнего угла вагона.
Где хоть каплю нашей крови враг прольет,
Через рассохшиеся планки стен вагона Галя видела: отблески света, красивую пятнистую зелень, а если закинуть вверх голову, то можно было увидеть и солнце, проглядывающее в щели на крыше.
Галя пела.
Наше мужество стократно возрастет!
– А сейчас давайте все вместе, – объявила Галя.
Не считай свой путь последним никогда!
Проплывающие мимо поля мелькали в странном калейдоскопе цветных размытых пятен.
Мы все еще живы, подумала Галя. Я жива. Мы призываем услышать наше горе и наши страдания. Станет ли наше положение все дальше ухудшаться?
Глава пятая: Джек II
В то серое утро Робби, Джек, Галя и Катя прошли маршем от Казарм Ленина через весь город до площади Каталонии. Окружающая их поход атмосфера была похожа на странную смесь из гордости и печали. Радость и грусть читались на лицах мужчин и женщин со всех уголков нашей планеты. Горькие рыдания, попеременно, крайне неожиданно, приходили на смену заливистому смеху. Сладко-горький вкус решительности и отчаянья смешивался с ощущением фатальности. Казалось, что что-то внутри них оборвалось сегодня, что-то умерло. Некоторые не скрываясь, плакали. Другие, расправив плечи, гордо и дерзко печатали свой шаг.
Повсеместно, вокруг себя, Джек видел большое количество флагов и транспарантов. Часть из них – это написанные от руки лозунги на испанском или каталонском языках, еще одна часть – это флаги и знамена военных отрядов. Заметил он там и флаг Советского Союза, с его хорошо узнаваемым серпом и молотом. Но, над всем этим буйством красок безраздельно властвовали яркие красно-жёлто-синие тона триколора Испанской Республики. Джек задумался о том, как долго еще флаг свободы будет реять над Барселоной. И если так случится, что это знамя вырвут преступной рукой, сколько снова потребуется времени и усилий развернуть его полотнище навстречу нежному средиземноморскому бризу или порывистому борею, высоких пиренейских вершин или свирепому шторму мрачной зимней поры. Сможет ли он снова свободно взметнуться в лазурную высь?
Катя чувствовала ту бурю эмоций, бушующую сейчас в голове Джека, она нежно коснулась его руки и прошептала:
– Мой друг, мой дорогой, что так взволновало твою душу?
– Все это! – отрывисто ответил Джек, стараясь сдержать свои слезы. Широким жестом левой руки он обвел площадь.
– Я понимаю тебя, Джек. – Катя вытянула правую руку Джека из кармана его брюк и прижала к себе. – Джек, в один прекрасный день все наладится.
– Я надеюсь, что ты права, Катя. Надеюсь, что права. Но, быстро это не случится, – он помедлил, окинув взглядом площадь и добавил, – Этот день наступит еще не скоро.
Пока толпа ждала обещанную речь с балкона в северной части площади, низкое, ритмичное пение начало медленно нарастать где-то вдали и теперь накатилось, как стремительная морская волна, на ближние ряды собравшихся воинов:
El pueblo unido jamás será vencido!
El pueblo unido jamás será vencido!
El pueblo unido jamás será vencido!
Даже Джек, как правило, очень сдержанный, в этот раз не устоял перед искушением поддержать всеобщее пение. Тень неподдельной печали окутала его лицо. Как будто по зову народной толпы, маленькая фигура появилась на балконе. Стало ясно, что сейчас начнется выступление. Люди приготовились слушать.
– Очень трудно расставаться с героями Интернациональных бригад, зная теперь, кто они, и как дороги и ценны они нам. Чувство печали, бесконечная скорбь сковывает наши сердца – печаль о тех, кто покидает нас. Нам грустно расставаться с вами, солдатами с наивысшими человеческими и моральными качествами, изгнанниками
в своих странах, преследуемыми тиранами всех народов. Мы оплакиваем тех, кто навеки остался здесь, погребенный в нашей испанской земле. Мы будем вечно хранить память о них в глубинах нашего сердца, разделяя чувство безграничной благодарности их подвигу.
Робби что-то прошептал на ухо Гале, легонько ткнул ее пальцем в бок, и она рассмеялась. Они были неразлучны, наслаждаясь последними часами, которые им оставалось провести в компании друг друга. Джек и Катя, оба целомудренно скрестив руки на груди, стояли немного поодаль, изредка обмениваясь шепотом короткими репликами.
– Вы приехали к нам со всех стран и континентов, как наши братья, как сыновья бессмертной Испании; и в самые тяжелые дни войны, когда столице Испанской Республики угрожала опасность, именно вы, доблестные воины Интернациональных бригад, помогли спасти город вашей самоотверженностью, вашим героизмом и вашей готовностью пожертвовать собой. Харама и Гвадалахара, Брунете и Бельчите, Леванте и Эбро, воспевают беспримерное мужество, абсолютную самоотдачу, отчаянную смелость, и военное мастерство мужчин из Интернациональных бригад.
Робби и Галя еще крепче сжали свои руки. Джек сказал Кате:
– Она должна также сказать и о женщинах-воинах!
– Они никогда не скажут, – пробормотал Катя себе под нос. – Как будто нас не существует, но мы здесь. Я лучший стрелок, чем ты, Джек Уилкинсон.
– Даже не буду спорить, Катя. – Он игриво толкнул ее в бок.
– Впервые в истории борьбы народов, произошло событие, захватывающее дух своей величественностью, – формирование Интербригад, для отстаивания свободы и независимости нашей страны – свободы и независимости нашей Испании.
