Держи это в тайне - Уилл Джонсон

Робби и Галя прогуливались у маленького ручья, что с тихим рокотом, журчанием и фырканьем пробивал свой путь, в окружении оливковых деревьев, к небольшой мельнице. Они присматривались друг к другу. Они учились быть вместе. Их плечи и руки соприкасались при ходьбе, следуя синхронному ритму прогулки. Галя вложила свою руку поверх слегка согнутой правой руки Робби, вместе, они продолжали идти все дальше и дальше, пытаясь привыкнуть к новым ощущениям близости.

Внезапно Робби остановился и повернулся к Гале. Он заглянул ей прямо в черные, наполненные душевной теплотой и любовью глаза. Их сердца говорили на одном языке, но этот язык настолько древний, что так никто и не осилил написать правила его изучения. Они улыбались. Под эти улыбки, их руки непроизвольно коснулись, переплетаясь друг с другом.

– Ты красивая, – сказал Робби.

– Очень красивая, – вторила ему Галя.

Робби показал ей на свои глаза:

– Это глаза.

– Глаза, – повторила за ним Галя по-русски, показывая рукой на свои.

– Это нос, – и Робби протянул указательный палец, что бы коснуться Галиного носа.

– Нос, – сделала Галя тот же жест, пытаясь коснуться носа Робби.

Оба засмеялись.

– Язык, – и Робби высунул свой язык.

– Язык, – повторила эхом Галя по-русски.

Робби протянул свою руку, мягко, нежно и ласково, дотрагиваясь кончиками пальцев до бархатистой кожи на Галиной щеке.

– Твоя кожа очень нежна, – грустно вздохнул Робби.

– Кожа, – отвечала Галя, на своем языке, протягивая свою руку, чтобы коснуться щеки Робби. Прикосновение ангела.

Не замечая нарастающее возбуждение, Робби не в силах отвести свою руку, продолжал деликатно водить пальцами по нежной коже на ее щеке. В глазах Гали мелькнул задорный огонёк. И вдруг, она игриво прикусила его палец, не отрывая свой взгляд от Робби и весело хохоча со своего смелого озорного поступка.

Робби достал из кармана рубашки ломтик хлеба, отщипнул небольшой кусочек и поднес к ее рту. С улыбкой на устах, медленно приоткрыв рот, она взяла хлеб с его рук, на долю секунды коснувшись своим языком его пальцев и нежно придержав их зубами.

Они снова рассмеялись. Не отрывая взгляд, они любовались друг другом. Безгранично долго, продолжительно, нескончаемо – мгновение среди вечности.

– Я хочу тебя, – прошептал Робби.

– Я хочу тебя, – тихо повторила Галя.

– Еще кусочек? – предложил Робби.

– Давай! Давай!

Галя открыла рот в ожидании.

Безостановочно милуясь игриво пляшущим огоньком в ее глазах, Робби, со всей своей нежностью и кротостью, поднес еще один кусочек меж снежно-белых перламутровых зубов, оставив хлеб на теплом влажном языке.

Она глотнула хлеб, улыбнувшись ему.

Позже, как они оба признавались друг другу – в тот момент, им казалось, что время остановило свой бег, застыло, как густой джем, оставив за пределами того мгновенья все слезы пыток и крики страданий, горести потерь и ужас войны.

Они слышали звуки вечности в биении своих сердец, и в тихом бесшумном ритме своих дыханий.

Галя открыла рот в ожидании еще одного кусочка хлеба.

Глава третья: Томми II

Непокорный, непритворный, но фривольный

В думе вольной.

Народ британский, христианский,

С душой убогой по-спартански.

Такие дела. Я бы так сказал. Помнится мне, во время подготовки к Чемпионату мира в 1966 года, меня спросили в коридоре моей начальной школы: как мне кажется, кто должен выиграть. Нет, на самом деле все происходило не так. Нас было шестеро. Миссис Дуглас, учительница старших классов нашей начальной школы собрала нас вместе, построив перед собой в шеренгу. Ты лучше это представишь, когда я, чуть позже, расскажу тебе, что собой представляла наша учительница. Она вызывала нас по фамилии, и задавала один и тот же вопрос. Пятеро моих одноклассников, один за другим, сказали, что в Чемпионате мира победит Англия. Затем наступил мой черед отвечать.

– Ну, что скажешь ты, Уилкинсон? Что-то ты притих. Кто, по-твоему, выиграет? – спросила она меня, требовательным лающим голосом, со скрытым в нем полунамеком на правильный ответ. Не думаю, что она в серьёз спрашивала об этом. Наоборот, мне показалось, что мое мнение ее не очень-то интересовало.

– Португалия, миссис Дуглас, – ответил я. Хочу заметить, такой ответ, в мае 1966 года, было трудно назвать политкорректным или даже приемлемым. Но, признаюсь, я ответил так, только потому, что читал в отцовской газете о том, что Португалию считали «темной лошадкой» чемпионата. К тому же, я видел Эйсебио по телевизору, по нашему новому телевизору. Его манера игры на поле, сила духа и гибкость ума – пленили мое воображение. Имейте в виду, я никогда не увлекался политикой. Я всегда руководствуюсь своими собственными взглядами, если они у меня на то присутствуют.

Мой ответ не удивил миссис Дуглас. Конечно, внимательно присмотревшись, кто-то бы, мог заметить легкий налет удивления в ее взгляде. Но, несомненно, она давно привыкла к чудачествам незрелых юнцов.

– И почему ты так считаешь?

– Ну, – я нерешительно запнулся. – Ну, я думаю, у них есть все шансы. И Эйсебио – очень талантливый игрок.

– Мм, хорошо! Самостоятельное мышление! – одобрительно рявкнула она.

Я должен объяснить тебе, что получить похвалу от миссис Дуглас было равнозначно тому, как получить Орден Британской империи или Крест Виктории с тремя Пряжками. В 1966 году она считалась преподавателем «старой школы». Что это значит? Сложно это сейчас объяснить молодому поколению, мой дорогой друг.

«Старая школа» – это особый мир. Если бы в 1966 году, ты оказался в роли миссис Дуглас – это бы означало следующее – ты, нечасто, но абсолютно открыто, мог курить на уроках; регулярно, без сожалений, колебаний и угрызений совести, мог применять телесные наказания за любое малейшее нарушение, и при этом, твои ученики и их родители, завороженные важностью твоей особы, питали бы к тебе безмерные чувства почтения, благоговения и уважения. Нам казалось, что Миссис Дуглас нравилось колотить линейкой наши распростертые ладони. Но то, что ей на самом деле нравилось – это незаурядный, острый и ясный ум. Любознательность. А линейка, и ее притягивающая, харизматическая личность, были ее секретным оружием, оружием нашего воспитания.

Так, за что же мы получали линейкой? Ну, конечно же, за разговоры, во время ее объяснений; за шалости и баловство, на которые только были способны маленькие озорники английской начальной школы; за брызганье чернилами; за броски ластиком по Дебби Чапман; за слишком долгое разглядывание близняшек Тейлор. У Миссис Дуглас была поразительная приверженность к правильности речи. Не забывайте, речь идет о Южном Лондоне. Поэтому мы, непременно, получали линейкой по рукам за все вульгарные слова, коверканные звуки и похабно составленные предложения.

Ее глаза, как будто, становились больше, а волосы, казалось, встали дыбом. Она «сжималась» вся в комок нервов. Сейчас, я бы так сказал об этом, наверное. Делала глубокий вдох, прежде чем сердито выкрикнуть:

– КоЛидор! Ко-ри-дор! Буква «Р» находится там, не просто так, ты – ужасный маленький бездельник. Бог мой, где тебя воспитывали? Или может «воспЕтывали», так правильно будет?! Выходи к доске! – а эта команда означала неизбежное наказание линейкой. Неверные ударения в словах – линейка; пропущенная буква – линейка; помарка в тетрадке – линейка.

Это был другой мир. У нас были чернильницы и те, царапающие бумагу, перьевые ручки. Деревянный цилиндр с мудреным кусочком металла на конце. Никаких запасных стержней. Ответственные дежурные за животными, за растеньями и за окнами, дежурные у доски. И мне кажется, что были у нас даже негласные дежурные по очистке ее пепельницы, что бы ни дать той переполнится и высыпать все содержимое на стол. Тогда, в начальной школе, ее внешний вид напоминал мне Черчилля. И я полагаю, в немалой степени, она и воплощала собой поразительную стойкость Черчилля. У нее был решительный подбородок и внимательный взгляд. Она была членом всех спортивных команд в округе. Да, уже с семи лет мы участвовали в спортивных соревнованиях против других школ. Жаль, что я не могу вспомнить ее наставления нашей команде, перед игрой в футбол с соперником в начальной школе. Все, что мне вспоминается, это ее неожиданно щедрая похвала, когда я занял третье место в стометровке на Одиннадцатых финальных общегородских Лондонских школьных соревнований с бега с барьерами. И в другой раз, когда я забил единственный гол в нашем поражении, 5: 1, от главных, ближайших, и ярых соперников из местной католической начальной школы. (И куда подделось теперь все наше соперничество?) Возможно, она относилась ко мне так потому, что знала, какая судьба меня ожидает. В мои пять лет, мне казалось, что ей симпатизирует моя решительность и упорство, мое желание не сдаваться никогда и никогда не опускать руки.