Мечтают ли андроиды об электроовцах - Филип Дик

“Ну, кажется, я уже все перепробовал, — решил он, — умолял, старался вникнуть, угрожал, философствовал, сопоставлял. Что еще можно сделать? А может, просто побыть здесь еще чуть-чуть? Может, все-таки что-нибудь случится? Когда-то я был ребенком, и мысли мои были ребяческими, по теперь я вырос и перестал по-детски воспринимать мир. Тогда было проще. Теперь я должен искать ответы на свои вопросы другими способами. А значит, и мой подход к этой вещице должен быть другим, соответствующим моему теперешнему мироощущению. Подход должен быть научным. Следует логически осмыслить каждый аспект классическим методом Аристотеля”.

Тагоми приложил палец к правому уху, чтобы не слышать шума уличного движения и прочих отвлекающих звуков. Затем он плотно прижал серебряный треугольник, как раковину, к левому уху.

Ничего. Никаких звуков. Даже гула океана. А на самом деле даже шума собственного кровообращения не слышно. Ничего.

Кто же тогда может постичь скрытую в этой вещи тайну? От слуха, очевидно, пользы нет. Мистер Тагоми закрыл глаза и принялся ощупывать каждый миллиметр безделушки. Осязание дало тот же эффект: пальцы не смогли поведать ему ни о чем. Запах. Он поднес серебро поближе к носу и втянул запах.

Слабый металлический запах, но он внес в себе какое-то другое значение. Вкус?

Открыв рот, Тагоми вложил в него треугольник, попробовал его на зуб, словно это был пряник, но жевать не стал.

Ничего, просто нечто горькое, твердое и холодное.

Тагоми вновь держал вещицу на ладони.

Значит, снова возврат к зрению, к этому наивысшему из чувств по греческой шкале ценностей. Он поворачивал серебряный треугольник из стороны в сторону, стараясь увидеть его во всех возможных ракурсах.

“Что же я вижу, — спросил он себя после всего этого упорного, терпеливого изучения? В чем ключ к истине? Ну, уступи, выдай свою собственную тайну, подобно морскому черту, вытащенному из глубины, которому приказывают рассказать обо всем, что находится там, внизу, глубоко в водяной бездне. Но черт ведь не притворяется, он безмолвно погибает от удушья, становится камнем или глиной, мертвым веществом. Он вновь возвращается в твердую субстанцию, обычную для неживого мира. Металл извлечен из земли, — подумал Тагоми, глядя на серебро, — из слоев, спрятанных ниже всех других, из самых плотных слоев, из мира троллей и пещер, сырого, всегда мрачного мира тьмы в ее безысходном, наиболее тоскливом виде. Мира трупов, гниения, разложившихся останков, всего умершего, слой за слоем складывающегося под нами и постепенно распадающегося на элементы. Демонический мир неизменности, времени, которого не было. И все же здесь, на солнце, серебряный треугольник сверкает, отражает свет и огонь. Это вовсе не сырой и темный предмет. Он принадлежит к самой высшей сфере, сфере света, как и положено произведению искусства. Да, это работа настоящего художника: взять кусок породы из темной безмолвной скалы и превратить его в сверкающий безмолвный свет — и тем самым вернуть жизнь мертвому. Труп обретает жизнь; прошлое отступает перед будущим. Так кто же ты: темный мертвый мрак или ослепительно живой свет?”

Серебряная вещица на ладони плясала и слепила глаза. Тагоми прищурился, наблюдая теперь только за игрой огня.

Тело из мрака, душа из света. Металл и огонь объединились: микрокосмос на его ладони.

Какому пространству принадлежит эта вещь?

Уходящему ввысь, к небесам. А какому времени?

Изменчивому миру света. Да, эта вещь извергает свой дух — свет. И тем она приковала его внимание. Тагоми не мог оторвать от нее взора. Она как будто приворожила его к себе своей загадочностью, своей сверкающей поверхностью, и Тагоми уже был не в состоянии управиться с нею, не мог от нее избавиться по своей воле.

“А теперь скажи мне что-нибудь, теперь, когда ты заполучила меня в свои силки. Я хочу услышать твой голос, ослепи меня чистым белым светом, таким, какой мы ожидаем увидеть только в загробной жизни. Но мне не обязательно дожидаться смерти, распада моего мира, того времени, когда душа станет искать иного прибежища. И все эти устрашающие или доброжелательные божества — мы обойдемся без них так же, как и без тусклого дымного света, и пройдем мимо совокупляющихся пар, мимо всего, кроме этого света. Я готов без страха стать к нему лицом. Замечаешь, что я не отвожу глаз? Я ощущаю, как горячие ветры Кармы гонят меня, и тем не менее я остаюсь здесь. Мое воспитание было правильным: я не должен морщиться от чистого белого света, потому что если я это сделаю, я еще раз войду в круговорот рождения и смерти, никогда не познаю свободы никогда не получу отпущения. Покровы бремени жизни, покровы майя вновь ниспадут на меня, если я…”

Свет исчез.

В его руках был всего лишь тусклый серебряный треугольник. Тень заслонила солнце.

Мистер Тагоми поднял голову.

Высокий полисмен в голубом мундире стоял, улыбаясь, рядом с его скамьей.

— Что? — ошеломленно спросил мистер Тагоми.

— Я просто наблюдал за вами, как вы орудуете с этой головоломкой.

Полисмен двинулся по дорожке.

— Головоломка? — эхом отозвался мистер Тагоми. — Это не головоломка.

— Разве это не одна из тех небольших проволочных головоломок, где нужно разнять составные части? У моего сына их целая куча. Некоторые из них очень трудные.

Полисмен пошел прочь.

“Все испорчено, — подумал мистер Тагоми. — Мой шанс погрузится в нирвану исчез, уничтожен этим белым варваром, неандертальцем-янки. Этот недочеловек предположил, что я ломаю голову над детской пустой забавой”.

Поднявшись со скамьи, он сделал несколько неуверенных шагов. “Нужно успокоиться. Ужасная, свойственная низшим классам шовинистическая расистская брань совершенно меня недостойна”.

В груди яростно столкнулись необъяснимые, не имеющие никакого оправдания страсти.

Он пошел через парк. “Нужно двигаться, — убеждал он сам себя. — Очищение в движении”.

Он вышел из парка. Тротуар Керни-стрит. Тяжелый гул уличного движения. Мистер Тагоми остановился около бордюра.

Педикебов не было видно. Он пошел пешком по тротуару и слился с толпой. Никогда не найдешь педикеба, когда он особенно нужен.

Боже, что это? Он остановился, вытаращив глаза на чудовищное, безобразное сооружение вдали. Как будто продолжение кошмарной американской горки, закрывающее все поле зрения. Огромное сооружение из металла и бетона, словно повисшее в воздухе.

Мистер Тагоми обратился к прохожему, худому мужчине в мягком костюме.

— Что это? — спросил он.

Он указал на загадочное сооружение.