Миллениум - Николай Симонов

— Ты права. Я находился в колонии строгого режима под Иркутском, — соврал он.

— За что? Извини, но для меня это очень важно, — с мольбой в глазах произнесла она, вцепившись в свою сумочку так, как будто в ней находились золото и бриллианты.

— Убийство по неосторожности, побег, второй срок и "химия" на ударной комсомольско-молодежной стройке. Итого: 12 лет, — коротко ответил он, вспомнив этапы жизненного пути одного заслуженного геолога, с которым он познакомился во время студенческой практики на Северном Урале.

— Жаль, очень жаль. Полгода тому назад я стала надеяться на лучшее. В программе "Взгляд" показали сюжет про наших геологов с Дальнего Востока, которые длительное время находились в плену у китайцев, а потом их освободили, — сказала она и испытывающее заглянула ему в глаза.

Павлов в ответ на ее слова недоуменно пожал плечами, и тогда она, выдержав паузу, внесла существенное уточнение:

— Одного из них ведущий программы Влад Листьев назвал Павловым Дмитрием Васильевичем, и пять минут брал у него интервью. Я сама этот сюжет не видела. Пропустила. Мне Нина Петрова и Лена Водонаева, если ты их помнишь, на другой день позвонили и утверждали, что это — ты. Вылитый ты.

— Нине Петровой и Лене Водонаевой передай от меня привет, но это был не я, — сказал Павлов, нисколько не удивляясь тому, что среди многочисленных представителей его профессии могут быть его однофамильцы и даже полные тезки.

— Молодец, что не врешь! В таком случае я доверяю тебе то, о чем не сказала бы никогда, если бы ты жил благополучно и счастливо, — с этими словами Галина Павловна открыла свою сумочку, достала из нее документ под названием "Свидетельство о рождении" и со слезами на глазах передала ему для ознакомления.

Узнав о том, что он официально записан отцом ее сына Дмитрия и, выслушав ее эмоциональные объяснения, от чего и как это произошло, Павлов не рассердился. Сердись не сердись, а факт, как говорится, вещь упрямая, да и к тому же на него, как оказалось на поверку, очень похожая.

— Давай распишемся? — предложил он, чтобы поставить в вопросе об отце Дмитрия Дмитриевича Павлова последнюю юридическую закорючку.

— Ты это серьезно? — спросила она, не веря своим ушам.

— Давай поживем вместе, хотя бы пару месяцев, а там ты уже сама решишь, подхожу я тебе, с учетом судимости, или нет, — выдвинул он компромиссный вариант.

Их разговор продолжался еще часа полтора. Они обсудили, кажется, все, включая вопрос о его временном трудоустройстве в городе Смоленске и их будущем переезде в Москву. Ошеломляющей новостью стало для него то, что, оказывается, в начале июня 1978 года Галину Павловну и девчат, которых он приютил в спортзале средней школы на улице Красина, вызывали на беседу в прокуратуру. Следователь по фамилии Мурадов дотошно выспрашивал их: не заметили ли они чего-нибудь необычного в его поведении, не было ли с его стороны сексуальных домогательств и так далее. С Леной Водонаевой во время беседы случился обморок, а Нине Петровой пришлось, сгорая от стыда, объясняться по поводу недавнего аборта и доказывать, что он (Павлов) здесь не причем. Потом девчата узнали от Галины Павловны, что он (Павлов) пропал без вести, и очень расстроились.

За полтора часа до прибытия на станцию Смоленск Центральный Галина Павловна отправилась в свой плацкартный вагон и вернулась обратно вместе с сыном Дим Димычем, который не сном, ни духом не предполагал, что его родной отец едет с ним в одном поезде. А дальше все было, как в индийском кино: счастливые слезы, объяснения в любви, объятья и поцелуи. Недаром говорят, что жизнь — лучший режиссер, постановщик и сценарист, чем самый гениальный художник.

В половине девятого вечера, 3 августа 1990 года, в день пророка Изекиля, они втроем вышли из вагона пассажирского поезда "Минск-Москва" и ступили на перрон железнодорожного вокзала старинного русского города Смоленска, на гербе которого изображены мортира и, сидящая на ней, райская птица Гамаюн.

В первую же ночь пребывания на новом месте Павлову приснилось продолжение сна, в котором он прожил жизнь человека-дельфина по имени Пик-вик из племени глобицефалов. Он не выдержал и рассказал об этом Галине Павловне. Его будущая супруга отреагировала на его рассказ совершенно спокойно, не усмотрев в этом ничего противоестественного:

— Дельфины, они такие забавные и смышленые зверушки… Мне отец рассказывал, как дельфин плавал за катером, игрался и случайно порезался винтом. После чего, сам приплыл на санаторский пляж и лег на берегу, и даже позволил медсестре зашить себе рану и остановить кровь (а когда она зашивала жалобно скулил) и потом пролежал часа три, а люди кто был на пляже, поливали его водичкой и зонтик над ним поставили. Вот так он полежал-полежал и потом уплыл в море.

IV

Лучшее время для прогулки по коралловому саду — ранние утренние часы, когда еще не взошло Желтое солнце, и поверхность океана гладка, как зеркало. В прекрасном коралловом саду, расположенном в заповедной Золотой лагуне росло великое множество разноцветных мягких кораллов. Некоторые из них напоминали цветную капусту или гроздья древних морских раковин, другие — причудливые кружева, фестоны, цветы, деревья — сначала смутные, видимые как бы в нежном зеленом флере, потом расцвечивающиеся в самые роскошные, вместе с тем мягкие цвета. Здесь можно было встретить великое множество коралловых рыб (рыбу-ласточку, рыбу-фузилер, рыбу-лев), окуней, черепах, колючих морских ежей и осьминогов. Охота на эту живность не возбранялась, но большинство посетителей Золотой лагуны старались сдерживать свой аппетит. Дело в том, что, пожалуй, кроме зеленых черепах и устриц, все прочие местные обитатели отличались весьма ядовитым и колючим характером.

В устье пролива, соединяющего океан с Золотой лагуной, Пик-вика и Юлию ожидало сильное разочарование. Выплывший навстречу им длинноклювый дельфин со значком службы безопасности на спинном плавнике, представившись сержантом Цвиком, объявил им, что со вчерашнего дня проход в Золотую лагуну совершается исключительно по специальным пропускам. На вопрос Пик-вика о причинах запрета длинноклювый страж порядка сердито протрещал:

— Не велено, и все, точка.

— Зря ты так. Я ведь тоже военный. Пограничник. Нахожусь с увольнительной. Семь дней пробыл на дальнем кордоне без сна и отдыха, без нормальной пищи и без бабы, — обиделся Пик-вик.

— Извини, брателло, но свободный проход в лагуну временно запрещен. Это — приказ, — уже более миролюбиво просвистел сержант, с интересом поглядывая на Юлию.

— А если мы перепрыгнем через рельеф с южной стороны атолла? Там ведь, наверное, охрана не выставлена? — деловито осведомился у него Пик-вик.