Двойная спираль. Забытые герои сражения за ДНК - Гарет Уильямс

В апреле 1967 года Крик направил Уотсону гневную отповедь[1257] на шести страницах. Книга была «наивной и эгоистичной», на уровне «низкопробных женских журналов». Кроме того, она была «надругательством над дружбой» и грубым вмешательством в частную жизнь Крика. Крик предупреждал, что публикация может обернуться против ее автора; он недоумевал, что подумают читатели о явной влюбленности Уотсона в свою сестру, которую с интересом отметил психиатр и которую в деталях обсуждали «друзья» в Кембридже, но до сих пор воздерживались от того, чтобы об этом писать. Существовало не так много книг, по которым столь многие нобелевские лауреаты составляли твердое мнение. В мае 1967 года Издательство Гарвардского университета решило, что тема является слишком щекотливой. Рукопись сразу же прибрал к рукам нью-йоркский издатель, оставшиеся сомнения которого рассеялись после того, как Уотсон привлек дорогого юриста по делам о клевете. Книга была издана под окончательным, не вызывающим споров названием «Двойная спираль» в США в марте 1968 года – за несколько недель до столетия первой статьи Фридриха Мишера о нуклеине.

Сразу после выхода «Двойная спираль» вызвала настоящую бурю[1258] разделившихся мнений. Некоторые хорошо осведомленные рецензенты с энтузиазмом приветствовали ее. Ч. П. Сноу – в прошлом ученый, а теперь политик и писатель – считал ее «не имеющей аналогов в литературе», воротами в «новый мир для широкой публики, не искушенной в науке», книга «позволяет почувствовать, как на самом деле происходит научное творчество». Питер Медавар (Нобелевская премия по физиологии или медицине 1960 года) признал книгу «классикой, которую продолжат читать», хотя и жестко критиковал Уотсона за то, что тот не упомянул Фреда Гриффита.

В противоположность этому, научный редактор газеты New York Times не мог понять, почему это «вялое перечисление пререканий и личных амбиций» названо «дневником Пипса для современной науки». Произведение было написано в «крикливой и поверхностной» манере, предпринятая Уотсоном «попытка довести гордую женщину» до того, чтобы она сообщила свои результаты, вызывала особое отвращение. Неудивительно, что Эрвин Чаргафф также обмакнул в яд свое перо – и написал в журнале Science, где увидят все. «Двойная спираль» с ее примечательно «банальным содержанием» казалась газированной водой вместо шампанского. «Лихорадочная и беспринципная гонка» Уотсона и его «жажда чужих знаний» превратила науку в зрелищный спорт. «Приторный» эпилог не мог свести на нет «беспощадное осмеяние», которому подверглась Розалинд Франклин. Это был новый и нежелательный вид науки, которым движет «пошлость средств массовой информации».

После публикации быстро нашелся ответ на вопрос Крика, кто будет читать что-то подобное. Несмотря на критические отзывы – а возможно, и благодаря им, – «Двойная спираль» стала исключительным явлением. В течение четырех месяцев книга оставалась бестселлером по версии New York Times, была переведена более чем на 20 языков, по всему миру были проданы миллионы ее экземпляров.

«Двойная спираль» написана как бестселлер, а не как историческая хроника. Как «личные воспоминания об открытии структуры ДНК» книга беззастенчиво сосредоточена на Уотсоне: смотрит его 23-летними глазами и вспоминает 15 лет спустя без каких-либо попыток сгладить его «юношеское высокомерие». Предоставленный самому себе в послевоенной Англии нахальный и незрелый Уотсон страстно сосредоточен (в перерывах между теннисом и «куколками») на ДНК как средстве достижения цели. Как он объясняет одному приятелю: «Я участвовал в гонке с отцом Питера [Полингом] за Нобелевскую премию»[1259].

У книги запоминающееся начало: «Я никогда не видел Фрэнсиса Крика в спокойном настроении» – а заканчивается она неожиданно в Париже, еще до выхода их главной статьи в журнале Nature, когда Уотсон в свой 25-й день рождения решает, что он «слишком стар, чтобы быть необычным». История ДНК значительна, но ей требуется помочь, чтобы придать увлекательности. Уотсон не мог ничего сделать с отсутствием секса и насилия, но для оживления сюжета он вводит злодея и немного вероломства. В книге есть два драматичных момента: утро озарений Уотсона, в конце которого Крик сообщает всем посетителям паба Eagle, что они раскрыли тайну жизни; и приезд Уотсона в Королевский колледж, где на него чуть ли не набрасывается разгневанная Розалинд Франклин, а затем Уилкинс показывает ему судьбоносную Фотографию 51.

Уотсон допускает, что «другие участники могут по-своему рассказать отдельные части этой истории», что они и сделали. Крик был удивлен неоднократными упоминаниями[1260] гонки за Нобелевской премией: «Перуц, Кендрю и я никогда не слышали, чтобы Джим говорил в таком ключе, так что, если он действительно думал о Стокгольме, он держал это при себе». Драматические кульминации рассказа Уотсона также полны поэтических вольностей; Крик не помнит об эпизоде в Eagle[1261], а Уилкинс назвал рассказ Уотсона[1262] о «нападении» Франклин «преувеличенным и нелепым».

Данные Уотсоном характеристики «других участников» ожидаемо вызвали сильнейшие реакции. Уилкинс был потрясен[1263], увидев себя изображенным (говоря его словами) «неуклюжим и молчаливым» и неспособным понять, что он «держит в руках динамит вроде ДНК». Фрэнсис Крик – равный по уму Уотсону и родственная ему душа – должен был особенно остро чувствовать боль предательства, читая, например, такие строки: «Уже 35 лет он говорил не переставая, при этом не появилось ничего представлявшего основательную ценность».

Жертве самой жестокой карикатуры Уотсона в праве на ответ было отказано; к моменту публикации «Двойной спирали» прошло 10 лет со смерти Розалинд Франклин. «Рози», как называет ее Уотсон[1264], рано появляется в романе в качестве «ассистентки» Уилкинса, утверждающей, что «ей дали ДНК в качестве собственной задачи». Уотсон считает что она «не лишена привлекательности и могла бы быть просто сногсшибательной, если бы проявляла хоть какой-то интерес к одежде», – но ее наряды «демонстрировали все, на что способно воображение английских девушек-«синих чулков»». У Рози «хорошие мозги», но она поссорилась с Уилкинсом и является «настоящей проблемой», затрудняя проведение исследований в Королевском колледже. «Рози явно нужно было уйти – или требовалось поставить ее на место. Первое было, очевидно, более предпочтительным из-за ее воинственных настроений. Неизбежно возникала мысль, что лучшим домом для феминистки была чья-то еще лаборатория».

После этого Уотсон последовательно развивает роль Франклин как главного злодея с «острым упрямым умом, пойманным в свою собственную антиспиральную ловушку». Страница, посвященная ей в эпилоге, выглядит странной и натянутой. Он хвалит ее «блестящие» рентгеновские исследования ДНК, работу над ВТМ и «исключительную смелость и принципиальность» в продолжении работы, когда она была смертельно больна. «Лишь много лет спустя» Уотсон оценил, «какую борьбу