Загадка XIV века - Барбара Такман

Подобное преступление против сюзерена кажется почти невероятным, если только к этому не приложил руку кто-то, заинтересованный в неудаче герцога Анжуйского и обладавший полномочиями, которые помогли бы защитить Краона от преследования. Таким человеком мог быть только герцог Бургундский, но маловероятно, что он пошел бы на подобное ради погибели своего брата. Тем не менее, когда Краон вернулся во Францию, он избежал наказания благодаря протекции герцога Бургундского, чьей супруге приходился родственником.

Честь Франции в глазах короля и совета нельзя было опозорить поражением герцога Анжуйского — ведь это означало доставить несказанное удовольствие папе Урбану. Весной 1384 года заключили перемирие с Англией; после смерти тестя герцог Бургундский вступил во владение Фландрией, и де Куси наконец-то выступил в поход ради спасения герцога Анжуйского. Спасать самого Анжуйского было поздно, но де Куси был не из тех людей, что собираются в полет, не отрастив крылья. В дуэли оружия и мозгов он проявил находчивость, ответственность, талант и магическую способность оставаться невредимым в окружающем хаосе.

В мае, перед выступлением, как и ранее перед швейцарской кампанией, де Куси заказал ежедневную мессу за себя и за своих соратников, на сей раз в аббатстве Святого Медарда возле Суассона. Корона выделила ему семьдесят восемь тысяч франков, восемь тысяч из которых подлежали возмещению папой. Еще четыре тысячи франков де Куси получил в качестве компенсации за невыплату обещанных ему денег в предыдущем году. Он собрал армию в тысячу пятьсот копий, численностью, вместе с пехотинцами и лучниками, около девяти тысяч человек. Милон де Дорман, бывший канцлер, очень хотел пойти с ним еще в прошлом году, и теперь он присоединился к де Куси вместе с отрядом в двести копий. Ядро армии составляли наемники, частично набранные в Авиньоне, куда де Куси ездил для переговоров с Климентом.

В июле он перешел через Альпы по перевалу Мон-Сени, намереваясь заключить брак по доверенности между сыном герцога Анжуйского и дочерью Бернабо. Бернабо пригласил его письмом в Милан вместе с двумястами высокородными рыцарями, число которых де Куси то ли из-за бахвальства, то ли из осторожности увеличил до шестисот. Бернабо радостно их приветствовал у ворот, и они вместе въехали в город, «но людей было так много, что мост сломался». Похоже, это был единственный промах (faux-pas) де Куси, но он не помешал пышным церемониям и дождю подарков, обрушивавшемуся на французов на протяжении всего пребывания в Милане.

Эти две недели не были слишком долгим сроком для прокладывания маршрута в запутанном лабиринте соперничавших городов и партий Италии. Взаимоотношения Венеции, Генуи, Пьемонта, Флоренции и разнообразных правителей и сообществ северной Италии постоянно менялись. Едва одна партия объединялась с другой и ради сиюминутной выгоды выступала против третьей, все альянсы и политические разногласия оборачивались сменой партнеров, словно в танце «треченто». Венеция враждовала с Генуей, Милан настраивал один город против другого и враждовал с Флоренцией, а несколько провинций Пьемонта и Флоренции конфликтовали со своими соседями — Сиеной, Пизой и Луккой — и формировали союзы против Милана; папская же политика сводилась к сдерживанию этой «аморфной массы».

Первой опасностью для Ангеррана была взаимная ревность между Бернабо и его меланхоличным племянником Джан-Галеаццо, правившим в Павии с 1378 года после смерти отца. Скрытный и обманчиво мягкий, Джан-Галеаццо пользовался репутацией человека робкого; тем не менее характер у него был таким же твердым и непреклонным, как и у Бернабо. Впоследствии, когда его узнали получше, Франческо Каррара, правитель Падуи, сказал о нем так: «Я знаю Джан-Галеаццо. Ни слава, ни жалость, ни клятва ни разу не склонили его на бескорыстный поступок. Если он когда-либо и делает что-то хорошее, то не по моральным побуждениям, а только потому, что это совпадает с его интересом. Добро для него, как и ненависть или гнев, — предмет расчетов». Мнение Каррары было недружелюбным, но нельзя сказать, что необъективным; характер, приписываемый Джан-Галеаццо, спустя сто с лишним лет возродился в государе Макиавелли.

Джан-Галеаццо негодовал и в то же время боялся, что Бернабо вмешается в его отношения с французским королевским семейством. «Бернабо заключает все новые союзы с Францией, — предупреждала его мать. — Если он заведет там родственные связи, то покусится на твою независимость». У Джан-Галеаццо оставался всего один ребенок, и тягаться с многодетной семьей своего дяди он не мог. Если уж так случилось, значит, надо устранить дядю; холодный расчет — позднее это было надежно установлено — стал складываться в его голове.

Между тем он спокойно заплатил свою долю «взносов» для герцога Анжуйского и приготовился встретить де Куси в Павии. Прошло десять лет с их встречи в Монтикьяри, и с тех пор Джан-Галеаццо настолько утвердился в отвращении к войне, что никогда уже не выходил на поле боя. Но де Куси не появился в Павии для возобновления знакомства. Возможно, Бернабо не допустил встречи племянника с французским посланником.

Северная Италия взволновалась, услышав о приближении де Куси. Сиена тайно послала в Милан переговорщиков — торговаться о поддержке в борьбе против Флоренции. Флоренция направила своих представителей, чтобы те, убедив де Куси красивыми словами, увели его из Тосканы. Флорентийской дипломатией заведовал канцлер Колуччо Салютати, «сей просвещенный муж» переписывался с иноземными политиками на витиеватой латыни, и это поднимало престиж республики. Салютати являлся канцлером на постоянной основе, что соответствовало должности главного администратора; он пользовался большим влиянием, и тот факт, что на протяжении тридцати лет бурливой флорентийской политики его назначение регулярно возобновлялось, характеризует его как человека удивительного политического таланта и хладнокровия. Он страстно увлекался литературой и был родоначальником нового гуманизма, при ведении дел отличался высокой работоспособностью и эрудицией, все восхищались его стилем и чистотой языка. По словам Джан-Галеаццо, документы, написанные Салютати, в политическом смысле весили не менее сотни всадников, а ведь это было мнение оппонента!

В ответ на флорентийские приветствия де Куси проявил исключительную любезность. «Мы встретились, — свидетельствует доклад, возможно написанный Салютати, — со взаимными радостными объятиями и приветствиями, и он говорил с нами ласково и спокойно. Он называл нас не друзьями и братьями, а своими отцами и хозяевами… Он не только обещал не выказывать к нам враждебности, но готов был поддержать нас оружием в нашем походе». Де Куси, судя по всему, изучил итальянскую манеру ведения дел. Он заверил флорентийцев в том, что их страхи беспочвенны, и пообещал идти по строго заданному маршруту. Флорентийцы приняли его заверения не потому, что поверили, а, скорее, потому, что Хоквуда не было в Неаполе и у них не имелось войска, способного преградить путь де Куси. Однако, исполненные подозрений, они все же собрали «для охраны» четырехтысячное ополчение из крестьян и горожан-простолюдинов.

Де Куси начал поход в августе. Перейдя Апеннины, он вошел во владения «тосканского чуда». Ярко-голубое небо, стройные кипарисы, виноградники, карабкающиеся по крутым склонам, серебристые оливы… На вершинах холмов либо замок, либо деревенька, и медлительные белые волы на земле, возделываемой на протяжении двух тысяч лет. Французская армия взорвала это спокойствие, ее продвижение не было мирным, как обещал де Куси. К потрясению и печали (stupor et dolor) жителей, как впоследствии жаловались флорентийцы королю Франции, «в сердце своем относился он к нам не так, как на словах». Частично для острастки — дать понять Флоренции, чтобы та оставалась нейтральной, а частично для того, чтобы накормить своих наемников и заплатить им, де Куси собирал дань с городов, грабил деревни и даже захватывал замки. Флоренция отправила новых послов, они кричали «Мир, мир!» и предлагали богатые дары, а также заверяли в нейтралитете, если де Куси обойдет Флоренцию стороной. Де Куси по-прежнему произносил утешительные слова, но наемников было уже не унять.

«Они не только крали гусей и кур, грабили голубятни и уводили овец, баранов и прочий скот, — жаловались флорентийцы, — но и брали штурмом наши безоружные стены и незащищенные дома, словно мы воевали с ними. Они захватывали в плен людей, мучили их и заставляли платить выкуп. Они зверски убивали мужчин и женщин и поджигали их пустые дома».

По мере продвижения французского войска Флоренция со смятением осознавала, что де Куси общается с изгнанниками-аристократами из Ареццо, древнего горного города в сорока милях к юго-востоку от Флоренции. Флорентийцы давно зарились на этот город и готовились его присоединить. История Ареццо восходит к этрускам с их знаменитой краснофигурной керамикой. Из его скопища башен с бельведерами и балконами святой Франциск на картине Джотто изгоняет крылатых демонов. В 1380 году правящее семейство города Тарлати, они же синьоры Пьетрамала, потерпело поражение в противостоянии гвельфов и гибеллинов, но победители были слишком слабыми, чтобы удержать власть, и позвали на помощь Карла Дураццо. Он и его приспешники смотрели на Ареццо как на завоеванный город, а потому грабили, взимали с жителей штрафы, и в результате те стали лучше относиться к Флоренции. После сложных торгов флорентийцы договорились выкупить город у Дураццо, но вторжение де Куси грозило разрушить их планы. Они узнали, что аристократы Пьетрамала предложили Ангеррану помощь в захвате Ареццо, и де Куси заключил с ними договор. У де Куси была одна цель — помочь герцогу Анжуйскому, и он хотел надавить на Флоренцию, чтобы та поставляла продовольствие армии. Дабы ослабить противников герцога, де Куси собирался вытянуть на себя из Неаполя войско Хоквуда.