Матрица. История русских воззрений на историю товарно-денежных отношений - Сергей Георгиевич Кара-Мурза

Так у нас было в революции и Гражданской войне. С такими различиями в антропологии и в политэкономии двух больших общностей будут наверняка различия. Для нас это простые приемы классификации, как отпечатки пальцев, но и более широкое ознакомление с антропологией очень полезно.

Изучение конкретной общности людей показывает ее образ, который дается на фоне других общностей, в сравнении с «иными». Но этот образ общности соединяет много срезов и аспектов его бытия. И хотя в антропологии есть много разделов, и они иногда выделяются как особые дисциплины, опытные ученые «видят и чувствуют» антропологию как научную сферу. Ядро этой сферы – мультидисциплинарный сгусток, и его щупальца проникают во многие сферы знания. Антропологию нельзя разделять на кусочки, она создает образы бытия общностей людей. Но все-таки здесь мы не можем погружаться в антропологию, мы представим два-три кусочка, а читатель наверняка сам составит образ из опыта.

Полезно начать с прототипа политэкономии в античной цивилизации (с Гераклита, Платона и Аристотеля). Так, Аристотель представлял эту конструкцию как синтез хрематистики, политики, войны. Эта структура включает и систему мировоззрения (философия, религия, право, этика, театр и др.), так граждане городов-государств соединялись своим антропологическим типом. В Средние века церковь разрабатывала и контролировала политику, экономику и войну – и все это опиралось на культуру, нормы и запреты. Этносы соединялись под эгидой церкви в народы и прототипы наций.

Превращение средневековой Европы в капиталистический Запад сопровождалось освобождением человека от связывающих его солидарных, общинных человеческих связей. Бердяев писал (1923 г.): «В Средние века человек жил в корпорациях, в органическом целом, в котором не чувствовал себя изолированным атомом, а был органической частью целого, с которым он чувствовал связанной свою судьбу. Все это прекращается в последний период новой истории. Новый человек изолируется. Когда он превращается в оторванный атом, его охватывает чувство невыразимого ужаса» [257].

Протестантская Реформация вместе с научной революцией преобразили и картину мира, и самого человека (а также общество, государство, власть и религию). Население государств и регионов менялось, в их антропологии возникали национальности, а новые ученые создавали теории на основе природных и социальных условий, мессианских иллюзий и соблазняющих фантазий.

Поэтому нельзя выделить, например, «культурную антропологию», она будет неполна. Например, нам надо знать, как русские живут и действуют в зиме и морозы, но полезно знать, каков климат в Англии и как там живут зимой и в холоде[85]. Чтобы обсуждать политэкономию Англии с ее колониями и взять ее за прототип для крестьянской России после революции, обязательно нужно было сравнить образы антропологий обеих общностей. И, сравнивая образы культурной антропологии, люди начинают связывать образы и понятия, так что они развиваются гораздо шире, как ростки и ветви. Или, точнее, включается сама культура – она тоже есть покров всего бытия людей, и как политэкономия, и как антропология, и как политика и др.

Но даже небольшие сюжеты антропологии активизируют синтез более широких образов. Вот несколько простых примеров. Например, важным аспектом общности является «профиль страхов». Эти профили различны у разных общностей. Так, совершенно различны страхи японцев и жителей Запада. Японцы не боятся божьей кары, загробных мучений, у них нет понятий смертного греха – основных источников страха в «культуре вины» Запада. Зато японцы испытывают сильные страхи перед «чужим», особенно если они роняют перед ним свое достоинство и заставляют стыдиться коллектив. Говорят: Япония – это «культура стыда». Страх позора так силен, что в Японии очень часты самоубийства молодых людей из-за неудач на вступительных экзаменах в университеты[86]. Конечно, культура, традиции и отношения изменяются – и вперед, и в сторону, и даже назад, вплоть до архаизации. Это изучается.

Важны потрясения и катастрофы народов и стран с распадом антропологической сети, которая соединяла общности. П. Сорокин, говоря об интеграции нации, исходил из наличия общих ценностей, считая, что «движущей силой социального единства людей и социальных конфликтов являются факторы духовной жизни общества – моральное единство людей или разложение общей системы ценностей». В работе «Причины войны и условия мира» (1944 г.) он пишет: «Гражданские войны возникали от быстрого и коренного изменения высших ценностей в одной части данного общества, тогда как другая либо не принимала перемены, либо двигалась в противоположном направлении. Фактически все гражданские войны в прошлом происходили от резкого несоответствия высших ценностей у революционеров и контрреволюционеров» [258.

Но после окончания Гражданской войны люди обдумывают компромиссы и соглашения, признают свои ошибки, прощают других, если возможно, – так они ремонтируют свою антропологическую сеть и восстанавливают главные структуры. Они снова входят в «семью» своих народов. Даже в успешном периоде сколько-то остается тайных идеологических врагов, сколько-то изуверов, диссидентов с мессианскими иллюзиями и т. д., – это мы не рассматриваем.

Но даже страны, практически одинаково развитые, различаются между собой, – их антропологии уникальны. Вот пример: в США и Японии в 1960-1970-е годы велись большие сравнительные антропологические исследования японцев и американцев. В книге «Капитализм и конфуцианство» (1987), посвященной преобразованию западных экономических институтов в Японии, объяснили, что в японском хозяйстве «капиталистический рынок труда – лишь современная форма выражения “рынка верности”» (см. [22, с. 67]). В понятиях англо-саксонского капитализма работник продает предпринимателю свою рабочую силу и получает деньги – таков процесс рынка. Эти понятия искажали смыслы контракта работника и предпринимателя в Японии.

Если представить в адекватных понятиях реальные образы предприятия в США и Японии, сразу видно, что на этих предприятиях, которые производят почти одинаковые продукты, действуют общности людей, связанных разными антропологическими системами. И американцы, и японцы обычно очень редко об этом думают, но в подсознании знают или чувствуют разное воздействие «свыше». Эти флюиды антропологического покрывала мягко нас ведут. Хотя и все мы иногда нарушаем эти указания и советы свыше. Но в массе можно разглядеть и различить разные покрывала национальной политэкономии.

Япония считается страной капитализма, хотя ее народ опирается на картину мира, которая резко отличается от мировоззрения общества США. Очевидно, в образ бытия Японии входит источник ее политэкономии, и, вероятно, японцам не придет в голову вырабатывать свою политэкономию на основе понятий марксизма XIX века и культуры Англии.

Это примеры. Теперь рассмотрим несколько сюжетов сравнения антропологических признаков общностей России внутри нашего общества и в других странах. Наша задача в этой главе – рассмотреть, какую роль играет в создании политэкономии антропологическая система конкретного народа. Мы говорим в основном о противоречиях и спорах в ходе становления народного хозяйства советского периода первой половины XX в. Но вначале вспомним устойчивые качества массивных общностей Российской империи, а с другой стороны – качества общностей капитализма