Матрица. История русских воззрений на историю товарно-денежных отношений - Сергей Георгиевич Кара-Мурза

Из этой таблицы видно, что зимой 1932/33 г. поставки зерна государству не были чрезвычайно высокими, так что в распоряжении крестьян оставалось столько же зерна, как и в 1934 г., и намного больше, чем в 1936 г., однако голода в эти годы не возникало. Как уже говорилось, причина голода 1932/33 г., видимо, в том, что тогда был впервые введен порядок изымать зерно у колхозов и хранить его на элеваторах. Вероятно, при этом считалось, что, как и при продразверстке, на селе останется количество зерна, обеспечивающее безопасность жителей. Однако колхозы – это не миллионы автономных дворов, и зерно было вывезено полностью. Когда появились признаки голода, бюрократическая машина не смогла быстро отреагировать на необычную проблему, а возникший на селе и на транспорте хаос не позволил быстро спасти положение. Технократическая социальная инженерия дала колоссальный сбой. Для массы людей он стал катастрофой.

Несмотря на множество разумных, но запоздалых постановлений, устраняющих перегибы, положение выправилось лишь в 1935 г. Начали расти сборы зерна, поголовье скота, оплата труда колхозников. С 1 января 1935 г. в городах были отменены карточки на хлеб. В 1937 г. валовой сбор зерна составил уже 97,5 млн т (по американским оценкам, 96,3 млн т).

На первом этапе коллективизации эффект был достигнут за счет простой кооперации и за счет распашки земель. Принципиально улучшить технологию за счет машин и удобрений еще не было возможности, перейти к травопольным севооборотам тоже – из-за нехватки скота для удобрения пашни. Поэтому на первых порах был использован экстенсивный фактор. Общая посевная площадь под зерновыми возросла к 1932 г. на 7 млн га, а в целом посевная площадь колхозов по сравнению с входившими в них дворами до коллективизации – на 40 %. Этого удалось достичь за счет более эффективного использования рабочего скота и инвентаря. Эта простая кооперация соединила тех крестьян с трудовыми ресурсами, которые в единоличных хозяйствах не имели лошадей и инвентаря. Важно подчеркнуть, что это было достигнуто даже при резком сокращении числа рабочих лошадей на первом этапе коллективизации (см. рис. 1).

Уже при простой кооперации, без машин, крестьяне на одну и ту же работу стали затрачивать на 30 % меньше труда, чем раньше. Это было важным результатом реализации новой политэкономии. А для целей индустриализации важнейшим результатом стало резкое повышение товарности колхозов – до 50 % по сравнению с менее чем 20 % у единоличных хозяйств. Создание МТС с тракторами и грузовиками, взявших на себя самые трудоемкие работы – по вспашке, уборке и перевозке урожая, – привело к высвобождению больших трудовых ресурсов. К 1940 г. мощность тракторного парка выросла в десятки раз и достигла 13,9 млн л.с. (то есть почти сравнялась с суммарной мощностью тяглового скота, которая оценивалась в 15,8 млн л.с.). На закупки тракторов и комбайнов за рубежом была израсходована примерно половина доходов от экспорта зерна.

Рис. 1. Изменение численности лошадей в СССР в годы коллективизации (млн голов)

В годы перестройки многие авторы представляли ошибки первого этапа следствием субъективных и ошибочных воззрений Сталина, склонного к «нарушению объективных экономических законов». Это суждение не обосновано. Если политбюро не находило другого выхода, кроме коллективизации, то ни на марксизм и ни на экономические законы Сталин не смотрел, – потом какой-то академик докажет, что именно это решение и вытекало из объективных законов общественного развития. Эту сторону истмата практики уже знали и старались опираться на здравый смысл и опыт. Сталин сказал в 1929 г. на конференции аграрников-марксистов: «Если мы придерживаемся НЭПа, то потому, что она служит делу социализма. А когда она перестанет служить делу социализма, мы отбросим ее к черту» [254]. Какие были аргументы против реальных условий? Почти все уже понимали, что надвигалась война.

Но и в годы перестройки и реформы критиками коллективизации не было сделано никаких расчетов, которые бы показали реальную возможность иным способом осуществить за десять лет индустриализацию России с выведением ее оборонного потенциала на необходимый для мировой войны уровень. А без этого критика политэкономии коллективизации и индустриализации в рамках плановой системы, а не НЭПа, осталась чисто идеологической риторикой.

Тогда влиятельная группа (член политбюро Н.И. Бухарин, председатель Совнаркома А.И. Рыков и председатель ВЦСПС М.П. Томский) отстаивали «щадящий» вариант постепенного накопления средств через продолжение НЭПа. Сталин отстаивал форсированный вариант. Победила точка зрения Сталина.

В годы перестройки (в 1989 г.) было проведено моделирование варианта Бухарина современными математическими методами. Расчеты показали, что при продолжении НЭПа был бы возможен рост основных производственных фондов в интервале 1–2 % в год. При этом нарастало бы отставание не только от Запада, но и от роста населения СССР (2 % в год). Это предопределяло поражение при первом же военном конфликте, а также годовой прирост валового продукта опустился бы ниже прироста населения – началось бы обеднение населения. Был риск внутреннего социального взрыва из-за нарастающего обеднения населения.

Был взят курс на форсированную индустриализацию.

Как и в Японии, индустриализация в СССР проводилась не через возникновение свободного рынка рабочей силы, а в рамках государственной программы. В Англии крестьяне в ходе «огораживаний» были превращены в пролетариев, которые вышли на рынок рабочей силы как свободные индивидуумы. В СССР после революции 1917 г. в селе была возрождена община (мир), лишь частично подорванная в 1906–1914 гг. реформами Столыпина. Необходимые для индустриализации (и избыточные для села) трудовые ресурсы были получены посредством программы «коллективизации» – создания сельских кооперативов (колхоз) и государственных ферм (совхоз), которые государство снабжало машинами и другими средствами интенсивного сельскохозяйственного производства.

Коллективизация была глубоким революционным преобразованием не только села и сельского хозяйства, но и всей страны. Она повлияла на всю экономику в целом, на социальную структуру общества, демографические процессы и урбанизацию. Она вызвала на первом этапе тяжелую катастрофу, которая сопровождалась массовыми страданиями и человеческими жертвами. Именно в ходе этой реформы были, видимо, допущены самые принципиальные ошибки с самыми тяжелыми последствиями за весь советский период (не считая стадии демонтажа советского строя после 1988 г.). Тот факт, что советское государство пережило эту катастрофу, говорит о его большом потенциале и запасе доверия, которое возлагал на него народ.

Полезно посмотреть статью американского историка-советолога Г. Хантера «Советское сельское хозяйство с коллективизацией и без нее» (1988 г.). Позже вышла большая книга Г. Хантера и Я. Штирмера «Советская экономическая политика в 1928–1940 гг.» («Faulty Foundations. Soviet Economic Policies. 1928–1940». Princeton, 1992, 339 р.). Эти материалы обсуждались в 1993 г. на теоретическом семинаре в Институте российской истории РАН. Материалы и Хантера, и этого обсуждения опубликованы в журнале «Отечественная история» [255].

Для нас здесь особенно интересны результаты того экономико-математического моделирования, которое