Сафьяновая шкатулка - Сурен Даниелович Каспаров

— Аня!

— Что?

— Ты о чем сейчас думаешь?

— Ни о чем. Смотрю, как ты куришь.

— Аня, кажется, я вначале вел себя немного по-свински.

Аня прислонилась лбом к его плечу.

— Нет, ты просто не был подготовлен к встрече со мной. И тебе не надо вспоминать об этом. — Она потерлась щекой о его плечо.

— Ты умница, Аня, мне даже боязно с тобой.

— Ты не хочешь меня поцеловать?

— Хочу, я только об этом и думаю! Только не знаю, как это сделать.

Он поцеловал ее в лоб.

— Ну, пойдем, уже пора…

…В конце концов эта боязнь у кого-то из нас должна была пройти. Прошла у нее. Это и понятно: в любом случае терял я, она же только обретала. И она заговорила о встрече. Это значило, что она должна прийти ко мне. Она не понимала всей нелепости происходящего: она должна была прийти не потому, что так хочется ей или мне, а потому, что я не мог прийти к ней. Я говорил ей об этой разнице, но она не понимала меня. Она только смеялась над моими словами:

— Но почему, почему это вас так смущает?

Она не понимала, что это «смущение» пролегало между нами непреодолимой трещиной. Я запретил ей приходить ко мне. Ей казалось, что она знает, почему я это делаю. Она говорила:

— Ведь я и так знаю о вас все, во всех подробностях! По крайней мере, во всех доступных мне подробностях.

В этом и была вся суть: она знала меня лишь во всех доступных ее воображению подробностях. Не больше. А воображение ее сильно уступало моему. Она не знала, что я все время разговаривал не с нею, а с придуманной мною Прекрасной Блондинкой, сидящей на тахте, застланной медвежьей шкурой.

И не понимала, что это слишком сильно и изменить нельзя.

Я знал, что встреча у нас не получится: мне не о чем будет говорить с незнакомой мне брюнеткой, а ей с незнакомым, робким и необщительным человеком. Все это было недоступно ее разуму, привыкшему оперировать четкими, вполне жизненными человеческими нормами. И с каждым днем она становилась все настойчивее в своем стремлении встретиться со мной. И когда она последний раз позвонила ко мне, я сказал ей, что нам пора кончать с этим.

Ей показалось, что она ослышалась.

— Что вы сказали?

Я повторил, сознательно огрубив сказанное словом «мелодрама», чтобы не оставить лазейки никому из нас. Кажется, моя уловка не удалась. Я услышал ее голос, полный укора и мольбы:

— Что вы такое говорите? Глупый вы человек! Ведь это может не повториться ни для вас, ни для меня!

— Для меня оно повторится, я знаю.

— Не надо, умоляю вас! Не делайте этого! Ведь мы не знаем, что мы можем потерять! Быть может, больше, чей нам кажется!.. Мы не знаем этого!..

До конца фильма оставалось еще много, когда Антон локтем тронул Аню и показал на часы. Анна в ужасе схватилась за голову и стала протискиваться к выходу. Антон, посмеиваясь, пошел за нею.

— Опоздали? — спросил он на улице.

— Не знаю, кажется, еще есть немного времени. Придумай же что-нибудь!

— Что же мне придумать?

— Антон, милый, тряхни стариной, еще разок пусти мне пыль в глаза! — вкрадчивым голосом попросила Аня.

— Это можно, это я могу! Эй, такси! — заорал он на всю улицу.

Но когда они прибыли на станцию, оказалось, что последний автобус уехал минут десять назад. Стоял, правда, еще один, пустой, с потушенными огнями, но водитель сонным голосом пробормотал:

— В парк.

— Как это в парк? — возмутился Антон. — Время еще детское.

— Ну, тогда идите еще погуляйте.

Аня отвернулась и пошла к знакомой скамейке.

— Ну, что будем делать? — спросил Антон.

— Не знаю, — ответила она, разглядывая полуосвещенные окна опустевшей станции.

— У тебя здесь нет никаких знакомых?

— Нет.

— И подруг?

— Нет.

Антон поразмыслил немного, почесал затылок и — не оставаться же ей на улице, черт побери! — с отчаянной решимостью ухнул, как в воду кинулся:

— Аня, пойдем к нам!

Аня ошарашенно посмотрела на него.

— Ты в своем уме?

— В своем, Аня! Я еще никогда не был таким умным.

— Но это же неудобно!

— Удобно, Аня, это как раз самое удобное! — чуть не взмолился он. — Ты будешь спать в соседней комнате вместе с моей матерью.

Аня неуверенно поднялась, еще раз посмотрела на погашенные окна станции, сказала отрешенно:

— Ну, пойдем…

Через несколько дней он пришел ко мне, чтобы поделиться своей нежданной радостью. Он сел, запрокинул голову и рассмеялся.

— Послушай, — сказал он, — это же комедия! Ну, чистая комедия! — Он внезапно оборвал свой смех и прибавил: — А может, так и надо, а? Как ты думаешь?

— Не знаю, — сказал я. — Может, так и надо. Во всяком случае, это лучше…

— Ты о чем? — не понял он.

— Да так, вообще.

Мне хотелось спросить его: вспоминает ли он ту красивую незнакомку, встретившуюся ему на станции. Но я не спросил, я знал, что он не вспоминает ее. Она не осталась ни в его памяти, ни в его душе. Живая жизнь вытеснила этот мимолетный образ. Она сильна и она прекрасна этой силой, живым воплощением которой явилась женщина по имени Анна.

У них сейчас двое детей. И когда по воскресеньям они вчетвером выходят из дому, я смотрю на них, и в ушах у