Сталин и Гитлер - Ричард Овери

Евреи не были первыми жертвами идеи расовых мер, которые необходимо было предпринять для поддержания здоровья организма, хотя они и составили огромное большинство категории «биологических» жертв. Черта между стерилизацией и уничтожением была перейдена в течение 1939 года. Весной того года Гитлер уполномочил своего личного врача эсэсовского доктора Карла Брандта и главу своей личной канцелярии Филиппа Баулера организовать убиение детей с отклонениями. Этот приказ стал поворотным моментом; переход через эту черту дал возможность начать шаг за шагом уничтожение всех тех, кто представлял биологическую угрозу, – обычных преступников, сексуальных преступников, евреев, цыган, метисов, душевнобольных. Решение начать практику убийств людей на государственном уровне проистекало из логики биологической политики режима и его наследственных приоритетов. Вслед за длительным периодом лоббировния расовой идеи наиболее экстремистски настроенными адвокатами расовой гигиены, видевшими в инвалидах постоянное биологическое пятно, а также теми, кто полагал, что цена социального обеспечения лиц, признанных расово неполноценными, слишком велика, Гитлер в конце концов одобрил решение позволить то, что он и многие другие рассматривали как милосердное освобождение от страданий и необходимость для «расового организма»127. Выбор времени для этого решения был во многом связан с наступлением войны. Гитлер за много лет до этого отмечал, что война изменит контекст расовой политики. Жизни тех, кто «был не достоин жизни», отнимали ресурсы от военных усилий и приводили к переполнению больничных палат, но прежде всего война для Гитлера стала проверкой расового здоровья и зрелости нации и таким образом служила борьбе как против внутреннего разложения, так и против внешних врагов. И в результате доктора и ученые превратились, по словам Рудольфа Рамма, берлинского академика медицины, в «биологических солдат»128.

Весь этот комплекс фантазии диктатора в сочетании с давлением со стороны профессионального сообщества привел к открытию шлюзов для организованных самим государством массовых убийств. Был дан ход программе уничтожения детей-инвалидов в специально отобранных двадцати учреждениях, которая проводилась под руководством эвфемистически названного Комитета по научной регистрации опасных наследственных заболеваний, образованного 18 апреля 1939 года. В одних случаях детям делали летальные инъекции или же давали смертельные дозы барбитуратов; в других – детям отказывали в еде и медицинской помощи до тех пор, пока они сами не умирали. Летом 1939 года Гитлер расширил эту программу, включив в нее и взрослых инвалидов. Под плотным покровом тайны тщательно отобранные служащие и врачи создали специальный отдел в Берлине, на Тиргартен-штрассе, 4 (отсюда произошел код «Т4», под которым действовала программа), в котором они руководили так называемой Благотворительной транспортной компанией помощи пациентам. Целью компании было что угодно, но только не благотворительность. Зимой 1939 года одна из камер в бранденбургской тюрьме была превращена в газостойкую камеру с маленьким загерметизированным окном и трубой для подачи газа монооксида углерода. Восемь человек инвалидов помещали в камеру и запирали. В нее впускался газ, а толпа медиков и других служащих, прильнув к небольшому отверстию, наблюдала за смертельной агонией тех, кто находился внутри129. Эксперимент был признан абсолютно удачным. Поэтому были открыты еще три умерщвляющих центра в Графенеке, Гартхайме и Зонненштайне и позже, в 1940 году, еще два в Бернбурге и Хадамере. В этих первых газовых камерах было уничтожено около 80 000 немецких калек и инвалидов.

В первые годы войны практика уничтожения биологических жертв распространилась на евреев, людей с девиантным поведением (известных как «асоциальные элементы») и обычных преступников. В сентябре 1940 года было принято решение уничтожить всех пациентов-евреев, страдающих психическими заболеваниями. Группу из 160 человек засняли на камеру для создания пропагандистского фильма о расовом загрязнении «Пена человечества», а затем ликвидировали в бранденбургской газовой камере. В начале 1941 года во всех больницах были составлены списки евреев, уголовников и «асоциальных элементов» для их последующего уничтожения, а в апреле 1941 года к уничтожению психически больных узников и обычных преступников приступили концентрационные лагеря. Этот проект, известный под кодом «14 f 13», осуществлялся с помощью деятелей «Т4» и с использованием их газовых камер. Использовавшиеся процедуры копировали те, что применялись в медицинской практике. Жертвам говорили, что камеры нужны для дезинфекции и очищения, после этого людей впускали в эти камеры, а процесс подачи газа контролировался медицинским персоналом, который следил за тем, чтобы доза монооксида углерода была смертельной. После того как врач официально фиксировал смерть жертвы, у нее удаляли все органы, необходимые для дальнейших исследований. В конце помощники, известные под красноречивым названием «сжигатели», относили тела в крематории, где с них для начала снимали все зубные золотые коронки и прочие детали из золота, которые затем со специальным курьером отправляли в Берлин, а оттуда в Центральный банк Германии. Эта процедура обрела свою законченную форму зимой 1941/42 года, когда руководителей «Т4» пригласили для оказания помощи в создании центров уничтожения в Хелмно, Собиборе, Майданеке, Треблинке и Белжеце, где миллионы биологических жертв – в подавляющем большинстве евреев и цыган – были уничтожены ради удовлетворения утопического биологического видения императивов режима. Корни геноцида заключались и в политическом антисемитизме, и распространенном национализме, однако извращение науки о наследственности в угоду жестокой программе расового очищения полностью отвечало многим другим аспектами национал-социалистической расовой утопии. Оно в первую очередь служило объяснением сугубо биологического термина – «физическое уничтожение», – использованного руководителями расовой программы для обозначения в своих кругах политики массовых убийств130.

Советский Союз стал колыбелью «нового человека» совершенно другого рода. Не пытаясь выявить внутренние исходные и инстинктивные побуждения человека, советское общество стремилось ограничить эти естественные импульсы путем создания социальной среды, которая бы способствовала программе развития личности гармоничной, здоровой и цивилизованной. Идеологическая убежденность в том, что сексуальные отклонения, преступность и плохое здоровье социально детерминированы, означала, что социальная политика и политика в области здравоохранения должны, по словам советских руководителей здравоохранения, концентрироваться на «обучении и строительстве общественной жизни»131. Большевизм стоял перед мощным императивом использования науки в процессе формирования революционного будущего. Риторика советских медицинских экспертов перекликалась с заявлениями, звучавшими в Германии, что новое сообщество представляет собой «тело», нуждающееся в терапии и оздоровлении, тогда как цель советского общества заключалась в том, чтобы идентифицировать и улучшить «социальные язвы» путем позитивного использования профилактических средств, а не иссекая эти элементы путем насильственного медицинского вмешательства.