Сталин и Гитлер - Ричард Овери

Ни в чем различия социального идеализма двух диктатур не проявлялись столь разительно, как в идее нового человека, которому предстояло построить новое общество и пройти через все его города. Социальные представления каждой из диктатур, коммунистов и национал-социалистов, предполагали, что граждане Утопии будут совершенно другими по существу по сравнению с оставшимися от прежних времен людьми. В своей работе 1926 года ленинградский профессор Николай Гредескул, размышляя о советском будущем, населенном новыми людьми, писал: «Они будут думать по-другому, чувствовать по-другому, у них будут другие характеры и другие взаимоотношения между собой…». Это будут люди, которых описывал Луначарский, «прекрасные люди будущего», рабочие и мыслители одновременно96. Ожидание того, что в процессе социальной революции эти люди изменятся в положительную сторону, было центральной идеей этой цели. «Пластичность организма», как предполагал Бухарин, позволит новому обществу перевоспитать своих жителей, сделав их более активными, сознательными и более добродетельными членами социалистического общества97.

Одержимость национал-социализма идеей нового человека хорошо известна. Эта идея произошла не из преобразующих возможностей социальной революции, а из физической возможности создания новой породы людей. «Но создание таких людей еще не финал истории, – как предполагают, говорил Гитлер Герману Раушингу. – Будучи биологически взлелеянным, человек, совершенно очевидно, подходит к поворотной точке. И здесь начинает выделяться новая разновидность человека…». Эту новую форму человека Гитлер назвал богочеловеком, и именно ему он придает все те черты, которые были желательны для твердого племени будущих германцев (которое, однако, было невозможно создать биологическим путем): «бесстрашный», «несокрушимый», «доминирующий», «жестокий», «неустрашимый»98. Общепринятое мнение ассоциировало национал-социализм с идеей биологического конструирования мужчин и женщин, обладающих высшими физическими достоинствами, – так называемых «арийцев» – высоких, светловолосых, с голубыми глазами, четким профилем, красиво сложенных, идеальных жителей Утопии. В этих прекрасных людях будущего Гитлер видел тот «чистый благородный материал», с которым он создаст новый прядок99.

У идеального человека был явно утопический прообраз. К концу XIX века восходят попытки ученых применять теоретические достижения биологии к человеческим популяциям. Ключевой момент этих попыток был связан с развитием эволюционной биологии, последовавшим за пионерскими работами Британского социобиолога Фрэнсиса Гальтона, который в 1881 году сформулировал понятие «евгеники» для описания идеи того, что развитие человеческой популяции можно контролировать с целью создания здорового пула генов и полноценного демографического развития. Научный интерес к вопросам контролируемой эволюции человечества вызвал мощный всплеск фантастических идей с предложениями улучшения человеческой породы, включая идею создания коллективов идеальных женщин, которых бы обслуживала небольшая группа «гостей»-мужчин, прошедших расовый отбор и ответственных только за распространение хороших видов, и ничто больше. Немецкий биолог Альфред Плетц, выдвинув в 1895 году свою версию евгенической утопии, предложил термин «расовая гигиена» [Rassenhygiene] для описания путей применения евгенических принципов, и это понятие было доминирующим в немецких дискуссиях об угасании расы и усилении расы вплоть до начала 1930-х годов100. Евгенические исследования получили на удивление широкое распространение по всему миру; они были восприняты с большим энтузиазмом как современное течение биологии, дающее возможность предотвратить социальную деградацию, разрушить устоявшиеся модели наследственных форм инвалидности и даже преступности. В Советском Союзе евгеника стала ключом к более общей стратегии постреволюционного процесса общественного самоусовершенствования. В 1921 году было основано Русское евгеническое общество, одним из первых шагов которого было создание комиссии для изучения еврейской расы101.

Центральная проблема эволюционной биологии оставалась нерешенной. Согласно основным постулатам дарвинизма, признаки наследуются; в работах французского биолога Жана Ламарка, жившего поколением ранее Дарвина, утверждалось, что возникновение приобретенных признаков связано с процессом приспособления организмов к изменениям окружающей среды и не связано с действием генов. Последователи Дарвина рассматривали природу как важнейший фактор, влияющий на биологическое развитие; те же, кто отдавал предпочтение взглядам Ламарка, полагали, что должное благотворное воздействие может улучшить состояние человека. В начале XX века эти научные дебаты оказались в центре реальной политики. Социалисты стали склоняться в сторону взглядов Ламарка, так как социальный прогресс был явно связан с изменениями в социоэкономической среде. Сам Сталин в брошюре 1906 года «Анархизм и социализм» выразил свое твердое предпочтение грубой неоламаркианской интерпретации марксизма: «Если бы обезьяна не встала на ноги, ее потомок, человек, был бы вынужден вечно ходить на четырех ногах… Сначала меняются внешние условия»102. В 1920-х годах дарвинистская биология вызвала всплеск интереса к генетике в Советском Союзе, однако изменения политической ситуации благоприятствовали ламаркистским взглядам на эволюцию. Германский ученый-социалист Рауль Каммерер попытался продемонстрировать ламаркистские принципы в действии, поставив эксперимент над жабой-повитухой. После того как его разоблачили в фальсификации результатов, он покончил с собой, однако в Советском Союзе его история стала невероятным образом сюжетом фильма, а сам Каммерер превратился в героя революционной науки103. Генетика и дарвинизм были отвергнуты как образец идеалистической буржуазной науки и в 1930 году евгеническое общество было распущено. Университеты стали закрывать кафедры генетической биологии. В 1930 году Сталин показал себя преданным последователем Ламарка; он встал на сторону зарождающейся науки об окружающей среде, печально известным представителем которой был агроном, бывший простой крестьянин Трофим Лысенко. В новой, советской системе человека полагалось не выводить, а взращивать104.

В Германии победу торжествовал Дарвин. Здесь дискуссии склонились в пользу того, что признаки наследуются и сильную энергичную расу можно создать только путем естественного отбора. «Все признаки человека, – писал Евгений Фишер, с 1926 года занимавший пост директора новообразованного Германского института евгеники, – будь то нормальные или патологические, физические или ментальные, формируются наследственными факторами»105. Многие немецкие ученые и специалисты социальных служб полагали, что наблюдающаяся долгосрочная тенденция к деградации расового пула сохранится, если, как писал прогитлеровский деятель Фриц Ленц, «в процессе размножения не получат преимущество сильные и более приспособленные представители рас»105. Важно отметить, что Гитлер полностью разделял эту концепцию. Дарвинизм соответствовал его взглядам о том, что вся жизнь – это борьба и что жизнь благоприятствует более достойным. Страницы «Mein Kampf» изобилуют ссылками на наследственную и внутреннюю природу человека как детерминирующие факторы человеческой эволюции. Для Гитлера единственным законным государством было только то, которое продвигало его лучших расовых представителей: «Политика сегодня совершенно слепа без биологического фундамента и биологических целей»107. Даже если бы ламаркистская теория не дискредитировала себя во внутригерманских войнах, Гитлер бы все равно продвигал дарвинистские взгляды самостоятельно. Национал-социалистический «новый человек» скорее родился сам, а не был создан.