Антология «Дракула» - Нэнси Холдер

— У скольких? — поинтересовался Брюер.

— Я видел у троих, — ответил Саймон, намекая, что их могли быть десятки или сотни. — Почему в шею?

— Может, ему некогда было засучить им рукава, — отозвался Брюер, на дюйм-другой отведя иглу от горла Саймона.

Скорее, дело в том, что вещество вводилось в сонную артерию, откуда попадало прямо в мозг. Хотя его мозг пока работал как обычно. Он не чувствовал ни опьянения, пи сонливости: средство, введенное в кровь, не было психотропным. Может, его действие направлено в мозговые железы. Если так, вероятнее всего, гипофиз, а за ним — шишковидная железа. Гипофиз — отмычка ко всем железам внутренней секреции, диспетчер, распоряжающийся гормонами и управляющий телом. Шишковидная железа до сих пор была окружена аурой картезианской таинственности, интриговавшей всех ученых мира.

Саймон выпростал голую руку из-под одеяла и отвел подальше шприц. Брюер ему не препятствовал: если парень еще что-нибудь знает о Марклоу, и так скажет.

— Давно Дженни стала так выглядеть? — спросил он.

— Не знаю, — повторил Саймон. — Она стала захаживать три-четыре месяца назад. Примерно раз в три недели. Со мной она не болтает, только с девочками. Я сперва не знал, что она с этим жутким типом. Но однажды увидел, как он подъехал за ней вечером. Потом видел их вместе еще пару раз — и всегда после того, как стемнеет. Я думаю… — Он запнулся, будто сам не знал, что думает.

— Почему жутким, Саймон? Что в нем жуткого?

Задавая этот вопрос, Брюер почувствовал, что это может оказаться важным. Слово «жуткий» не входило в словарь поколения Саймона — оно основательно устарело.

— От него мурашки по коже, — объяснил Саймон. — От этих глаз. Глянет — словно паук пробежит по хребту. С виду-то он щедрый: бесплатные образцы, хорошие цены, но за этим что-то есть. Не то чтобы угроза: «Соглашайся, а не то…» Скорее, как: «Я тебя знаю лучше, чем ты сам». Вы бы как его назвали?

Брюер вспомнил невероятно темные и жутко пустые, но беспокоящие глаза.

— Не знаю, — признался он, представив чудные голубые глаза Дженни и ее волшебно чистую кожу. И добавил: — Что бы он там ни придумал, это проникает глубже, чем таблетки счастья или машины грез.

— Я мог бы достать вам немного, — предложил Саймон. Он явно был рад расплатиться за мелкое предательство — после того, как убедился, что Брюер способен на насилие.

— Опоздал, — мрачно бросил Брюер. — Я уже получил бесплатные образцы. — Подойдя к ящику, в котором хранилась коллекция, он выгреб горсть рекламных карточек, швырнул их в Саймона и вернулся за следующей горстью.

— Мне нужен номер, Саймон, — сказал он. — Я хочу познакомиться с девочкой, у которой синяк, как у меня, только намного более давний.

Саймон начал было доказывать, что не помнит, кому какая карточка принадлежит, но передумал. Как-никак он был страстным коллекционером, и у него имелась своя гордость. Потратив пару минут, он нашел то, что искал. Брюер взял карточку.

— Ты бы заделал эту дыру в стекле, — сказал он парню. — Здесь ужасно сквозит.

Когда утром в лабораторию пришли помощники, Брюер велел им бросить все и заняться срочной работой. Они не задавали вопросов — решили, что речь идет о промышленном шпионаже. Не слишком законно, но такими делами они занимались уже не в первый раз и, скорее всего, не в последний. За работу взялись охотно: было приятно сломать наскучившую рутину.

У Брюера ушло пятнадцать минут на восстановление стертых дружком Дженни данных, и он сразу передал их Джоанне.

— Если выяснишь, что это такое, — пообещал он, — получишь солидную премию. В патентах можешь не искать, но где-то должна найтись хоть какая-то подсказка. Протеин есть протеин.

— Где хоть искать? — спросила Джоанна.

— Они могут иметь отношение к омоложению тканей, но подход совершенно новый.

Она подняла брови и покосилась на маленькие пузырьки с густой красной кровью у него на столе. Он кивнул:

— Да-да. Их уже испытывают на практике. Так что нам много придется нагонять. Соединения, которыми ты займешься, могут оказаться поддерживающей средой. А я займусь парнем, которого они поддерживают.

Это тоже была подсказка, и ассистентка поблагодарила за нее кивком. Слово «парень» в этом контексте означало, возможно, вирус — нечто такое, что приходилось хранить во взвеси живой ткани.

Если Джоанна и заметила синяк на шее у Брюера, то не показала виду: наверное, решила, что он провел ночь с девушкой. Он действительно провел несколько последних ночных часов с полусонной шлюхой, но любовью они не занимались. Она обошлась ему очень дорого, но платил он не за профессионализм. Она искренне не хотела говорить, но в конце концов все решила цена. Шлюха не знала имени Марклоу, но трижды видела его. Сказала, что тот держался очень вежливо, но было в его глазах что-то… Он будто смотрит прямо в тебя и видит, как кровь течет по жилам. Дженни уговорила ее принять участие в «тайном испытании», привлекая собственной обновленной внешностью. Ей объяснили, что речь идет о косметическом средстве, а не о каком-нибудь эликсире жизни, — о пластической хирургии без скальпеля.

— Первые пару дней после укола был ужасный зуд, — рассказывала ему женщина. — Дженни предупреждала об этом и не велела чесаться, но я все-таки немножко не утерпела. Зуд иногда возвращается, особенно в солнечные дни, и темные очки я теперь могу снимать только в пасмурную погоду, но я уже привыкла, да и таблетки помогают. Еще меня немного подташнивало, особенно по утрам, как при беременности. Я легко и устойчиво сбрасывала вес, но это отчасти из-за белковой диеты. Я даже не против зуда — он вроде как напоминает, что средство работает, а оно работает.

— Еще что-нибудь? — настойчиво спросил Брюер.

— Разве что сны, — ответила она. — Дженни меня и о них предупреждала, но мне они нравятся. Забавные.

— Что за сны?

— Вампирские сны. Иной назвал бы их кошмарами, но меня они не пугают.

— Вампирские сны? Как это понимать? — Почему-то неприятно было заметить, как мало его удивили эти слова.

— Иногда мне снится, будто я — летучая мышь или что-то вроде того. Летаю ночью, ищу, хоть и не глазами. В другие ночи я больше похожа на волка. Видели бы вы эту луну! Огромная и кроваво-красная! Потрясающе! Охотиться, убивать, лакать кровь. Если так чувствуют себя звери, я хотела бы возродиться львицей. Дженни уверяет, что это просто от диеты, но, по-моему, всплывает память о прошлых жизнях. Эти психушники, что уводят вас во времена Рима или Древнего Египта, — просто фигня! Мы ведь миллиарды лет были зверями, еще до того, как стать людьми. Кажись, это называется видовой памятью?

Брюер не потрудился объяснять ей, что ни волки, ни летучие мыши не числятся в отдаленных предках человеческой расы. Он согласился с ее мнением о психиатрах, практикующих возвращение к прошлым жизням, но не сказал, что ее теорию считает столь же бессмысленной. Ему было не до того — он обдумывал сновидения. Они были самым удивительным в этом деле и, пожалуй, наиболее многозначительными. Он вспомнил загнанный взгляд голубых глаз Дженни. Отчасти она пригласила его к себе, чтобы показать, как хорошо устроилась без него, но была еще одна причина. То, что с ней произошло, внушало ей тревогу и — немного — чувство одиночества.

«Не вампирские ли сны тому причиной?» — задумался он.

Брюер пока не ощущал никакого зуда, но он никуда не спешил и не собирался выходить на солнце, пока не разгадает загадку — хотя бы в той мере, в какой это возможно для его лаборатории. И спать он не собирался, тем более видеть сны. Что ни говори, он химик: у него есть средства обойтись без сна по крайней мере пару суток.

Он понимал, что не может вернуться к Энтони Марклоу, пока не будет готов заключить договор, а пока он даже не представлял, о каком договоре может зайти речь. Обещанием молчать не удовлетворится ни он, ни Марклоу. Марклоу не боялся, что он обратится к властям. И не только потому, что понимал: при этом Брюер будет вынужден признать собственные незаконные операции. Марклоу не боялся! Брюера его бесстрашие восхищало и тревожило одновременно. Сам он был умелым химиком, но искусство бесстрашия ему не давалось.

Как выяснилось, не нужно быть гением, чтобы выявить чужака в пробах крови. «Парень» оказался не вирусом, а чем-то покрупнее. Будь у него клеточная оболочка, его бы причислили к обыкновеннейшим бактериям, но оболочки не было. Для этого существа Брюер знал только одно название — риккетсия.

Единственная известная ему, хотя бы по книгам, риккетсия вызывала пятнистую лихорадку Скалистых гор, но, обратившись к онлайн-энциклопедии, он выяснил, что их зарегистрировано несколько сотен. И ни одна не обладала сходством с той, что теперь обитала где-то в оболочке его мозга и, надо полагать, размножалась как бешеная, одновременно перестраивая эндокринный оркестр.