Рассказы - Василий Казаринов

— Что с вами? У вас такое лицо… Что-то стряслось? У вас какой-то простуженный вид.

Говорил он с каким-то неотчетливым акцентом, в самом тембре его будто подбитого темным бархатом голоса, в мягкой и чуть волнистой интонации звучала настолько чуждая здешнему промозглому климату теплота, что она моментально оттаяла.

— Стряслось? Да нет. Просто не самый удачный день.

— Вот как? — печально улыбнулся он. — У меня, кстати, тоже. А знаете что… — в его глазах метнулся лукавый огонек. — Давайте не предаваться унынию. Хотите, я покажу вам город? Вы ведь иностранка? Откуда? Из Польши? У вас характерный акцент… А впрочем, какая разница, — подхватив ее под локоть, он мягко повлек ее к выходу, в узком сегменте парадной вертушки ей поневоле пришлось прижаться к нему — и в этим мимолетном соприкосновении возникла вдруг та ясная простота, какая устанавливается в отношениях старых друзей.

И так она шла рядом с ними по чистеньким улочкам, казавшимся декорацией кукольного спектакля, мимо игрушечных палисадников у подъездом, мимо плющей, карабкающихся по веревочным вантам до уровня вторых этажей, маленьких стерильных сквериков — и выводила спустя какое-то время к знаменитому Бену, который, если стоишь с ним рядом, — никакой не "Биг", а так себе, скромная башенка. И Вестминстер тоже представал воплощением многолетнего оптического заблуждения: при ближайшем рассмотрении не кажется ни большим, ни массивным.

На открытой веранде ресторанчика, где они присели наконец перевести дух за чашкой чая, она, окончательно оттаяв, спокойно и просто рассказывала ему: про холодный офис, Дусю, про плакат — жизнь по внешнему впечатлению удалась, но, положа руку на сердце, не очень… Потому что где-то далеко, в Серебряном бору, все по-прежнему сидит на высоком мысу девочка, глядит на воду и ждет. А потом бредет к большому дому, где рядом с просторной верандой ее ожидает чудесное дерево.

— Волшебное дерево? — переспросил он.

О, да! Это старый куст можжевельника, зеленой свечкой возвышающийся у крыльца, — там, в тугом переплетении тонких густых ветвей, напоминающем лесочную "бороду", на уровне человеческого роста девочка раздвинув мягкую хвою однажды обнаружила гнездо какой-то маленькой птицы. И как же уютно устроились там птенцы, надежно укутанные плотным хвойным коконом — в сухом безопасном тепле. Увидев этот миниатюрный, так умно и рационально устроенный птичий дом, она поймала себя на мысли, что ей хочется сжаться в крохотный пушистый комок, вкатиться в свитую из тонких прутьев чашу гнезда и сидеть там, окутанной теплым материнским пухом.

— Если разобраться, это в общем-то и все, что человеку надо, — вздохнула она. — Беда только в том, что жизнь наша почему-то проходит рядом с этим кустом, в его прохладной тени. Если вы, конечно, понимаете, о чем я говорю.

— Ну отчего же… Понимаю — кивнул он, и немного рассказал о себе: он работает в телекоммуникационной компании, пару лет возглавлял ее лондонский филиал, однако ситуация на рынке такова, что филиал придется закрывать. Он похлопал ладонью по черной папке: — Решение принято сегодня… М-да, не самый удачный для меня день.

В пять вечера у меня самолет. Ничего, у нас еще есть время. Будем гулять дальше! — он взял ее под руку, увлекая за собой, и когда она на каком-то перекрестке, бросив случайный взгляд на уличные часы, испуганно ойкнула, он только махнул рукой: — Ничего, полечу завтра!

Он в самом деле, наверное, улетел утром, тихо покинув ее номер, пока она спала, и оставив после себя характерный запах дорогого одеколона — таким чуть горьковатым ароматом дышит здоровое дерево крепкого, основательного сруба.

Невесело усмехнувшись, она поднялась с постели, прошлась по номеру и вдруг заметила записку на туалетном столике. В ней всего три слова: "Подожди еще немного".

Она глянула в зеркало и увидела, как кровь медленно отливает от лица: написано было по-русски, чуть скошенным, стремительно летящем почерком.

На мысу, рассекающем реку надвое, все по-прежнему: пахнет сомлевшей на солнцепеке травой, сосновой хвоей, и кажется будто ты застыла в невесомости, воспарив над водой, а ветер медленно относит тебя, воздушную, бесплотную куда-то в сторону шлюзов. Вернувшись из Лондона, частенько приходила сюда в обеденный перерыв, сидела на краю откоса, ни о чем не думая.

Далеко, там, где река поворачивает налево, к светлым глыбам строгинских кварталов, возникла маленькая белая точка. Катер? Да, похоже… Высоко задрав нос, он стремительно летел в сторону Серебряного Бора, и река по его следу распахивалась, словно медленно раскрываемая книга. Миновав мыс, он сбросил скорость, некоторое время приглушенно урчал на холостых оборотах где-то поблизости, скорее всего у причала, где швартуются речные трамвайчики. Потом все стихло. А спустя минут пять она вздрогнула, уловив в привычной гамме здешних запахов знакомый древесный аромат.

— Ну как, ты успел на утренний рейс? — как-то просто и буднично спросила она, не оборачиваясь.

— Выходит, так, — тем же тоном отозвался он, усаживаясь рядом. — Ты уж извини… — начал он после долгой паузы. — Наверное, сразу тебе надо было сказать, что компания, в которой я работаю, она наша, здешняя. Да и сам я — местный житель.

— Ты здорово говоришь по-английски, почти без акцента, — сказала она, покусывая сочную травинку. — Хотя, конечно, если долго жить в языковой среде… Это твой катер?

— Да. Люблю реку. Собственно, я тут вырос, на реке. У меня дед был старый большевик. Это ведь их когда-то был поселок, бойцов старой гвардии, — он опустил свою ладонь на ее пригревшуюся на коленке руку. — Пойдем, я тебе кое-что покажу.

Его участок оказался совсем неподалеку от мыса. За основательным забором — двухэтажный дом со скошенной крышей, отдаленно напоминающий альпийское шале.

— Ой! — придавила она ладошкой невольно вырвавшийся возглас и побежала по гаревой дорожке к крыльцу, возле которого вырастала зеленая свечка можжевельника. Она обошла куст, присела на корточки, усмехнулась: судя по рыхлой земле у основания дерева, высадили его совсем недавно.

Она осторожно раздвинула мягкую хвою.

— Никто пока тут не поселился, — тихо сказала она.

— Но может быть со временем… — сказал он, приблизившись сзади и опуская руку на ее плечо. — Прилетит какая-нибудь маленькая птица, совьет гнездо. Надо просто подождать. Мы ведь подождем?

— Конечно, подождем, — улыбнулась она, чувствуя, как под его тяжелой рукой она превращается в крохотный пушистый комок и вкатывается в чащу гнезда, где так спокойного и уютно лежать в мягком и теплом пуху за плотным чехлом ароматной можжевеловой хвои.