Убить Скорпиона - Владимир Зарубин

«Что бы там ни случилось — теперь у меня есть цель в жизни», — подумал он. Этой целью стала Любовь к Женщине. Даже не любовь, сержант еще и не знал любви, что это и как, а сама жизнь этой женщины стала для него явлением мира и мироздания, без которого собственное существование теряло смысл. Не сейчас, но после, когда представится случай, он скажет ей об этом, чтобы женщина не тревожилась, чтоб ее не тревожила сегодняшняя сцена.

Ему захотелось курить, и сержант вышел. С балкона ему показалось, что за угол казармы откачнулась тень. Наверное, показалось, подумал он, потому что, вглядываясь и прислушиваясь, ничего не услышал, но курил осторожно, чтобы огонек сигареты не послужил для кого-то точкой прицеливания.

«Значит, сержант не спал, — думала женщина, когда он вышел, — и не отозвался… Да что ж это творится на свете, и долго ли это будет продолжаться? Кто? Кто ответит на эти вопросы? Может быть, я сошла с ума и вижу все это в кошмаре?!» Ей сделалось страшно, она прижала руку к лицу, чтобы не закричать, закрыла ладонью рот. Если это конец, то конец всему, и не важно, кто сошел с ума, весь мир или она одна. Да нет же, она-то не сошла, она понимает… «Что? Что я понимаю?» — задавала себе вопрос. «И этот человек… он тоже сошел с ума?» Почему-то ей вспомнилось, что сегодня утром, то есть когда-то очень-очень давно, не забыл вычистить ботинки — так резко и остро пахло тогда сапожным кремом в туалетной комнате. И еще она видела, как снял он нагрудные солдатские значки, вложил в коробку и сунул в зеленый мешок, сделав это очень аккуратно. Именно аккуратно, что было странно и непонятно — зачем? Она уже тогда подумала о несоответствии того, что с ними происходит, с действиями этого человека. А вот сейчас подумалось, что, может быть, как раз в его действиях и было нечто важное. Это были все-таки действия, а у нее были только галлюцинации и наваждения, которые так неожиданно и необычно прекратились, когда она вдруг ощутила запах шепота его губ и дыхание на своих губах. Лежа теперь в темной комнате, она опять ощутила запахи и этот шепот — в них была та сила, которой ей не хватало, но эта сила уже не казалась грубой. Это была добрая сила, потому что это была сила жизни. Женщина подумала, что сила эта рано или поздно овладеет ею, но не было уже так неприятно, как вначале. Может, сейчас он войдет, и тогда она подчинится тому, что сильнее ее. В фантасмагории ее чувств, с момента ужасного события, впервые, за множество часов, появилось осознанное желание жить.

Сержант вошел. Еще слыша его шаги по коридору, она, словно облекаемая теплой волной, замерла и пыталась как бы выпустить из себя тревогу сдержанным дыханием. Он почти неслышно прошел мимо, она даже глаза закрыла, и так же неслышно лег, чуть царапнув чем-то металлическим, вероятно, положенным на изготовку автоматом.

— Простите меня, — проговорила она в темноту комнаты, где с его приходом ощущалась горькая табачная гарь. — Простите, я не должна была вас оскорблять. Но поймите, что я… что мне… неприятно…

Она замолкла, смешалась, сказав не то и не так. Что он должен понять? Ее целомудрие? Глупо… Отчего ей неприятно и что?

— Не надо об этом. Я все понимаю, все правильно, — ответил сержант как бы издалека. Его мысли продолжала занимать качнувшаяся за угол тень, если она не почудилась. Добавил: — Если услышите подозрительные звуки, вообще любые звуки в здании или снаружи, разбудите меня. Спокойной ночи!

Спать ей не хотелось, мешала тишина упруго, как проволока, натянутой ночи, и боязно было прикоснуться к этой тишине, словно она могла разорваться — и тогда свершится нечто совсем уж непоправимое и невыносимое. И заговорить с человеком, сказавшим «Спокойной ночи!», женщина не решилась, хотя была уверена, что и сержант не спит в этой напряженной тишине, и ей даже стало обидно, а потом стыдно и за обиду, и за мысли против него. Она вздохнула глубоко и произвольно, чтобы снять напряжение, заснуть и не думать ни о чем, но совершенно случайно подумала о том, что случилось с ее обонянием, которое всегда было острым и чутким, улавливающим на расстоянии даже запахи камней, но теперь усилившимся по непонятной причине. Она различала запахи стен и потолка, окна, двери, не говоря о запахе краски, еще исходившем от солдатских ботинок, одежды и тела сержанта. Все это было естественно и не тревожило ее восприятие. Но было нечто в комнате, некая вещь, которая пахла тяжело и угрюмо, густо и сладковато, словно пожар — потухая, но шевелясь еще волнами дыма, золы и пламени и не желая потухнуть. Всю ночь тревожил ее необыкновенный запах, и женщина силилась понять, что же это, но лишь на рассвете, очнувшись от забытья, увидела бесшумно прошагавшего к двери солдата и поняла: оружие! Это его оружие мучило ее всю ночь особым запахом. Она успокоилась и уснула.

Новый день почти ничем не отличался от предыдущего, если не считать того, что сержант разнообразил его приготовлением и завтрака, и обеда, и ужина. Люди не разговаривали, да и не было причин для этого: сержант появлялся лишь затем, чтобы молча поставить перед ней еду и удалиться. Она опять слышала его передвижения по всей казарме то там, то тут, даже на чердаке он производил некие действия. И еще ночь, и еще день, и еще… По ночам он куда-то исчезал. И все это почти в полном молчании. Наконец женщина не выдержала, заговорила, прошла, может, неделя, а может, и больше.

— Вы все время что-то делаете. Может быть, я что-нибудь, чем-нибудь… помочь могу? Объясните.

Он посмотрел на нее как-то странно, но, как ей показалось, радостно:

— Объясню…

Из объяснений она поняла одно: сержант пытался из казармы соорудить «неприступную крепость», вырыл даже подземный ход. Объяснил, как и когда им можно будет пользоваться.

— Да зачем все это?

Он посмотрел на нее как на дурочку, потом улыбнулся, потом серьезно начал:

— Если все это не пригодится — и ладно. Но…

Появился Скорпион со свитой, и сержант, указав в их сторону, произнес:

— Вот за этим самым.

Разговаривал он с ними, как Цезарь с плебеем — с трибуны балкона. Разговор шел о продуктах, которых должно хватить на год.

— А дальше что? Друг друга жрать начнем? — Скорпион выругался, он нарочно применял иногда сальные словечки, чтобы создать видимость собственной «необразованности». — Слушай, сержант, мы теперь государство почти, надо подумать о перспективе. Остров не так велик, и мы в конце концов по закону эволюции перегрызем друг друга и подохнем. Надо нам на материк, а? Планчик есть. Мы тут с ребятами нашли рыбацкий баркас.

— Утопия, — бросил сержант.

— Почему обязательно утопнем? А если не утопнем, а выплывем? Если с умом взяться, а мы беремся движок на нем установить по всем правилам, то доберемся. Пока у нас есть запас продуктов… На плотах люди океаны пересекали, а тут каких-то сотня километров.

— Двоих Боливар не вывезет.

— Почему? Он полсотни вывезет, а нас всего семеро.

— Ты знаешь, о чем я говорю.

— И ты знаешь, что другого способа у нас нет. Ты — командор, мы — матросы. Доберемся до материка — и веди нас в любую тюрягу. Но я думаю, что их нет, тюряг. Наконец-то человечество освободило себя от тюрьм и войн. Ну, так как?

— Хорошо, — ответил сержант, — Я знаю, что вы от этой бредовой идеи не откажетесь. Делай свой корабль.

— Есть, адмирал! Только у нас ни карты, ни компаса нет. Позаботься об этом. У вас-то найдется?

— Зачем ты разбил рацию? — вместо ответа спросил вдруг сержант.

— По нечаянности, ей-богу, по нечаянности! Или ты думаешь, что я совсем идиот? Случайно получилось.

— Не случайно, а на всякий случай, когда понял, что я лампы вытащил. И вообще ты мародерствуешь.

— Что ты, сержант! Перстень этот? Сдам. Одежду? Тоже сдам. Автомобиль, как видишь, я уже не трогаю, надо топливо экономить. Разве это мародерство. Ладно. Значит, готовимся к отплытию. А карта и компас за тобой. Так?

— Так. За мной.

— Ох, и хитер ты, сержант! — не удержался Скорпион от лести. — Мы не успели опомниться, как ты уже все прибрал: и документы, и медикаменты, не говоря об оружии. Ну что ж, это говорит о том, что с таким капитаном смело можно в кругосветку идти.

Женщина слышала этот разговор, и ей стали понятнее настороженность и деятельность сержанта.

— Вы примете предложение этого человека? — спросила так, что он услышал в ее голосе надежду на возможность возвращения к старой жизни.

Сержант не хотел ее разочаровывать, но ответил почти безнадежно:

— Нет. Скорее всего, нет.

— Почему?! Если есть хоть один шанс, почему его не использовать?

— Как бы это… Как бы это понять самому… почему? Вы уверены, что произошла катастрофа на всей Земле?

— Н-нет. Не уверена.

— Я — тоже. И Скорпион сомневается, хотя старается убедить меня в том, что произошел глобальный катаклизм, например, всесокрушающая ядерная война. Если это так, то есть если катастрофа везде, то чем лучше там? Помочь я ничему и никому не смогу. Это во-первых. Во-вторых, шанса, мне лично, остаться в живых, даже если мы доплывем, Скорпион не оставит. Смогу ли я угадать его ход — не знаю. Всегда, до конца он будет стремиться только к одному — уничтожить меня. Может, это эгоизм с моей стороны, пусть! Допустим, я эгоист. Но такой же эгоист и Скорпион. Наш эгоизм полярный. Я знал, что он нападет на меня в штольне. Не знал только когда. Ваши слова «сегодня я улетаю» были ответом: сегодня. Я был готов. Свернуть конвой и расстроить ваши работы я не мог — не было доказательств. Менять схему, то есть изменить расстановку, не хотел, потому что Скорпион сразу бы догадался и, кто его знает, что бы он выкинул? То есть я мог помешать только себе. Ну и… — сержант усмехнулся, — мы совершенно случайно могли быть на поверхности, когда тут все произошло. Последнее. Если это произошло только на острове, то разумнее ждать: скорее к нам придут, чем мы доплывем до материка. Скорпион рвется, ему надо спешить. Мы будем ждать. Скоро все должно решиться.