Швейная машинка - Натали Ферги

— Брюс уже может вернуться домой? — Кэтлин с надеждой посмотрела на Конни. — Мы не взяли его одежду и пальто, но можем быстро дойти до дома и принести их.

— Мама, надо потерпеть и дождаться доктора.

— Когда он прибыл, на нем была пижама, понимаете? — продолжала Кэтлин. Она начинала догадываться, но еще отказывалась принять правду. — Просто его привезла скорая помощь.

— Я попрошу кого-нибудь сделать вам чашку чая, — сказала медсестра, — и найду доктора. Мой кабинет вон там, слева. — Она показала на маленькую комнату с окном, в которое были видны верхушки деревьев. — Я вернусь, как только смогу.

— У него и обуви-то нет, — тихо сказала Кэтлин, сев на стул. — Да и носков.

— Наверное, доктор уже скоро придет.

Они сидели и ждали. Вскоре пришла медсестра в сером платье и накрахмаленном переднике. В руках у нее был поднос с чайником, кувшинчиком молока и сахарницей. Сахар оказался комковатым: его брали мокрыми ложками. Она достала из застекленного шкафа у камина чашки и блюдца из твердого английского фарфора, расписанные розовыми бутончиками, и расставила все на столе. Затем, ничего не сказав и не посмотрев ни на одну из них, поспешно удалилась. Девушка так нервничала, что Конни показалось, будто сейчас она сделает книксен на прощание.

Они налили себе чаю, но тут появился доктор — тот же усталый молодой человек, который принимал Брюса утром, и сообщил новость, которую они боялись услышать.

— Мне очень жаль, — начал он. — У мистера Бакстера полчаса назад случился инфаркт. Мы сделали все возможное, но он скончался.

— Ох… — тихо произнесла Кэтлин. В руках она крутила носовой платок. — Я забыла сказать вам, что у него были боли в груди. Это моя вина?

— Конечно, нет, — ответил доктор. — Я же говорил вам утром, что нам нужно провести несколько исследований? Это было необходимо, исходя из того, что он мне рассказал, и сообщений от его домашнего врача.

— То есть он вам говорил?

— Да. — Врач помедлил. — Иногда инфаркт происходит совершенно неожиданно, без каких-либо предварительных признаков. Это и случилось с вашим мужем.

— Понятно… — Она крутила обручальное кольцо на пальце. Оно стало ей немного велико: с годами ее руки усохли, как и она вся. — Он…

— Он ничего не почувствовал. Никакой боли.

Кэтлин не была уверена, что врач говорит правду, но решила поверить, потому что больше ничего не оставалось.

Дома Конни не отходила от Кэтлин, пока та не закончила плакать и причитать, а потом пошла в чулан и вернулась с почти полной бутылкой виски:

— Пойдем со мной во двор, мама, выпьем.

— Уже темно.

— Неважно.

Конни налила две порции в старинные хрустальные стаканы и долила в каждый немного воды. Двор освещали огни квартир на верхних этажах; мать и дочь медленно шли по траве со стаканами в руках.

— За папу.

— За Брюса, лучшего мужа в мире, который был куда лучше, чем этот мошенник Филипп Райт.

Кэтлин осушила свой стакан и вернулась в квартиру, не проронив больше ни слова и оставив Конни в темноте с тысячью вопросов на языке.

Пижамные брюки, укорочены на два дюйма (Кэтлин).

Серое платье, покрашенное в черный. Ушито на два размера. Новая молния (Кэтлин).

Фред

Начало июля 2016 года. Эдинбург

Пробежка: 5 км, Крэмонд, ветрено, 25 минут.

Похороны прошли хорошо.

Ну, то есть настолько хорошо, насколько это возможно по отношению к похоронам.

Ему было девяносто.

Девяносто! Мне тридцать пять, и я даже не могу вообразить, каково это — жить так долго.

Мама попросила меня выступить, так что я постарался.

Я сказал, что его звали Альфред (конечно, они все это и так знали), а меня зовут Фред, поэтому я всегда ношу с собой его частицу.

Он работал садовником и был на несколько лет младше бабули. Каждый год дедушка выращивал у себя на участке для нее львиный зев, и перестал это делать после того, как она умерла. Когда это случилось, я был еще в начальной школе.

Он жил один около тридцати лет — почти столько же, сколько мне сейчас. Но вокруг него всегда было много людей. Я очень плохо запоминаю имена, но вспомнил некоторых его гостей, хотя и не был здесь уже много лет.

Я еще не свыкся с тем, что дедушка умер: это случилось так неожиданно. Еще накануне он чувствовал себя хорошо — звонил мне, чтобы напомнить о мамином дне рождения, а на следующий день умер. Его нашли газонокосильщики — он сидел на солнышке в парке, напротив дома. Мужчина, который управлял газонокосилкой, сказал, что еще за час до этого разговаривал с ним.

Я рад, что похороны закончились. Ненавижу выступать публично, но сделал это для мамы.

Она зайдет позже. Кажется, у нее НОВОСТИ. Наверное, это что-то про ее большие каникулы. Интересно, собирается ли она еще в поездку?

Заказать пиццу навынос оказалось плохой идеей. Они сидят за кухонным столом, перед ними лежат недоеденные куски пиццы, а расплавленный сыр превращается в резиновое нечто.

— И что за новость, мама? — спрашивает Фред после того, как все темы, на которые они могут поговорить, наконец-то заканчиваются.

Она берет кусок холодной корочки и макает его в плошку с чесночным соусом, но откладывает в сторону.

— Я хотела тебе сказать после того, как все документы будут проверены, но чем раньше ты узнаешь, тем лучше.

— Что сказать? Ты отменила поездку?

— Нет-нет, я все еще собираюсь. Дедушка бы очень расстроился, если бы узнал, что я отказалась от этого плана после всех приготовлений и расчетов. — Мать перестает расчесывать экзему на руке, которая выступает, когда она нервничает, кладет руки на стол и переплетает пальцы. — Четыре месяца путешествий на поезде по Европе — это именно то, что мне сейчас нужно.

— Но если не это, то что?

— Он оставил тебе свою квартиру.

— Эту квартиру?!

— Ну, Фред, а какая еще у него была, по-твоему?

Она лезет в сумочку, вынимает большой флакон со смягчающим средством и выжимает себе на руку немного белого крема.

— Дедушка оставил ее мне?

— Да. — Она аккуратно кончиками пальцев размазывает по руке белый крем. — Тебе.

— Но почему не тебе? Ведь ты же его дочь.

— То есть тебе она не нужна?

Фред отвечает слишком