Швейная машинка - Натали Ферги

— Я уже отправил.

Она покачала головой:

— Но это письмо было для меня.

— Это к лучшему.

— К лучшему? — У Джин так пересохло в горле, что слова давались ей с трудом.

— Ты живешь под моей крышей, и я твой отец.

— Нет. Ты вышвырнул меня вон, помнишь?

— Ты сама так решила. Могла остаться.

— Поверить не могу, что ты отправил ответ от моего имени.

— Это мое решение. Ты сама не знаешь, что для тебя лучше. Чтобы понимать в делах, нужно быть мужчиной.

Джин решила еще раз убедиться:

— То есть ты отправил ответ от моего имени?

— Да.

— И что ты написал?

Спрашивать было бессмысленно: она и так знала ответ.

— Я написал, что ты хочешь вернуться на работу.

— Но я не вернусь!

— Ты — дура! — К нему возвращался прежний гнев. — Тебе заморочил голову этот Дональд Кэмерон, и ты не знаешь, что для тебя лучше. Есть соображения посерьезнее. Людям надо платить за жилье, надо кормить детей. Это не твоя смехотворная идеология. Это реальная жизнь и реальные люди, которые ложатся спать голодными.

— Я знаю, что это трудно, я понимаю. Ты не думал, что я понимаю? — Джин смотрела на него, такого уверенного в своей правоте, и внезапно поняла, что не собирается отступать. — Но профсоюз — это необходимость. Нужно отстаивать права всех, а не только твои и твоих друзей.

— Это дело компании. Наши позиции укрепились, и мы возвращаемся к работе. — Отец еще больше повысил голос и с вызовом посмотрел на нее. — Это мое решение. И ты подчинишься.

— А мамина открытка?

— Ее я тоже отослал. Она бы со мной согласилась.

— Ты правда так думаешь?

— Да.

— Отец, мама на кладбище. — Джин скрестила руки на груди и посмотрела на него. — Даже без надгробия.

Он навис над нею, на лице его читалась ярость:

— Ты что же, думаешь, я не знаю? Да как ты смеешь! Ты понятия не имеешь, как сложно нам тогда было!

Джин сразу поняла, что зашла слишком далеко. Отец никогда ее не простит за это.

Она схватила свой конверт и двинулась к двери, пока еще было не поздно. Оказавшись на лестнице, Джин ринулась вниз по ступенькам, выскочила на улицу с колотящимся сердцем и побежала по брусчатке искать Дональда. Он должен точно знать, где ей взять новую открытку для голосования вместо бесполезной старой. Должны быть способы сообщить, что ответ отправлен ошибочно. Но на бегу что-то кольнуло ее в бок, и она остановилась, глотая слезы. Теперь все было бессмысленно. Все было без толку.

— Они не победят, — настаивала Джин, встретив Фрэнсис на углу улицы, но впервые в ее голосе чувствовались сомнение и нерешительность.

— Я уже не так в этом уверена, — ответила подруга. — Моя тетя знакома с одним из секретарей, и ей сказали, что вчера на столе была огромная кипа этих бюллетеней: три или четыре тысячи.

— Пошли на фабрику. Если будут новости, лучше узнать их там.

Они молча продолжили путь, но это была уже не дружеская прогулка: девушки были полны раздражения и мрачных предчувствий.

У фабрики собралась толпа, все отпихивали друг друга, силясь прочитать объявление, вывешенное на все еще закрытых воротах.

— Что там написано, Фрэнсис? Постарайся протиснуться поближе и прочитать.

Фрэнсис была повыше ростом, и она начала пробираться сквозь толпу, а Джин осталась ее ждать. По лицу вернувшейся подруги она поняла, что новости вовсе не те, которые ей хотелось услышать.

— Там написано, что больше шести тысяч человек решили вернуться, — сказала Фрэнсис.

— Интересное число, — с сомнением заметила Джин.

— Я тоже не верю. Слишком уж удобно.

— Я должна пойти и рассказать Дональду. Он сегодня собирался в Глазго, и я еще успею поймать его до отъезда.

— Я лучше тоже пойду домой. Мама захочет узнать, что происходит.

— Тогда увидимся позже.

Они обнялись на прощание, и Джин стала прокладывать себе дорогу через растушую толпу мужчин и женщин, которые все прибывали, чтобы узнать результаты подсчета. Она побежала по улицам в сторону дома, в ту квартиру, где кровать, как и обещал Дональд, была разделена длинным валиком. Джин взбежала по лестнице на верхний этаж — три пролета, шестьдесят шесть ступенек. Сердце, казалось, было готово выскочить из груди. Она успела как раз вовремя: он уже надел пальто и готовил мелочь на проезд.

— Посчитали!

— Мы победили?

Она должна была сказать ему:

— Нет.

Дональд словно бы уменьшился на глазах:

— Ты уверена?

— Более шести тысяч решили вернуться, так что нет. Мы проиграли.

— Ты уверена? Точно уверена?

— Если не веришь, сходи и почитай сам. На воротах объявление. — Джин понимала, что ее слова звучат довольно зло, но все-таки она не сдержала раздражение. Ему следовало бы знать, что врать не в ее обычае.

— Если ты говоришь, то так и есть, но люди нам говорили другое.

— Видимо, всем им теперь нечего есть.

— Еще неделя — и мы бы победили. Всего неделя!

— Ты правда так думаешь?

— Кто знает? Все говорили нам, что голосовали против возвращения. Но мы уже знаем, что некоторые открытки были отправлены ошибочно.

— Как, например, открытка моей матери. Она умерла десять лет назад.

— Вот именно. — Дональд потирал лоб, как будто у него резко разболелась голова. — И мы не присутствовали при подсчете голосов секретарями.

— И что теперь?

— Мы уступим мнению большинства. — Он расправил плечи. — Но все изменится. Компания должна понять, что мы — организованная сила и что им не дадут провести изменения без боя. Они выиграли битву, но профсоюзы выиграют войну.

Конни

Начало декабря 1954 года. Эдинбург

Конни в течение нескольких дней после приступа алкогольной откровенности матери надеялась больше узнать о загадочном Филипе Райте, но, судя по всему, эта завеса приоткрылась лишь ненадолго. Да и не до вопросов сейчас было — слишком многое на них навалилось. Первоначальный стоицизм, овладевший ими в больнице, отступил, открыв дорогу рекам слез, сменявшимся внезапными вспышками неконтролируемого хохота, когда они вместе вспоминали человека, который всегда и в любой ситуации мог найти смешные моменты.

Прошло несколько недель, и Кэтлин все еще хранила свое прошлое при себе. Конни решила больше не возвращаться к этой теме. На похоронах Брюса присутствовали его коллеги из отдела образования, а также многие его бывшие ученики, некоторые из которых уже сами стали учителями. Это сподвигло ее пересмотреть отношение к скучной работе в офисе,