Швейная машинка - Натали Ферги

— Я старался. — В его глазах стояли слезы отчаяния. — Я добрался аж до Гринока[6] с разносчиком рыбы, но там тоже не было работы.

— И ничего больше нет?

— Говорили, что страховая компания набирает агентов, но я человек практический, а не счетоводишка какой. — Он бессильно ударил кулаком по столу. — Нам нужно отсюда уезжать.

— Не хочу, чтобы тебе было плохо, но, наверное, ты прав.

Она погладила его по руке и почувствовала обжигающее тепло.

Джин устало поднялась на ноги и подошла к холодной плите. Рядом с ней, за коробкой со щепками для растопки, лежало письмо от двоюродного брата Дональда, пришедшее тремя неделями ранее. Они перечитывали его каждый вечер, и оно давало им какую-то надежду. Отвечать было уже поздновато, и она заметила, что адрес размыт свежими слезами, которых не было еще утром. Внутри конверта находился один из возможных вариантов их будущего.

Дорогой Дональд!

Нам жаль слышать, что твои обстоятельства не улучшаются.

Я поспрашивал в доках, и владелец сочувствует твоему положению. Он может найти тебе место. Это неквалифицированная работа, но хотя бы что-то. Ты можешь жить у нас с Ханной, пока не снимешь собственную квартиру. Мы справимся.

Напиши, что ты решил.

Твой двоюродный брат Том.

— Итак, Эдинбург, — сказала она с большей радостью, чем испытывала на самом деле.

Он изобразил улыбку:

— Похоже, что да.

— Я напишу им вечером.

— Джин, я должен тебе кое-что сказать, пока не потерял мужество. — Он глубоко вдохнул. — Дела у нас идут совсем не так, как я думал. На прошлой неделе тебе исполнилось восемнадцать, и есть мужчины, которые смогут обеспечить тебе жизнь получше, чем я. Если ты захочешь уйти и найти кого-то другого, я пойму.

Она знала, чего стоило ему это сказать.

— Ну раз уж мы говорим начистоту, ты тоже должен меня выслушать. Я с тобой, потому что хочу этого, даже не сомневайся. Мы пройдем через все вместе.

— Я надеюсь, — прошептал он.

— А я уверена.

Он вскочил на ноги и крепко обнял ее.

Перед тем как сесть за стол, Джин вымыла руки и умылась холодной водой в кухонной раковине. Из окна третьего этажа она видела, как дети на тротуаре играют в классики. Во всех домах на этой улице жили семьи, которые она знала всю жизнь. Уезжать будет непросто.

Дональд поставил на стол тарелки и положил ножи, отрезал толстые ломти хлеба, оставив ей свежую горбушку, а себе взяв высохший, вчерашний кусок. Он эффектно отодвинул ее стул и усадил Джин, как на самом важном и изысканном приеме. Плита давно остыла, поэтому они остались без чая, но никакого значения это сейчас не имело.

— Ну что, Джин, как прошел твой день?

Это была последняя ниточка, которая связывала его с местом, где он проработал одиннадцать лет. И она постаралась описать все как можно подробнее.

— В отделе выплат новый руководитель. Очень умный. Пахнет одеколоном и кокосом — честно говоря, они довольно плохо сочетаются. Волосы он густо смазывает макассаровым маслом[7], а выглядят они как нарисованные: абсолютно гладкие, с пробором посередине. Он носит костюм в тонкую полоску и белую рубашку, у которой так накрахмален воротничок, что на шее у него сыпь. Кажется, ему очень неудобно.

— Этот человек из Глазго?

— Нет, он американец, но не из того города, откуда был предыдущий. Говорит он очень медленно: кажется, что патока капает с ложки. Он присматривает за выдачей жалованья и выглядит таким обеспокоенным, как будто расстается с собственными деньгами.

— Удивительно, что здесь нет своего банка. Он явно нужен, а еще стоило бы построить тут электростанцию…

Джин не дала ему договорить и переключилась на другую тему, опасаясь, как бы Дональд еще больше не расстроился. Каждый вечер теперь ей приходилось фильтровать новости: ничего слишком хорошего или волнующего, и особенно никаких новостей из литейного цеха — конечно, она и так мало что о нем знала, но все-таки.

— Поговаривают, что опять перестанут выпускать машинки с длинными шпульками. Я точно не знаю, но слухи не утихают. И еще разрабатывают новые этикетки. Их называют «рококо».

Он улыбнулся в первый раз за вечер:

— По-моему, они переели мороженого в субботу.

— Да наверняка. А теперь мне лучше поторопиться с письмом, пока еще светло.

Джин собрала со стола хлебные крошки и завернула их в бумажку, прежде чем бросить в пустой камин — пусть они с Дональдом и собирались уезжать, она не хотела разводить здесь мышей.

Джин

Июнь 1911 года. Клайдбанк

Джин подтащила стол поближе к кухонному окну над раковиной, чтобы избавить себя от необходимости зажигать свечу или, что еще хуже, газ. Из крана на потрескавшуюся керамику капала холодная вода, но она этого не замечала: казалось, что так было всегда.

Ее отец вышел на тропу войны, и, после того как он заявил, что у Дональда «только одно на уме», ей стоило огромных усилий устраивать так, чтобы эти двое не встречались на улице даже случайно. Сегодня, например, ей удалось убедить Дональда зайти с друзьями в бар на углу: ему обещали поставить пинту пива.

«Наверное, так себя чувствуют шпионы», — думала Джин, проверяя все необходимое: шпулька для швейной машинки; перьевая ручка; чернила; ножницы (одолжены у Фрэнсис); пакеты, оставшиеся от скудных покупок в магазине; деревянная катушка белых хлопковых ниток; Библия.

Она никому не рассказала о своем плане. Во-первых, потому что ей не хотелось выслушивать рассуждения окружающих о ее беспечности и возможных рисках, во-вторых, ей хотелось их защитить. Если никто ничего не будет знать, то в случае ее разоблачения они смогут с чистой совестью все отрицать. Джин села на жесткий стул и пододвинула к себе бумажный пакет, разгладила его, стряхнув несколько крупинок сахара. Она отмерила кусок бумаги требуемой длины и прижала его краем доски для хлеба. Нужные слова уже несколько недель крутились у нее в голове. Джин взяла ручку, окунула ее в черные чернила, как их когда-то учили в школе, и начала писать, медленно и аккуратно. Если бы сейчас ей через плечо заглянула учительница, она осталась бы довольна ее почерком. Возможно, она бы даже не поверила своим глазам.

Слова дошли до края бумажного пакета и выплеснулись на вторую строчку. Джин почувствовала раздражение, но сумела подавить его. Следует писать еще мельче, иначе ничего