Четыре танкиста и собака - Януш Пшимановский

– Ну наконец-то! – смеясь, Янек схватил его за плечи. – Ты опять прежний Саакашвили, а не выжатый лимон.

– Посмотри, – сказал Григорий, показывая во двор.

По дорожке вокруг клумбы шел немец в мундире, без ремня, и в поднятых руках нес мокрые брюки и куртки. За ним шагал Густлик с багром в правой и двумя фаустпатронами в левой руке.

– Не было шестого, а он есть, – торжественно объявил он. – Не искал

– сам нашелся.

– Где он был?

– Закрылся в складе на барже. Там гора боеприпасов и этого добра. – Он положил на стол «трофеи».

– Теперь нам и танк не страшен, – успокоился Янек.

– Может, провинился, и обер-лейтенант посадил его под арест? – добавил Елень.

– Почему не в подвал?

– Не знаю. – Он повел плечами, кончая развешивать на веслах выстиранную одежду, которую подавал ему пленный. – Но если его спросить, он скажет. Опусти руки, – жестом показал ему Елень и начал представлять Косу: – Обер-ефрейтор…

– Обер-ефрейтор Кугель, – быстро добавил тот. – Я из подрывной команды «Хохвассер».

Кос встал и, не выпуская из рук автомата, в который вставлял магазин, подошел к пленному, всматриваясь в его отекшее лицо и выцветшие глаза, за очками в деревянной оправе. Во взгляде сержанта было столько презрения, что обер-ефрейтор отступил на шаг и ударился о ручку весла.

– Янек… – Густлик легко толкнул командира. – Ты его знаешь?

– Нет.

– Так почему ты на него так смотришь?

– Глупый Кугель застрелил пуделя. Понимаешь, этот Кугель мужского рода. Этот шкуродер застрелил собаку.

– Не застрелил, – по-польски ответил пленный. – Не застрелил, ошибка, – повторил с твердым акцентом, но правильно. – По-немецки это значит «сделать ошибку», так же как по-польски «быка стшелич» 30 .

– По-польски говорит? – удивился Елень.

– Поляк? – не смягчая взгляда, спросил Кос.

– Немец, – запротестовал тот.

– Почему ты знаешь польский язык?

– Я из Шнайдемюля, по-польски этот город называется Пила, я там был в зингферайн.

– В хоре, – подсказал Густлик.

– Да, в хоре, а в нем была одна девушка. Думал, она станет моей женой, а она не хотела говорить по-немецки.

– Что означает эта надпись? Что за ошибка? Почему ты спрятался на барже?

– Не спрятался.

– Его там заперли, – сказал Елень.

– Они посадили меня под арест, потому что я говорил: не надо взрывать шлюз и уничтожать город.

– Кто должен был взорвать шлюз?

– Наша подрывная команда «Хохвассер».

– Зачем?

– Здесь озеро, – показал вверх рукой, а потом опустил ее. – Шлюз держит воду, а внизу – у канала Ритцен. Когда противник войдет в город, тогда команда затопит его и не пустит противника дальше. Гитлер сказал: «Любой ценой удержаться на Одере».

– А ты бы хотел пустить воду? – спросил Елень.

– Найн, – подумав, ответил немец. – Гитлер капут, но Германия, люди нихт капут. В Ритцене мой дом и розы. Четыреста роз. «Хохвассер» уничтожит розы, все уничтожит и ничего не изменит: война проиграна…

– Немец говорил это с истинной болью в голосе. Потом замолчал и стоял с опущенной головой. Как всегда, в минуты тишины еще отчетливее слышно было артиллерийскую канонаду. – Я говорю… Герр обер-лейтенант, никто сюда больше не придет. Достаточно перерубить провода – и город будет спасен. Теперь, когда нет нацистов, шлюз останется и розы тоже останутся…

Немец стоял в сенях лицом к двери. Лучи заходящего солнца отражались в стеклах очков и освещали его лицо. Танкисты, внимательно слушая, неподвижно стояли перед ним. В том, что говорил Кугель, была какая-то правда, которая заставляла их забыть о войне и думать о том, как спасти город и розы…

Слова пленного прервал резкий металлический удар колотушки у ворот: один удар, пауза и еще три удара.

Ситуация изменилась мгновенно. Янек и Саакашвили моментально связали обер-ефрейтора и заткнули ему рот кляпом. Густлик надел немецкую куртку, пояс и шлем.

– Присматривай за ним, – приказал Кос грузину, а сам с Еленем, схватив оружие, побежал к воротам.

Стук раздался снова.

– Подожди! – крикнул Елень и, надвинув шлем на глаза, выглянул в окошко в стене.

На другой стороне стоял солдат с сумкой на груди. Ствол автомата торчал за плечом.

– Пакет. – Связной протянул конверт и книгу для расписки. – Повар отдал богу душу, – сообщил он.

– Да, мы видели, – по-немецки ответил Густлик.

Связной сел на велосипед и укатил, а Елень закрыл окошко и задвинул засов.

– Этот Томаш, черт бы его побрал, ничего не видит, – ворчал он, отдавая пакет Косу. – Прочитай-ка, что там Гитлер пишет.

– Надо лампу зажечь.

Вернувшись в сени, они закрыли двери, опустили занавески на окна. Саакашвили зажег карбидную лампу – электрическое освещение было только в бункере. Елень поднялся на несколько ступенек и спросил:

– Томаш, ослеп ты, что ли?

– Я видел, но подумал, что проедет мимо.

– Много будешь думать, быстро состаришься. Докладывай…

– Все идет неплохо, ребята, – оживился Кос. – Штаб нашего отдельного специального саперного батальона сообщает, чтобы мы были в готовности, потому что завтра на подступах к Ритцену можно ожидать появления польских большевистских частей, то есть нашей армии… Вытащи у него кляп и развяжи руки.

Саакашвили выполнил приказание и пододвинул немцу табуретку.

– Садись.

– Теперь можем вернуться к прерванному разговору, – усмехнулся Кос.

– Значит, ты предложил обер-лейтенанту не выполнять приказ, а он посадил тебя под арест на баржу, стоящую в заминированном шлюзе…

Несколько минут тянулось молчание. Где-то недалеко раздались залпы тяжелой артиллерии. Показались языки пламени. Немец встрепенулся.

– Это наши, – успокоил его Густлик и добавил: – Можешь меня поблагодарить, что твои не отправили тебя к богу в рай.

Опять молчание. Немец сидел с опущенной головой.

– Где фугасы и откуда их должны были подорвать? – спросил Кос.

Немец поднял голову и, окинув танкистов недоброжелательным взглядом, произнес:

– Ни слова больше.

– Ни слова? А почему?

– Фронт еще не прорван. Я не хочу, чтобы город был затоплен. Ни обер-лейтенантом, ни вами.

Кос так и подскочил.

– Ты думал, что фронт уже позади? Тебе людей не жалко, а только розы! Посади его, Гжесь, в подвал, только отдельно от тех.

Саакашвили кивнул очкарику головой и первый стал спускаться по лестнице. Елень стоял задумавшись, Кос ходил взад-вперед.

– Сидит, – сказал Григорий и бросил ключ на стол, на котором лежало оружие.

– Отмокает, – сказал Густлик.

– А мы-то собрались пригласить его в нашу компанию. Обер-ефрейтор Кугель, спаситель роз и городков… – продолжал Кос с хмурым задумчивым видом, меряя сени шагами. – Чуть-чуть и мы бы сделали такую же ошибку…

– Застрелили бы пуделя, – поправил Елень.

6. Жребий

Кос быстрыми шагами ходил взад-вперед по сеням. Елень то и дело заслонял лампу ладонью, чтобы не погасла от движения ветра, посматривал на командира экипажа и наконец не выдержал:

– Далеко тебе еще?

– Докуда?

– Не знаю докуда, но ты все ходишь и ходишь…

– Отцепись, – буркнул Янек. – Хожу, потому что думаю…

– О чем? Может, нам скажешь?

– Скажу.

Он присел на табурет между Еленем и Саакашвили, посмотрел внимательно им в глаза.

– Ребята… – Янек быстро вывернул нагрудные карманы, вынул мокрый сверток, нашел толстый карандаш и, отодвинув оружие, начал чертить. – Здесь мы, здесь озеро и шлюз… Дальше канал, а внизу Ритцен. Город, конечно, укреплен, в стенах бойницы, в подвалах окна с автоматами. Все это можно затопить.

Все трое еще ниже склонились над столом.

– Под шарнирами ворот заложен тротил, а провода ведут в бункер, – подсказал Густлик. – Только проверить, в порядке ли взрывная машинка, и взорвать.

– Прямо сейчас?

– А чего ждать?

– Наших. Город должен быть затоплен, когда пехота пойдет в атаку. Не позже и не раньше. Оборона будет прорвана, дивизии выйдут на Зееловские высоты и… на Берлин.

– А как узнать время наступления? – спросил Саакашвили и, машинально развернув вынутый Косом сверток, увидел ордена, тигриное ухо и две фотографии.

Янек взял фотографию и принялся так внимательно ее рассматривать, будто увидел впервые. Улыбка озарила его лицо.

– Надо сообщить обо всем нашим, и по сигналу взорвем.

Замигала лампа, пламя немного ослабло, потом снова вспыхнуло. На стене заколыхались большие тени.

– Надо перейти линию фронта.

– Я могу, – предложил Григорий.

– Я пойду, – решил Кос, касаясь уха тигра. – У меня большой опыт – по тайге ходил. Могу передвигаться бесшумно, как Шарик.

– Нет, командир, тебе нельзя идти. Ты должен командовать, – возразил Григорий.

– Правильно. Ты должен командовать, – поддержал его Елень. – Если немцы что-нибудь пронюхали, придется защищать шлюз, а тогда надо уметь командовать.