Буря Жнеца - Стивен Эриксон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Диалог. Он предполагает множественное число. Один говорит с другим. Или со многими, потому что такой диалог должен быть постоянным, даже вечным.
Я говорю о Владыке Оплотов? Владыке Фатида? Возможно – лицо другого все время отвернуто ото всех, кроме самого К’рула. Так и должно быть. Этот диалог – подпитывание силы. Силы невообразимой, силы практически всемогущей, необоримой… пока лицо другого остается… отвернутым в сторону.
От тебя. От меня. От всех нас.
Серен дико озирала развалины и руины, всё это бесконечное поле разрушения.
– Однако диалог нужно ощутить, пусть и не услышать – такова его сила. Построение языка, согласие относительно принципов, значений и оттенков смысла… Серен Педак, чем ты считала Мокра? Разве он – не игра в грамматику? Искажение значений, переворачивание выводов, создание намеков, перекройка языка разума с целью обмана чувств…
Кто я?
Ну как же! Я Мокра, о Серен Педак.
Остальные уже собрались вокруг нее. Серен поняла, что стоит на коленях, упав от потрясения – будут синяки, ведь прижатая к камню плоть так ужасающе мягка… Она раздумывала над этим, глядя в глаза спутникам. Беседа между разумом и плотью, жалостливый диалог между мозгом и чувствами.
Она отмела прочь слова и погрузилась в нежный, безмятежный покой.
«Как это легко…»
– Берегись, ты смертельно рискуешь, обманывая себя. Ты можешь стать слепой к тяжести своих ран. В ходе такой игры легко умереть, Серен Педак. Нет, выбери для… экспериментов… другого. Корло мог бы научить тебя, будь у него время.
– Так… так он знает тебя?
– Не так близко, как ты. Благословенных слишком мало.
– Но ты же не бог, да?
– Тебе не нужно и спрашивать, Серен Педак.
– Ты прав. Но ты же… живой?
В ответе она расслышала веселье: – А вдруг главный мой обман – объявление о моем существовании? Язык имеет правила, а правила необходимы для создания языка. К’рул понял, что кровь утекает – и возвращается. Слабая, она оживает вновь. Круг за кругом. Но кто же, спроси себя, кто же враг всего этого?
– Не знаю.
– Да, еще не время. Но тебе нужно понять, Серен Педак. Прежде, чем мы достигнем цели.
Она улыбнулась: – Ты даешь мне задание?
– Диалог, любовь моя, не должен кончаться.
– Наш? С другими?
– Твои сотоварищи думают, что ты бредишь. Скажи, прежде чем мы расстанемся: кого ты выбрала для экспериментов?
Серен моргнула, взглянув на круг лиц. Выражения насмешки, тревоги, удивления, равнодушия… – Не знаю, – ответила она. – Это кажется… жестоким.
– Такова уж сила, Серен Педак.
– Я не могу решить. Пока что.
– Пусть будет так.
– Серен, – вскрикнула Чашка, – что с тобой стряслось?
Женщина улыбнулась и с трудом встала на ноги. Удинаас – к ее удивлению – протянул руку, помогая ей обрести равновесие. Он едва заметно растянул губы, видя, как она морщится. – Ты тяжело ударилась, аквитор. Можешь идти? – Его улыбка стала шире. – Наверное, не хуже всех нас, копуш?
«Ты, Удинаас? Нет, не думаю».
Он нахмурился: – Теперь нас таких двое.
Она сверкнула глазами – и пугливо их отвела. Собралась с силами и снова поглядела на него – на этот раз твердо. – Ты слышал?
– Мне не было нужды, – ответил он чуть слышно и передал ей имасский «посох». – Тлен терся у моих ног задолго до того, как я покинул Север.
Сильхас Руин и Скол уже вышли в дорогу.
Опираясь на копье, Серен двинулась рядом с беглым рабом, сражаясь с нахлынувшей волной симпатии к этому побитому жизнью человеку. «Может быть, мы наконец стали настоящими друзьями. Он и я».
– Серен Педак…
– Да?
– Прекрати передавать мне боль в коленях, ладно?
– Прекратить что… Ох!
– Или так, или верни мне клятую палку.
– Если я скажу «прости», то… наверное…
– Это станет признанием. Ну, просто скажи, и закончим эту тему.
– Прости.
Удивление в его взоре привело женщину в восторг.
***Поднимающееся море насытило водой грунт под деревней. Все, у кого есть хоть капля мозгов, перенесли бы свои дома на каменистую возвышенную террасу на краю равнины; но жалкие последыши народа трясов просто подняли хижины на сваи, положили хлипкие мостки над вонючим солоноватым болотом, что кишит крабами с белыми спинками, известными как «черепушки».
Яни Товис, Йедан Дерриг и отряд уланов остановились у Конца Пути, паромной переправы; слева от них стояли разномастные домики, справа виднелась масса поваленных и гниющих на земле деревьев. Воздух был холоден, холоднее, чем обычно бывает в начале лета. Щупальца низко стелящегося тумана скрыли засоленные болота и большую часть мостков и свайных построек.
Строения переправы, воздвигнутые на более высоком месте, включали каменную конюшню с оградой из бревен; сразу за ней лицом к деревушке стояла безымянная таверна.
Яни спешилась и надолго застыла рядом с конем, закрыв глаза. «На нашу землю вторглись. Мне нужно бы объехать каждый гарнизон побережья – видит Странник, их необходимо предупредить. Сообщить суровую правду. Империя вступила в войну».
Но теперь она – Королева Последней Крови, Королева трясов. Яни подняла отяжелевшие веки и оглядела жалкую рыбацкую деревушку. «Мой народ. Храни меня Странник. Годы назад я понимала, почему надо убежать отсюда. Теперь это стало еще яснее».
Стоявший позади нее Йедан Дерриг, наполовину брат, снял шлем и произнес: – Полутьма, что теперь?
Она посмотрела на него. Вечное движение бородатой челюсти… Понятен и этот вопрос и все невысказанные намеки. Что теперь? Следует ли трясам провозгласить независимость, пользуясь нарастающим хаосом малазано – летерийской войны? Собирать оружие, призывать юнцов, которых назовут солдатами? Трясы требуют свободы, но сам звук их воплей поглощается ревущим прибоем.
Она вздохнула. – Я была начальницей в Фенте-на-Косе, когда пришли ладьи Эдур. Мы сдались. Я сдалась.
Сделать по-иному значило умереть. Йедану не нужно было произносить эти слова вслух. Он понимал их истину. Он промолчал, снова пожевал бороду, покосился на широкий плоский паром. – Думаю, он давно не отходил от берега. Та сторона… всё к северу от Шила должно быть под водой.
«Он не хочет помочь мне». – Мы используем его, доберемся до самого форта Третьей Девы.
Кивок.
– Но перед этим надо собрать ведьм и ведунов.
– Большая их часть ютится вон в той деревне, Королева. Стяжка и Сквиш объявят о твоем приезде. Уверен, уже сейчас они топочут когтистыми пальцами по мостовой.
– Идем вниз, – приказала она, поглядев на таверну. – Приведи их сюда. Я буду в таверне.
– А таверна всех вместит?
«Странный вопрос». Она уже шагала к входу. – Тогда пусть сидят друг у друга на плечах, как вороны на жердочках.
– Полутьма.
Она повернула голову.
Йедан снова натянул шлем. – Не делай этого.
– Не делать чего?
– Не посылай нас на войну, сестра.
Она уставилась на полубрата. Но он больше ничего не сказал, попросту отвернувшись и зашагав к деревне.
Яни подошла к двери, когда ее солдаты заводили коней в стойла – копыта скользили по липким доскам дворика. Эти кони совершенно обессилели от скачки. Они взяли их из практически опустевшего гарнизона к северу от Туламеша (донесения о бандах заставили воинов отправиться по селам, но они так и не вернулись; Яни подозревала, что солдаты не вернутся никогда).
У входа она помедлила, посмотрев на плиту под ногами. На ней были вырезаны трясские руны.
«Сей Возвышенный Камень почитает Тейяна Атовиса, Восхода, призванного Берегом в 1113 году Острова. Казнен летерийцами за непростительные Долги».
Яни Товис что-то пробурчала под нос. Один из родичей, не иначе, погибший тысячу лет назад. – Ну, Тейян, – сказала она тихо, – ты умер от пьянства, и твой надгробный камень подпирает ныне порог кабака.
Вероятно, позорному падению в пьянство и нищету способствовал список неких таинственных и тяжких долгов… но какое великолепное напоминание о том, что судьбами людей управляют недобрые руки. А теперь… Восходом станет Брюллиг. Будет ли он носить корону так же достойно, как Тейян?
Распахнув дверь таверны, она шагнула внутрь.
Зал под низким потолком был забит. Все лица повернулись к ней.
Одно лицо оказалось знакомым: масса морщин, кривая улыбка… – Стяжка, – кивнула Полутьма. – Я послала Дозорного в деревню, чтобы найти тебя.
– Зато он найдет там Сквиш и пару десятков других. Они хорошенько натянули сеть над ближайшим к берегу морем, Королева, и на нитях сети были написаны истины. Чужаки…