История Петербурга в преданиях и легендах - Наум Синдаловский

В 1897 году на стапеле Адмиралтейского завода был заложен крейсер «Аврора». Считается, что крейсер назван в честь фрегата «Аврора», построенного в свое время на Охтинской судостроительной верфи и героически погибшего во время русско-турецкой войны 1853–1856 годов. Однако, согласно документальным свидетельствам, крейсер назван в честь другой Авроры – богини утренней зари в римской мифологии. Императору Николаю II было предложено одиннадцать вариантов названий, среди которых было пять античных богинь и семь русских названий типа «Варяг», «Богатырь», «Боярин» и так далее. Выбор Николая II был сделан в пользу богини, и крейсер назвали «Авророй». В предложенном списке император подчеркнул это название карандашом и затем ещё раз повторил его на полях. Между тем, в Петербурге существует легенда о том, что название крейсера навеяно воспоминаниями о необычной судьбе петербургской красавицы Авроры Карловны Шернваль. Говорят, когда об этом сказали самой Авроре, она будто бы проговорила: «Дай Бог, чтобы судьба корабля не была такой печальной, как моя».

Летом 1831 года, во время эпидемии холеры, произошло событие, оставившее заметный след в петербургской истории и известное как «Холерный бунт». Из-за отсутствия эффективных средств борьбы с холерой полиция была вынуждена всех, у кого подозревали это страшное заболевание, в специальных каретах отправлять в холерные бараки. Это породило слух, что врачи специально отравляют больных, чтобы ограничить распространение эпидемии. Возникли стихийные бунты. Разъярённая толпа останавливала медицинские кареты и освобождала задержанных. В холерной больнице на Сенной площади были выброшены из окон несколько врачей. Волнения на Сенной приобрели такой размах, что пришлось прибегнуть к помощи регулярной армии. Руководил действиями войск лично Николай I. Позже появилась легенда о том, как царь без всякой охраны, несмотря на отчаянные мольбы приближённых, в открытой коляске въехал в разъярённую толпу и «своим громовым голосом» закричал: «На колени!». Согласно легенде, ошеломлённый народ «как один человек опустился на колени» и таким образом был усмирён…

В Зимнем дворце приближённые, восхищённо внимая последним сообщениям с Сенной площади, рассказывали захватывающую легенду о том, как император на глазах толпы схватил склянку Меркурия, которым тогда лечили холеру, и поднес её ко рту, намереваясь показать народу вдохновляющий пример мужества. В это мгновение к нему буквально подскочил лейб-медик Арендт со словами: «Ваше величество, вы лишитесь зубов». Государь грубо оттолкнул медика, сказав при этом: «Ну, так вы сделаете мне челюсть». И залпом выпил всю склянку, «доказав народу, что его не отравляют».

По другой легенде, Николай выпил стакан «невской воды», пытаясь доказать толпе, что она безвредна. По третьей, император разразился в толпу отборным русским матом, после чего перекрестился на церковь Спаса-на-Сенной и крикнул: «На колени!». Толпа повиновалась.

Холера, свирепствовавшая в Петербурге, оставила свой след и в современном фольклоре. Известно, что во время разразившейся эпидемии в Петербурге были выделены три участка для захоронения умерших от этой страшной болезни, один из которых располагался в южной части города, на окраине Волковского кладбища. А в начале XXI века эстакадным путепроводом над железнодорожными путями Витебской железной дороги соединили две части многие годы разъединённого Дунайского проспекта. С этих пор Дунайский проспект превратился в одну из самых загруженных автомобильных магистралей города. Здесь постоянно случаются аварии с человеческими жертвами. Со временем родилась легенда, что при строительстве путепровода рабочие прошли по старому холерному кладбищу, да при этом разрушили церковь, некогда поставленную в память об умерших. За это будто бы и мстят их потревоженные души.

В 1852 году Николай I посетил богадельню госпиталя в Царском Селе. Государь остался доволен каменным зданием госпиталя и чем дольше ходил по нему, тем больше хвалил строителя, который был вне себя от радости и уже предвкушал награду за свои труды. Но, согласно местному преданию, не заметив одну из низких дверей в богадельне, царь больно ушибся о притолоку. Он разгневался, прекратил осмотр и спешно уехал. Строитель же вместо награды попал на гауптвахту «за то, что, не предупредив, оставил „глупую“ дверь».

Ещё одна петербургская богадельня была выстроена владелицей многих частных домов в центре города, дочерью действительного статского советника Е.А. Евреинова на Новороссийской улице. Богадельня состояла из пяти домиков на погребах в окружении хозяйственных построек. Однако эти дома многие годы простояли пустыми. Однажды, как рассказывает предание, некая цыганка будто бы нагадала Евреиновой, что смерть её наступит в момент открытия богадельни.

Есть своя легенда и у Анастасьинской богадельни Тарасовых на Георгиевской улице. Когда-то дед Тарасовых женился на дочери богатого купца Анастасии и получил в приданое миллион рублей. Через месяц после свадьбы Анастасия вдруг умерла. Гордый купец сделал необыкновенный жест: он возвратил миллион отцу покойной жены, заявив, что не считает возможным пользоваться этими деньгами, так как был женат всего один месяц. Но отец умершей оказался таким же гордым человеком и тоже отказался от этого миллиона, заявив, в свою очередь, что наследником Анастасии является только муж. Так они перекидывали этот злосчастный миллион несколько раз. Наконец Тарасов воскликнул: «Раз так, деньги пойдут не мне, не тебе, а Богу». Так, согласно легенде, в 1850 году на Охте возникла богадельня, основанная коммерции советником Н.С. Тарасовым.

На весь Петербург славилась аптека доктора Вильгельма Пеля, находившаяся на 7-й линии Васильевского острова. Аптечное дело Пеля очень скоро превратилось в «научно-производственный комплекс с исследовательскими химическими лабораториями и фармацевтической фабрикой. В комплекс входила высокая башня, до сих пор стоящая отдельно во дворе. Башня представляет собой кирпичную 11-метровую трубу не вполне понятного назначения, вокруг которой до сих пор витают мистические тайны. В народе её называют «Башней грифонов». Согласно фантастическим легендам, Вильгельм Пель «в свободное время увлекался алхимией и в этой таинственной трубе выводил грифонов». Когда эти мифические животные с головой орла и туловищем льва летали по городу, они были невидимы. Но в полночь они слетались в свое гнездо в башне, и тогда их пугающие отражения можно было увидеть в окнах соседних домов.

По другой легенде, доктор Пель по ночам уходил в башню и искал не то философский камень, не то эликсир молодости. В городе и в самом деле продавалось лекарство от мужской слабости, изобретённое Пелем.

А ещё говорили, что башня является выходом из бомбоубежища, которое кем-то когда-то было устроено глубоко под землёй, на всякий случай.

Кирпичи «Башни грифонов» испещрены таинственными цифрами, на каждом кирпичике по одной. Эти цифры представляют собой особую загадку. Будто бы это некий зашифрованный код Вселенной. Повезёт тому, кто сумеет, ни разу не сбившись, прочесть всё число, состоящее из бесчисленных математических знаков. Он либо обретёт бессмертие, либо исполнятся все его желания. Мистика этих цифр заключается ещё и в том, что они не тускнеют от времени. Будто чья-то невидимая рука их регулярно обновляет.

Башня грифонов

В середине XIX века Петербург оставался таким же многонациональным, как и в начале своего существования. По переписи 1869 года, одни только немцы составляли 6,8 процента всего населения столицы. Селились немцы, как правило, обособленно – слободами. Одна такая немецкая слобода находилась на Выборгской стороне, вблизи Лесного проспекта. По местному сентиментальному преданию, в ней жили две семьи, дети которых – молодой ремесленник Карл и дочь булочника красавица Эмилия – полюбили друг друга. Однако их родители год за годом не давали бедным влюбленным согласия на брак. «Подождём, пока Карл будет зарабатывать достаточно, чтобы начать откладывать „зайн кляйнес Шатц“! (свои маленькие сбережения)», – говорили они. И дети покорно ждали своего счастья. Через десять лет Карл стал зарабатывать вполне достаточно и уже отложил некоторое «шатц». Но родителям этого показалось мало, и они опять сказали: «Найн!». Прошло ещё двадцать лет. И снова дети услышали категоричное «Найн!». И тогда пятидесятилетние Карльхен и Эмилия посмотрели друг на друга, взялись за руки, пошли на Круглый пруд и бросились в него. Когда наутро их тела вытащили баграми, они всё ещё держали друг друга за руки. И тогда «господин пастор» и «господин учитель» посоветовали прихожанам назвать их именами улицу, чтобы отметить «удивительную любовь и не менее дивное послушание родителям».

Улица Карла и Эмилии просуществовала до 1952 года, когда её переименовали в Тосненскую. Хорошо была известна жителям Лесного и могила влюблённых – простой металлический крест в ограде – вблизи Политехнического института. Могила всегда была украшена цветами.