Любовь дикая и прекрасная - Бертрис Смолл

Ее мысли улетели в те времена — а прошло-то всего несколько лет, — когда она была еще любимой женой. Все было так просто.

Скрип потайной двери вернул ее к действительности, и она вскочила на ноги, изображая приветливую улыбку. Король шагнул в комнату и, задув свечу, поставил ее на каминную доску. Его янтарные глаза оглядели стройное тело в полупрозрачном платье, на мгновение остановились на выпуклостях грудей.

Он молча прошел по комнате и так же молча расстегнул у Кат застежку на плече. Платье скользнуло на пол с легким шорохом. По одной вытащив у нее из волос заколки, Джеймс бросил их на толстый ковер.

— Встань перед трюмо, — велел он.

Кат без слов повиновалась и не удивилась, когда мгновение спустя король оказался рядом. Он снял уже свою кремовую шелковую рубашку и был так же наг, как и она. Графиня невольно полюбовалась на красивого мужчину с крепким мускулистым телом и донельзя развитыми половыми органами. «Все эти проклятые Стюарты слишком одарены природой», — горько подумала она.

На удивление твердой рукой Джеймс обвил ее и притянул к себе. Склоня голову, он запечатлел на ее плече жгучий поцелуй, а затем поднял руку и начал страстно мять пышные груди. Прикрыв глаза. Кат затрепетала от отвращения и вознесла мольбу, чтобы король принял это за желание. Она почувствовала, как одна рука ласкает ей живот и длинные пальцы проникают в горячее и влажное место. Извиваясь, она высвободилась из объятий, ухватила любовника за руку и повела в постель.

Ее рот скривился, она понадеялась, что король сочтет эту гримасу за улыбку любви, и заговорила хриплым голосом:

— Позволь мне ласкать тебя, Джеми, любовь моя.

И, толкнув его спиной на кровать, Кат встала над ним, нависая своими роскошными грудями. Янтарные глаза блестели похотью. Полусидя, Джеймс захватил губами розовый сосок, но она, смеясь, отодвинулась и приглушила все возражения, накрыв его рот своим.

Легкие поцелуи обожгли королю лицо, а затем, перемещаясь книзу, превратились в сладостное покусывание.

Обласкав грудь, Кат перешла на плоский живот и двинулась ниже, пока ее губы не нашли мужской орган. Взяв его в свой горячий рот, она припала к нему, как младенец припадает к груди матери. Король застонал и задрожал.

— Боже, Боже! Ах, ты ведьма! — И он все стонал и стонал от наслаждения, а его тело выгибалось навстречу ее рту.

Когда член короля стал жестким и был уже готов входить в нее, она выпустила его и взобралась на трепещущее тело. Полуприкрытые глаза Джеймса остекленели от страсти, он приподнимался, чтобы ласкать ее груди, а Кат плавно двигалась на нем, пока внутрь ей не излилось пенящееся семя. Тогда, крепко обвив руками, король перевернул ее на спину и посмотрел сверху вниз.

— Однажды, — проговорил он осипшим голосом, — я сказал тебе, что не позволю, чтобы на мне скакали, словно на девке, но… ох. Кат! Я не знаю, любовь моя! Я не знаю! Когда весной ты приедешь ко мне, то снова будешь любить меня, как сегодня? Да, моя охотница, ты будешь ласкать меня нежно, так ведь?

Кат ничего не отвечала, а только поглаживала его длинную спину, обхватывала своими теплыми ладонями округлые мужские ягодицы и мягко их массировала. Король не замедлил снова почувствовать желание и, почти страдальчески рыдая от наслаждения, опять глубоко вонзился в нее. Окончательно изнуренный, Джеймс уснул затем глубоким сном счастливого человека. Он лежал на животе, отвернув лицо и небрежно перебросив через Кат одну руку. А она лежала на спине и долго не шевелилась.

Затем, убедившись, что он не проснется, осторожно сняла с себя мерзкую руку и выскользнула из постели.

Накинув легкий шерстяной халат, она заползла на оконное сиденье и невидящими глазами уставилась в ночь. По ее щекам катились горячие слезы, а тело содрогалось от приглушенных рыданий. Опять она ничего не ощутила и исполнила свою роль подобно шлюхе. Но, что хуже всего, Джеймс ничего и не заметил. Король жадно принимал все, что она давала, даже не подозревая о ее чувствах и о том, что она обманывает. Патрик Лесли почувствовал бы и Френсис тоже, но те по-настоящему ее любили. Король же, несмотря на все его прекрасные речи, просто вожделел. Может, он и сам этого не сознавал, но на самом деле ему нужна была просто высокородная шлюха — удовлетворять те горячие желания, которые занудная датская королева удовлетворить не могла.

Подавленность проходила, и Кат начала испытывать жгучий гнев. Джеймс попользовался ею как девкой из борделя, и она ненавидела его бешеной яростью. Ее принудили так замараться, как ей никогда не забыть. Но при этом, однако, она получила отмщение, задуманное с самого первого дня. Память о прошедшей ночи останется с ним навечно, станет жечь его сны подобно каленому железу, и он будет просыпаться с болью в чреслах.

Улыбнувшись безжалостной улыбкой, Катриона встала. Скинув халат движением плеч, она снова забралась в постель и укуталась пуховым одеялом. Король все еще спал, тихо похрапывая. Опершись на локоть, она пристально поглядела на него, и губы ее изобразили слова, которые он так и не услышал: «Прощай, Джеми! И сгори В аду, прежде чем я снова тебя увижу!»

42

Гости отбыли на следующий день, и на праздники остались только семьи жениха и невесты. Впервые за многие годы Лесли и Хэи пробудут под одной крышей от Рождества до Двенадцатой ночи.

Это радовало Кат, но радость ее была с горьким привкусом. Она знала, что вряд ли когда-нибудь еще увидит их всех вместе, и смаковала поэтому каждый день. А ее злоба на Джеймса Стюарта росла и росла. Она все более полно осознавала, во что обойдется ей его вожделение.

Когда наутро король уезжал, то низко склонился над ее рукой и, перевернув, поцеловал ладонь и тыльную сторону запястья.

— Сладострастная ведьма, — прошептал он. — Ты сводишь меня с ума. До весны, любовь моя. Это будет самая долгая зима в моей жизни.

«И еще более долгая, чем ты думаешь, гнилой ублюдок», — подумала Кат, подняв к нему лицо и нежно улыбаясь.

— До встречи, Джеми, любовь моя, — тихо проворковала она.

— Прощайте, мадам, — сказал он громко, чтобы все слышали. — Благодарим вас за ваше несравненное гостеприимство!

И не успел он пересечь подъемный мост, как графиня побежала в свою спальню, сорвала с кровати простыни и запихнула их в камин. Неистово заплясало пламя, и повалил дым. Бедная Сюзан вытаращила глаза:

— А разве нельзя было их отстирать, миледи?

— Во всем свете не хватит воды, чтобы отмыть эти простыни, девочка моя! Отнеси подушки с периной в бельевую и обменяй на новые.

Потом она подобрала с пола свой изысканный пеньюар и тоже бросила в огонь. «Никогда более, — подумала Кат. — Никогда более мне не придется быть проституткой! Никогда!»