Тени над Гудзоном - Исаак Башевис-Зингер

этом. Он — человек, который швыряет тысячи, десятки тысяч долларов или даже миллионы. Деньги для него значат меньше, чем грязь, а ты говоришь о каком-то там счете за телефон. У меня к тебе одна просьба: не клади трубку. Иной раз повесить трубку все равно что повесить человека на виселице. Он остается с высунутым языком. Если я говорю вещи, которых не следует говорить, или просто болтаю глупости, не удивляйся. Я не обязана изображать из себя перед тобой умную. Как сказано, «душа принадлежит тебе, и тело — тебе».[261] Знай, Герц, что я не сплю по ночам и потому я такая взвинченная. С того самого дня, как я решила пойти за него замуж, я глаз не сомкнула. Я знаю, что ты мне не веришь. Врач мне тоже не верит. Я ему говорю, что не сплю, а он говорит, что это мне только кажется. Раз человек принимает прописанные им таблетки, то он должен спать. Так сказано в его святой книге рецептов. Но, как говорится, «сердце знает горечь души».[262] Я лежу, как пришибленная. Голова у меня тяжелая, как камень, но спать я не сплю. Закрываю глаза, а в мозгах у меня все шумит, как мельница. Прямо как у нечестивца Тита.[263] Можешь себе представить, какой невестой я была на свадьбе. Одно достоинство у меня есть: я немного актриса. При этом большая актриса. А большая актриса не должна быть с Морисом Плоткином. Он уже старый человек. Все, что ему надо, это доброе слово или уж я не знаю что. Можно это назвать платонической любовью или чем-то в этом духе. Есть такие мужчины, которые жертвуют собой ради любви, но все у них духовно. Это как большое предисловие к маленькой книжечке. Он хочет только себя показать перед другими людьми. Кто знает, чего хотят такие мужчины? Он полная противоположность тебе. Такая противоположность, что просто страшно. Как будто какой-то шутник на небесах решил посмеяться надо мной. Алло! Ты меня слышишь?

— Слышу.

— На чем я остановилась? Ладно, все равно. Да, я не сплю. Есть я тоже не могу. За эту пару недель я похудела на восемнадцать фунтов. Ты меня не узнаешь, Герц, когда увидишь. Мне говорят комплименты. Я помолодела на десять лет. Разве люди знают, что приходится переживать другому человеку? Узнают только тогда, когда он уже протягивает ноги. Я живу только на кофе и водке. Да, дорогой, твоя Эстер стала пьяницей, но, слава Богу, никто этого не замечает. Да и как я могу опьянеть, если я пьяна еще до того, как выпью? Я хочу, чтобы ты знал одно: я тебе не изменяла — ни духовно, ни даже физически. Я принадлежу тебе, и не потому, что я этого хочу, а потому, что у меня нет выбора. Я была страшно зла на тебя, но после того, что я совершила, злость ушла. Я теперь богатая женщина. Не могу тебе описать, в какой роскоши он живет. И он все делает для меня. Он увешал меня драгоценностями. На следующий же день после свадьбы он переписал завещание, чтобы через сто двадцать лет не возникло бы никаких проблем. Он завещал мне все свое состояние. Ой, Герц, мне хочется смеяться. Тебе было жалко купить мне билет в театр. Ты торговался со мной по поводу каждого пенни. А тут человек засыпает меня золотом. У меня прямо голова кружится. Иногда мне кажется, что все это сон. Откуда этот человек добыл такое состояние, я понятия не имею. Он из тех людей, которым деньги сами текут в руки. Все к человеку приходит само: деньги, нужда, почет, унижения. Не надо ни за чем гоняться. Да, о чем это я? Я начинаю говорить и забываю. Я это вот почему говорю: на что мне теперь деньги? Я больна, Герц. Намного серьезнее, чем ты думаешь! Я сделала это, и мне тоскливо. Ты это заслужил, но и мне самой не лучше от того, что я сделала. Я себя окончательно угробила. Каждую минуту может произойти катастрофа. Смерти я не боюсь, но стать сумасшедшей не хочется. У меня был один сумасшедший в семье, и поэтому я боюсь…

— Ты должна пойти к врачу.

— К какому еще врачу? Я и так хожу к врачу.

— Не к такому врачу.

— Так к кому же мне идти? К психиатру? У психиатров я тоже уже бывала. Моя жизнь была перед тобой как открытая книга. Но я тебе не все рассказывала. У меня было несколько секретов. Врачи ничем не могут помочь. Герц, ты и сам это знаешь. Есть только один человек, который может мне помочь. И этот человек — ты.

— Чем я могу тебе помочь?

— Не относись ко мне плохо. Это все. Я не хочу, чтобы ты был мне врагом. Я боюсь твоей ненависти, как смерти.

— Я тебе не враг.

— Презрение хуже ненависти. Тебе это прекрасно известно…

3

— Эстер, уже очень поздно, — сказал Грейн.

— Ну и что из того, что поздно? Уже так поздно, что скоро станет рано. А что, если не спать всю ночь? Я не спала больше ночей, чем у меня волос на голове, и ничего, как-никак еще жива. Герц, я обязательно должна тебя увидеть!

— Когда ты меня хочешь видеть?

— Сейчас, сегодня. Называй это как хочешь.

— Посреди ночи?

— А что плохого в том, чтобы увидеться посреди ночи? С чего это люди устраивают такую панику по поводу ночи? Ты можешь выспаться завтра или в любое другое время. Я тебя так люблю!

— Эстер, ты говорила долго. Позволь и мне кое-что сказать.

— Что ты хочешь сказать? Говори.

— Эстер, я совершил достаточно дурных поступков на своем веку, и я не могу продолжать идти по этому пути.

— По какому пути? О чем ты болтаешь?

— Эстер, я причинил слишком много зла. То, что произошло со Станиславом Лурье, это предел. Я убил его, убил в буквальном смысле этого слова. Лею я тоже все равно что убил. Я больше не могу вести такую жизнь. Я должен положить конец этой двойной игре. Сколько мне еще суждено жить, я хочу прожить честно. Иначе я лучше сдохну.

— Что случилось? Ты вернулся с покаянием к вере?

— Я просто не могу продолжать падать все ниже и ниже.

— В чем же будет заключаться твое покаяние? В том, что ты сохранишь верность дочери Бориса Маковера?

— Кому-то я должен быть верен.