Убийца с крестом - Марсель Монтечино

Подхалимка бросилась к нему с носовым платочком, Макс отмахнулся. Он обнял Рут Гусман за плечи, приподнял со стула.

— Проводи меня до лифта, дорогая. Мы обсудим, как открыть супермаркет.

Свита последовала за Джеки, комната опустела. Голд придвинул стул к кровати, сел. Гершель, казалось, задремал.

— Гершель, — тихо позвал Голд. Веки старика дрогнули, тяжелый взгляд черных глаз остановился на Голде, он улыбнулся, промычал что-то. — Сегодня ночью, Гершель. Я доберусь до этого сукина сына сегодня ночью, Я воткну ружье ему в задницу. Разнесу ему башку. Сегодня я поймаю Убийцу с крестом. Я изничтожу его.

Гершель высунул из-под простыни руку, сжал в кулак.

9.16 вечера

Дирижер взошел на подиум, взмахнул палочкой, требуя внимания. Оркестр — в основном джаз-банд «Ночное шоу», дополненный духовыми и струнными инструментами и усиленный барабанщиком, — застыл в ожидании. Звучный голос разнесся по всему стадиону:

— Леди и джентльмены...

Дирижер подал знак барабанщику, тот изо всех сил заработал палочками — бум-бум-бум, крещендо.

— Сегодня с вами Макс... Мистер Джеки Макс!

Оркестр заиграл любимую песню Джеки «О, мой Манхэттен» в страстной блюзовой аранжировке. Разговоры на трибунах смолкли. На темной сцене появился в золотом луче света Джеки Макс. Публика зааплодировала, затопала ногами. Джеки пересек сцену, подошел к микрофону и остановился, благосклонно принимая овации. Толпа неистовствовала. Джеки поднял руку, призывая к тишине, но рев стал еще громче. Джеки отступил от микрофона — казалось, он был неподдельно тронут. Только минут через семь ему позволили говорить.

— Я думаю, все мы знаем, почему мы здесь.

Опять многотысячный рев.

— Я думаю, все мы знаем, из-за кого мы здесь! Все знают, кто причина!

Опять буйство.

— Каждый! Каждый!

Рев, свист, вспышки факелов.

Джеки с микрофоном в руке подошел поближе к мониторам.

— Любовь, возлюбленные мои, любовь! Вот почему они здесь! И вот почему вы здесь! — Он ткнул пальцем в толпу.

Продолжительные овации. Акустика чаши стадиона усиливала звук, казалось, кричат не восемнадцать тысяч доведенных до истерики фанов, а по меньшей мере тысяч сто. Рев разносился в теплом ночном воздухе, от него колебалась иссохшая земля на Голливудских холмах.

— Это так, возлюбленные мои! Любовь! Любовь, любовь, любовь, любовь!!! Вот почему мы здесь! Вот почему столько талантов собралось на этой сцене сегодня вечером! Сегодня воистину ночь тысячи звезд! — Очень довольный последней цветистой фразой, Джеки воздел руки к дымному, беззвездному небу Лос-Анджелеса.

Новый взрыв рукоплесканий.

— Евреи всегда были болезнью, инфекцией, отравой в крови цивилизации. Неудобоваримым хрящом, застрявшем в зобу христианства. Так всегда было и так будет. Пока мы терпим это.

В пыльной, с бетонным полом комнате для собраний церкви Крови Агнца на беспорядочно расставленных складных стульях сидело человек тридцать. Стену украшала картина — грозное, в мрачных, черных тонах изображение крестных мук Иисуса.

Джесс Аттер откашлялся, гневно уставился на слушателей.

— Евреям не место среди нас. Им нечего делать в компании христиан. Настала пора избавить от евреев и их прихвостней-полукровок нашу великую страну.

Аттер ткнул в воздух пальцем, оперся о кафедру. Он и четверо особо приближенных к его персоне охранников — сейчас они стояли рядом — были одеты в новую, без капюшонов форму Клана восьмидесятых годов: белые хлопчатые рубашки и брюки (их приобрели у симпатизирующих клановцам оптовиков, которые снабжали материей лечебницы), черные ботинки, ремни «Сэм Браун» с начищенными до блеска пряжками; черные галстуки доходили точно до третьей пуговицы. На рукавах эмблема — калифорнийские горы, их перекрывают буквы «КК», две скрещенные стрелы-молнии, а в серединке — маленький американский флажок.

— Пару лет назад они клянчили центы у маленьких белых детишек на починку этой отвратительной Статуи Свободы в прожидовленном Нью-Йорке. Леди Харбор — так они называли ее. А я говорю вам — это Восточная Блудница. Пока ее не водрузили в Нью-Йорке — дар французских евреев, кстати, — страна была на верном пути. Да простятся мне такие слова в храме Божьем, но блудница эта готова улечься и расставить ноги под любым грязным иностранцем, стоит ему только пальцем поманить.

Несколько вздохов, кивков. Почтенная, седовласая, пожилая в основном публика робко поддержала оратора.

— Эта страна создана белыми христианами, европейцами, для них она и предназначена, для них и потомков. Они открыли Америку, отвоевали у дикарей и пустыни. А теперь евреи, бюрократы и коммунисты хотят захватить ее. Желтые и черные, коричневые и красные. Люди, которые не верят в нашего Христа, люди, которые не говорят по-английски, не признают наших законов. Так мы заставим их!

Жидкие аплодисменты.

— Убрать так называемую Статую Свободы! Убрать этот позор Нью-Йорка, сбросить ее в грязь! — гремел Аттер. — И соорудить на ее месте мощную заставу с огромным замком на воротах. Построить такие же заставы в Майами, в Сиэтле, в Новом Орлеане и в Чикаго, а особенно здесь, в провонявших евреями Лос-Анджелесе и Сан-Франциско. А на воротах я бы высек: "Нам не нужны ваши неуправляемые орды, ваши болезни, ваши преступления, ваши безработные, ваши шлюхи, извращенцы, слабоумные. Молитесь вашим богам, костенейте в безбожии. Нам не нужны сальные, грязные, немытые. Нам не нужны косоглазые, ниггеры, жиды...

В открытое окно со свежевыкрашенными наличниками влетел кирпич, загрохотал по полу. Все вскочили на ноги. Старики сгрудились в кучку, прижались друг к другу. Дверь распахнулась, с криком: «ЕВС! Напали с лужайки! Их больше тридцати!..» — ворвался клановец в белой форме и тут же охнул и скорчился от боли, держась за бок: кто-то заехал ему бейсбольной битой по ребрам.

Джерри Кан с битой в руках стоял над ним в окружении нескольких бойцов Сопротивления, одетых в неизменные синие майки.

— Убирайся из Дома Иисусова, еврей! — завопил Аттер.

— Сточные воды, которые хлещут из тебя, не имеют ничего общего с Иисусом.

— Убирайся или мы убьем тебя!

Падали стулья, бились стекла. Клановец и боец Сопротивления вцепились в автомат и тянули каждый на себя.

— Чего ж ты не пришел, не выдворил нас из страны, наци! — Кан взобрался на кафедру.

— Убейте, убейте его! — завизжал Аттер, и четверо телохранителей ринулись на Джерри. Одного из них он смазал битой по физиономии, изо рта у парня хлынула кровь. Но другие набросились на Кана, ему пришлось отступить. Вмешались бойцы Сопротивления, началась свалка. На улице кто-то открыл огонь.

Аттер кинулся к запасной двери, столкнулся с пытавшейся улепетнуть старушкой, отпихнул ее, сбил с ног, прорвался к выходу.

Мощеная дорожка между церковью и библейской школой вела к крошечной стоянке позади здания. Аттер уже сидел за рулем пикапа, но тут чья-то сильная рука ухватила его за узкий черный галстучек и выволокла из кабины.

— Не торопись, приятель, — ухмыльнулся Замора. — Как дела, Джесс?

— Пусти меня! Пусти! — протестовал Аттер.

Шон собрал в горсть его жидкие черные волосенки, отволок к дряхлому зеленому «форду» и швырнул лицом вниз на капот.

— Ты арестован, — пробурчат Голд.

— На каком основании? — Аттеру приходилось разговаривать со спиной Голда, тот даже не повернулся в его сторону.

Из церковных строений доносился шум драки.

— Возбуждение беспорядков. Слышишь, что делается?

— Не мои люди это затеяли, — сердито возразил Аттер.

— Тайное собрание с целью возбуждения беспорядков, нарушение спокойствия...

Опять выстрел.

— ...Бегство с места преступления, порча чужого имущества, и вообще ты завяз крепко.

— Проклятый еврей! — Аттер скалил зубы, плевался от злости.

Голд улыбнулся, вынул из кармана на груди прямоугольный отпечатанный листочек бумаги.

— Те еврейчики-коммунисты из ACLU[69] велят зачитывать это арестованным. Итак, здесь написано: «Вы имеете право молчать...»

Не отрывая глаз от бумажки, Голд нанес Аттеру короткий прямой удар правой, выбил ему два передних зуба и снова швырнул лицом вниз на капот.

— "...Если вы отказываетесь от этого права..."

Голд пнул Аттера коленом в пах, и Джесси медленно опустился на колени.

— "...Все, что вы скажете, может быть использовано против вас..."

Голд засунул бумагу в карман, подошел еще ближе, уперся в крыло «форда» и уверенным, отработанным движением каратиста ударил третий раз, ногой. Аттер повалился на бетон.

— "...Вы имеете право пригласить адвоката... — декламировал Голд по памяти, запихивая Аттера на заднее сиденье, — и не отвечать на вопросы до его прихода..."

Замора сел за руль.

— "...Если вы не в состоянии пригласить адвоката... — Голд осмотрел суставы пальцев, ободранные о скулы Аттера, — вам должны предоставить его".