Убийца с крестом - Марсель Монтечино

Эстер спрыгнула с крышки, отпихнула ногой вывалившийся из бака мешок. В нем была окровавленная голова Чаппи. Глаза выпучены, рот разинут в беззвучном вопле. И блестит золотой зуб.

Эстер громко охнула. Ледяной ужас сковал тело, словно гигантские холодные руки, руки насильника, жадно облапили ее, грубые пальцы впиваются в плоть, лезут в анус, грязные когти царапают лицо. Желчь подступает к горлу. Волосы встают дыбом.

Она выпустила бак, упала. Сердце билось громко, как колокол. Она обдирала ладони о шершавый бетон. Казалось, кто-то хочет раздавить ее, кто-то наступил ей на грудь. Не хватало воздуха, она задыхалась, хрипела. Бежать! Прочь отсюда! Прочь!

Ей удалось встать сначала на колени, потом на ноги. Ноги как ватные. Она стояла, покачиваясь.

Прочь отсюда!

Она как будто смотрела в перевернутый бинокль. Бак где-то далеко-далеко, в сотнях метров, хотя она знала: он здесь, совсем рядом, со своим страшным грузом.

Прочь отсюда!

«Девочки!» — вдруг подумала она. Она должна увести их.

Эстер робко повернулась к черному ходу. Дверь распахнута, как голодная, разверстая пасть. Она видела весь длинный черный коридор. Прямоугольник света в конце. Тоннель, ведущий в ад. Спотыкаясь, она поднялась по скату, поколебалась у двери, всматриваясь в черную воронку. Пульс стучал как молоток. Дыхание прерывалось. Она хотела позвать Луп, но шепот замер на губах. Она побежала, помчалась — к прямоугольнику света в конце коридора. Она должна увести девочек! Она должна спасти их! Она почти добежала, свет был уже близко, но тут кто-то или что-то, в темноте похожее на мужское тело, стало на ее пути, загородило свет. Она попыталась сбавить скорость, избежать столкновения, но споткнулась и упала на колени. В нос ударил запах мочи, пота, затхлости — знакомый запах давно не мывшегося мужчины. Так пахли черные рабочие в Атланте. Она помнила, когда они, возвращаясь вечером с работы, входили в автобус, белые пассажиры переглядывались и качали головами. Но сейчас она чувствовала и другой запах, едкий, резкий запах свежей крови.

— Луп! — закричала Эстер. Что-то обрушилось на нее, и коридор, и без того темный, погрузился во мрак.

4.30 утра

— Сынок Уолкер! — Посасывая мундштук, жирный Генри горько усмехнулся. Его ярко-красные губы казались резиновыми. — Он псих. И я вам скажу, если вы найдете этого сумасшедшего ублюдка, этого сукина сына — приведите его ко мне.

Голд и Замора сидели в пыльном офисе отдела распространения «Таймс» на бульваре Пико. Двое мексиканских парнишек со своих одинаковых табуреток с любопытством глазели на них. Жирный Генри стоял у потрескавшегося письменного стола и обмахивался бумажным веером. Его тонкая майка приподнималась от ветра, обнажая огромное гиппопотамье пузо.

— Пропал, сукин сын! Не позвонил, не предупредил — ничего. Двадцать три года держу эту контору, и никогда ничего подобного не случалось. Это же Вест-Сайд, мужики. Маклеры, юристы, бизнесмены, продюсеры, «звезды» — все они желают, проснувшись, находить газету у двери. А теперь, конечно, они имеют полное право скандалить. Этот дерьмец Уолкер не показывается с утра пятницы. Не позвонил, ничего. Даже не соблаговолил прислать свою книжку с записью клиентов. Я до сих пор не знаю, кто получил газету, кто нет.

— Я не получал три дня.

— Черт! — Генри сел, взялся за карандаш. — Где вы живете, лейтенант?

— Не важно. Где найти Уолкера? Что вы знаете о нем? Он с кем-нибудь дружит? Он где-нибудь еще работает?

С минуту Генри внимательно изучал Голда, потом спросил:

— Это насчет пилюль?

— Пилюль?

— Наркота.

— Уолкер наркоман?

Жирный Генри поднял руки.

— Не хочется никого беспокоить, но если вам в самом деле нужен этот кретин, вы обратились не по адресу. Вам надо расспросить одного белого.

— Белого?

— Фасио. Томми Фасио.

4.52 утра

Эстер с трудом открыла глаза. Болел затылок, она ощупала шишку и сморщилась от боли. Но боль прояснила сознание, она вспомнила все, вспомнила голову Чаппи с разинутым ртом в мусорном баке.

Прочь отсюда!

Девочки! Она должна найти Луп и Флоренсию.

Она заставила себя подняться на ноги, прислониться к стене, постояла, борясь с дурнотой. В коридоре теперь было не так темно. И справа и слева пробивался свет. Она удивилась, но потом сообразила, что голубоватый свет справа — с улицы, наступило утро. Держась за стену, она побрела влево, в глубь здания.

Приемная была пуста, стул перевернут, на стене кроваво-красная надпись:

УБИВАЙТЕ ЕВРЕЕВ! УБИВАЙТЕ ЕВРЕЕВ! УБИВАЙТЕ ЕВРЕЕВ!

Эстер прочла, у нее перехватило дыхание. Почти распластавшись по стене, она кралась по коридору. Совсем близко, в нескольких метрах, из приоткрытой двери слышались всхлипывания. Она заглянула в щель и узнала обставленный старинной мебелью кабинет Эйба Моррисона, в котором была на собеседовании. Только это другая дверь. Тогда она прошла через комнату Терри, а эта выходит прямо в коридор. Она приоткрыла дверь еще немного и увидела Луп и Флоренсию. Они сидели, связанные спина к спине нейлоновыми веревками — как в телевизионных вестернах, — на двух стульях с прямыми, в раннеамериканском стиле, спинками. Запястья и лодыжки скручены проводами. И обе страшно избиты, заплывшие глаза, окровавленные лица, на голых грудях следы окровавленных пальцев, синяки, укусы. Луп сидела лицом к Эстер, рот у нее был заткнут, Флоренсия рыдала и твердила в отчаянии:

— Oh, mi Dios, mi Dios, mi Dios...

Эстер проскользнула в комнату, кинулась к Луп. Опухшие глаза девушки ошеломленно уставились на нее.

— Не бойся! — Эстер яростно теребила узлы. — Я выручу вас! Я уведу вас отсюда!

— Ммммм... — Луп пыталась что-то сказать.

— Шшшш! — Проклятые узлы не поддавались. — Луп! Успокойся! — умоляла Эстер.

— Угммм!

— Ну, что такое? — Эстер сердито выдернула кляп.

— Он сзади! — закричала Луп.

Эстер отскочила. Слишком поздно. В глазах вспыхнула молния. Кто-то ударил ее кулаком в лицо, швырнул на высокий письменный стол Моррисона. В обычном состоянии она потеряла бы сознание, но сейчас была так возбуждена, что немедленно вскочила на ноги и зашарила по столу в поисках какого-нибудь оружия. Кажется, он сломал ей челюсть. Под руку попался дырокол, она схватила его — вместо ножа — и повернулась к противнику.

Кровь застыла у нее в жилах. Она увидела призрак, зомби из фильма ужасов. Уолкер был одет только в джинсы и тяжелые сапоги и закован в панцирь из бурой засохшей крови и песка. Сквозь панцирь просвечивала татуировка, напоминавшая тайные письмена, послания из других миров. Но страшнее всего были глаза. Сверкающие, совершенно безумные.

— Отойди от меня! — закричала Эстер. — Отойди!

Уолкер вытащил из-за пояса револьвер, направил на нее. Подошел ближе.

— Оставь меня!

Уолкер приближался.

— Не трогай меня!

Эстер попятилась к шкафу. Уолкер подошел, приставил ей к уху дуло револьвера.

— Пожалуйста, не убивай меня, — прошептала Эстер. Дырокол выскользнул из ослабевших пальцев. — Не убивай меня.

Уолкер ударил ее кулаком по голове. Оглушенная, Эстер упала на колени, из носа полилась кровь. Уолкер запустил пальцы ей в волосы, приподнял над полом, расстегнул джинсы.

— Нет, нет, нет! — стонала она, цепляясь за руки убийцы. Он ударил ее в висок, бросил на ковер, быстрым, злобным движением сорвал джинсы и оценивающе осмотрел темные ягодицы. Расстегнул молнию на грязных джинсах, наступил на них. Стал на колени сзади Эстер, опять рванул за волосы, она застонала, и он взял ее.

Будто нож вонзился в тело, холодное лезвие рызрывало внутренности. Эстер инстинктивно сжалась, выталкивая его из себя. Но Уолкер ударил ее револьвером по голове, прорычал:

— Я убью тебя, черномазая обезьяна.

Она попыталась расслабиться, все, что угодно, только бы это скорей кончилось.

— Тебе нравится это, макака. У тебя никогда не было белого мужчины.

«Святой Иисус, — молилась Эстер, — святой младенец Иисус, сделай так, чтоб это было все, все, что он хочет».

Но она помнила голову Чаппи в мусорном баке и знала, что это не все.

Он задвигался в ней быстрее, яростнее. Теперь она была вся мокрая. От крови? Она не знала. При каждом толчке он рычал.

Эстер встретилась глазами с Луп. Девушка плакала. Они смотрели друг на друга тупо, безучастно, без жалости. Как жертвы всегда и везде. Как рабы на галерах. Как евреи в газовых камерах.

«О Святой Иисус, спаси меня, спаси».

— Я кончу — ух! — и вышибу мозги из твоей — ух! — черной башки — ух!..

— Нет, нет, нет! — Эстер вырывалась, он крепче ухватил ее за волосы, ткнул лицом в пол.

— Вышибу — ух! — мозги — ух!..

— Нет-нет-нет!!!

Она скребла ногтями по ворсистому ковру. Его пенис был как плотоядный маленький грызун, он впивался в нее, рвал, кусал.