Повести и рассказы - Владимир Мильчаков

Задолго до обычного часа старая фрау крепко заперла все двери в своей половине дома, помолилась богу и легла спать, рассчитывая на другой день узнать подробности убийства у своего племянника. Обычно фрау Нидермайер с вечера долго ворочалась в постели, но на этот раз уснула сразу, едва улеглась. Взрыв на холме разбудил ее.

Старушка подпрыгнула от неожиданности и села в кровати, с трепетом ожидая новых взрывов. Страшные картины бомбежки Зегера с необычайной живостью встали перед глазами фрау Нидермайер. «Неужели и сюда, в Борнбург, прилетели русские?» — в страхе подумала она.

Прошло с полчаса. По улице, гудя сиренами, промчалось несколько машин.

«Санитарные, — тревожно прислушалась старая фрау. — Значит, бомбежка».

Замирая от страха, фрау Нидермайер добралась до двери, ведущей в комнату жильца, и постучала. Но капитан Бунке не отвечал.

«Крепко спит, — одобрительно подумала старушка. — И бомбежка его не разбудила».

Она направилась было к окну, чтобы из-за маскировочной занавески выглянуть на улицу, но в этот момент в комнате капитана Бунке послышался какой-то шум.

— Господин капитан, проснитесь, — с новой энергией забарабанила в дверь фрау Нидермайер. — Проснитесь! Нас бомбят!

Из-за двери послышался сонный голос капитана:

— Что с вами, фрау Нидермайер? Кто вас напугал?

— Бомбят! Борнбург бомбят русские!

— Чепуха! Какой дурак будет бомбить эту дыру, — непочтительно ответил капитан Бунке из-за двери. — Спите, фрау Нидермайер. Русские сюда не прилетят.

— Но я своими ушами слышала! — уверяла старушка.

— Пустяки, — сонно ответил капитан. — Я ничего не слышал… Франц!

— Я вас слушаю, мой капитан, — отозвался Франц из палисадника, где с наступлением теплых ночей он привык спать.

— Узнай, что там? Если бомбежка, помоги фрау Нидермайер спуститься в подвал. А я буду спать.

Немного постояв у закрытой двери, фрау Нидермайер забралась под одеяло, шепча:

— Вот что значит настоящий немец. Такой и под бомбежкой будет спать спокойно.

Глава 27

Русские здесь

В эту ночь двери «Золотого быка» закрылись значительно раньше положенного времени. Даже старый Клотце был удивлен. Куда девались господа офицеры? Куда провалились завсегдатаи, каждый вечер аккуратно появлявшиеся под гостеприимной кровлей «Золотого быка»? Не пришли ни старый доктор госпиталя Краузе, ни парикмахер Шульц, ни хромой часовщик Гецке — никто из тех, кого дядюшка Клотце привык встречать по вечерам дружеской улыбкой. Неужели вчерашнее нападение на лейтенанта Гольда так напугало господ офицеров и всех постоянных посетителей пивной, что они решили по вечерам не показываться на улице?

Часов около десяти в пивную забежал лейтенант Кольбе. Он прямо у стойки выпил кружку пива, наскоро выкурил сигарету и, заказав вторую кружку пива, распорядился вынести по кружке своим солдатам, сидевшим в грузовых машинах у входа в пивную. Торопливо расплатившись, лейтенант посоветовал Клотце:

— Закрывайте, дядюшка Клотце, своего «Золотого быка» и отправляйтесь на покой. Сегодня у вас работы не будет.

Затем он прикрикнул на солдат, сел в кабину рядом с шофером, и машины умчались.

Старый Клотце вышел на улицу и долго стоял около входа в свое заведение. Кругом было безлюдие и тишина. Городок словно вымер.

Пока Марта и Эльза занимались уборкой зала на ночь, дядюшка Клотце сам проверил, хорошо ли задрапированы окна. Этого ему показалось мало, и он обошел пивную снаружи.

Убедившись, что светомаскировка в порядке и с улицы через окна ничего невозможно рассмотреть, старик вернулся и крепко запер дверь пивной. Затем, не спеша, зашел за стойку и открыл крышку люка, ведущего в подвал.

После этого Клотце потушил в зале все лампы, кроме одной, и отправился в заднюю комнатушку. Сегодня в ней было тесно. Кроме Ганса, Генриха и Карла Зельца, здесь находилось еще человек шесть. Оглядев собравшихся, дядюшка Клотце кивнул головой в сторону зала:

— Пойдемте. Там удобнее.

Следом за Клотце все вышли в зал.

— На случай, если нагрянут «черные», — сказал дядюшка Клотце, — за стойкой открыт люк в подвал. Первым пойдет Ганс. Он знает выход из подвала. Последним пусть идет Карл и закроет люк. А мы тут сами разберемся. — Взглянув на племянниц, он добавил: — Идите, покараульте.

Девушки вышли через черный ход. Одна осталась у самых дверей, вторая узким темным двором прошла к воротам, ведущим на такую же темную улицу.

— Друзья, — негромко заговорил Ганс, когда все вошедшие в зал расселись по местам. — Друзья! — повторил он взволнованно. — У нас есть очень важная и очень радостная новость. Макс Бехер погиб не напрасно. Мы имеем все основания для того, чтобы сказать: «Русские услышали нас. Русские прислали к нам помощь».

Только привычка постоянно, в течение многих лет скрывать свои мысли и чувства помешала сидящим в зале людям бурно выразить свой восторг. Единодушный вздох облегчения был ответом на взволнованные слова Ганса.

— Где же они? — вырвалось у немолодого сутулого человека в засаленном комбинезоне из брезента. — Хоть посмотреть бы… Поговорить…

Он положил на стол покрытые ссадинами и темные от въевшегося мазута руки и поудобнее уселся на стуле, словно желая немедленно вступить в разговор с русскими, если они сейчас сядут против него.

— Ну, увидать русских, а тем более поговорить с ними, нам, как говорится, не позволяет политическая обстановка, — ответил Ганс. — Но о присутствии русских говорят несколько фактов. Во-первых, наше гестапо и эсэсовцы из Грюнманбурга носятся, так наскипидаренные. Ловят неизвестный радиопередатчик. Ловят уже несколько дней, но безрезультатно.

— А может, это английский или американский передатчик? — нерешительно сказал кто-то из сидящих в зале.

— Сказал тоже, — насмешливо оборвал другой. — Англичане или американцы сюда не полезут. Я уверен, это русский передатчик.

— Конечно, — улыбнулся Ганс, — всем нам хочется, чтоб это был передатчик русских. И, пожалуй, оно действительно так. Солдаты из охраны Грюнманбурга слышали от своих офицеров, что передатчик русский. Кроме того, у нас есть еще кое-какие факты. Эрих Лонге, расскажи товарищам о том, что случилось с тобой.

Человек, к которому обратился Ганс, снял с головы порыжевшую от долгой носки кепку и нервно провел рукою по светлым слегка вьющимся волосам. От волнения его смуглое лицо покраснело, и особенно стал заметен шрам под левым глазом.

— Вчера мне было поручено уничтожить одного эсэсовского лейтенанта. Этот сукин сын мог выдать гестаповцам кого-то из наших товарищей, — тихим голосом начал Эрих Лонге. — Я поручение выполнил, но скрыться не успел. За мною погнались. В переулке, ведущем на запасную ветку, что идет к элеватору, меня догнал офицер… — Эрих запнулся и неуверенно закончил: — Тоже эсэсовец. Я его… ножом… А он выбил нож и говорит: «Дурак! Разве так надо прятать концы в воду? Засохни вот тут в темноте, а затем беги следом за всеми». И толкнул меня в темный угол. Ласково так толкнул, а я отлетел и спиной чуть угол дома не отворотил, — пояснил Эрих, улыбаясь. — А сам отбежал немного и начал кричать: «Вон он! Держи!» Кричит, а сам стреляет. Тут прибежали патрули, толпа собралась. И я в толпу замешался. Даже помог этому офицеру с колена подняться и кинжал ему свой с земли поднял. Вот и все.

Лонге умолк и снова надел кепку. Несколько мгновений стояла тишина.

— Непонятный эсэсовец, — протяжно проговорил один из присутствующих. — Мне про таких слыхать не приходилось.

— И не услышишь больше, наверное, — рассмеялся Ганс.

— Ты хорошо его лицо запомнил? — поинтересовался дядюшка Клотце.

— Ну, еще бы, — вырвалось у Эриха Лонге. — На всю жизнь.

— А до этого ты его видел? — допытывался Клотце.

Эрих Лонге, вопросительно взглянув на Ганса, ответил:

— Видел и до этого и сегодня днем видел.

— Кто же это? Какой он с виду? — загорелся старик.

— А вот этого, товарищи, всем, пожалуй, знать не следует, — прервал вопросы хозяина дома Ганс. — Ведь если мы не ошиблись и это действительно русский, то мы можем только помешать ему. А в случае какого-либо неуспеха это даст нашим врагам, и не только в Германии, повод для шумихи и клеветы. Важен сам факт, что русские здесь. Значит, мы должны поставить свою работу так, чтобы она содействовала им… Помогла сделать, то, зачем они сюда приехали. Отвлекла от них внимание и черных и коричневых.

— А по-немецки он чисто говорит? — сутулый смазчик задал этот вопрос тоном человека, глубоко убежденного в том, что неизвестный может быть только русским.

— Чисто. — Лонге помолчал и добавил: — Можно подумать, что он познанский немец.