День восьмой - Торнтон Найвен Уайлдер

– Да, сэр.

– Никто из уважаемых людей в этом городе не скажет о тебе ни единого доброго слова.

– Да, сэр.

– Почему ты так себя ведешь?

– Не знаю, сэр.

– «Не знаю, сэр»!.. Ладно, в сентябре я отправлю тебя в другую школу – там из тебя дурь выбьют.

Уже скоро «могикане» переросли свои выходки с перестановками дорожных знаков и переводом стрелок на городских часах, больше не посягали на здоровье и собственность граждан, довольствуясь высмеиванием их здравого смысла и правил приличия. Теперь они готовили целые спектакли, чтобы выставить на посмешище банкиров, чиновников, святош. У «могикан» было лишь одно развлечение, которое периодически приводило к дверям «Сент-Китса» шефа городской полиции. И оно страшно пугало Юстейсию. Подросткам нравилось кататься по железной дороге, прицепившись снизу к вагону. Сотни и тысячи бродяг таким образом перемещались по стране на товарных поездах. Когда длинный состав подходил к перрону, «зайцы» сыпались с него как горох. Если удавалось проникнуть внутрь вагона, или забраться на крышу, или скорчиться на вагонной сцепке, этот способ передвижения они называли «ездой на насесте»; если же устраивались под вагоном, уцепившись за вагонную раму, то это была «езда в поддоне». Это возбуждало, это было опасно. Джордж со своими приятелями часто путешествовал до Форт-Барри или Сомервилла таким образом и успевал к утру вернуться.

– Джордж, пообещай мне, что больше не будешь ездить на товарных поездах.

– Maman, вы же знаете, что я поклялся не давать никаких обещаний.

– Ради меня, Джордж! Ради меня!

– Maman, позвольте мне учить вас русскому языку – всего раз в неделю по часу?

– О, дорогой, я не смогу его выучить. Да и где мне его потом употреблять?

– Когда я перееду в Россию, устроюсь, вы с девочками можете жить со мной.

– Джордж, кто же тогда будет заботиться о твоем отце?

Она умоляла его не бросать учебу, задержаться хоть в одной из школ.

– Я хочу, чтобы ты был образованным человеком.

– Да я знаю куда больше ребят из тех школ: алгебру, химию, историю, – парировал Джордж. – Я просто терпеть не могу экзамены, мне не нравится спать в одной комнате еще с кем-то: от этих сопляков воняет. У тебя самой-то ведь нет образования, maman.

– О, только не надо об этом!

– Вот папа закончил колледж, а что толку? Любая муха знает больше его.

– Прекрати, Джордж! Не желаю слышать от тебя ничего подобного. Не желаю!

Но Юстейсию одолевала более серьезная забота: надо было понять, страдает ли Джордж нервными припадками. Может, он действительно не в себе? Она не представляла, как протекают припадки, и не знала симптомов, по которым определяются душевные заболевания. В начале XX века подобные переживания были темой запретной, их стыдились, их не обсуждали ни с кем, кроме семейного доктора, и то вполголоса. К сожалению, их домашний доктор был туг на ухо. Даже если бы Юстейсия относилась к врачебному искусству доктора Джиллиса с еще бо́льшим уважением, то не смогла бы заставить себя во весь голос обсуждать с ним подробности поведения Джорджа. Несколько лет назад Брекенридж Лансинг разругался с доктором Джиллисом в пух и прах, когда тот резко ответил на какое-то его высказывание, касавшееся медицины. Лансинг терпеть не мог, когда ему возражали, тем более что в юности целый год потратил на учебу на подготовительных курсах в медицинский колледж. Его отец был лучшим фармацевтом в штате Айова, а Брекенридж более двух лет проработал его помощником в аптеке, принадлежавшей их семье, так что, как он считал, в его мизинце было больше знаний, чем этот старый коновал смог накопить за всю свою многолетнюю практику. Лансинг объявил жене, что отныне они будут пользоваться услугами доктора Гридли, который служил в шахтерском лазарете, а с доктором Джиллисом даже перестал здороваться на улице. Доктор Гридли был таким же сотрудником «Бедняги Джона», как и сотни других, и едва выживал до пенсии. Мало того, что он был глух как пень, так в последнее время у него еще отказывало и зрение. Но если вы могли членораздельно и четко описать свою рану, ожог или появившуюся сыпь, то в отдельных случаях он мог быть полезен.

Юстейсии пришлось засесть за книги. Проштудировав «Руководство по оказанию первой помощи» и справочник «В ожидании врача», она пришла к выводу, что у сына нет никаких классических симптомов эпилепсии, однако понимала, что при его актерских талантах очень трудно провести грань между тем, что он делает, находясь во власти своей необузданной фантазии, и признаками реального безумия. Он мог, например, завалиться на пол, затопать ногами и заколотить кулаками, а потом завыть как голодный волк; мог сломя голову носиться по комнате кругами или бегать вверх-вниз по лестницам, выкрикивая: «Махагони!», «Бегония!» В своей любви к опасности мог в полнолуние ходить по крыше, балансируя по самому фронтону, или в три утра забраться на вершину самого высокого дерева, а потом прыгать с него вниз, цепляясь за ветки и раскачиваясь на них. С веревкой в руках мог пересечь пруд у старой каменоломни по льду, который уже начинал с музыкальным звоном трескаться. Жители городка и даже его товарищи по проделкам ничуть не сомневались, что он больной на всю голову. Юстейсия с огромным уважением относилась к мнению доктора Джиллиса (а тот был, по словам его жены, ей «рабски предан») и часто, не поставив в известность своего мужа, консультировалась с ним. За эти визиты – то подозрение на анемию у Фелисите, то у Энн заболит ухо – она платила из своих личных денег. Пригласила она его и в этот раз. Доктор согласился обстоятельно поговорить с Джорджем. Конечно, тот устроил самое настоящее представление из собственной интеллигентности, выдержанности, остроумия и продемонстрировал отличные манеры, но доктора Джиллиса обмануть было невозможно.

– Миссис Лансинг, срочно отошлите мальчика из Коултауна, или у вас будут большие проблемы.

– Но как, доктор?

– Дайте ему сорок долларов, и пусть отправляется в Сан-Франциско зарабатывать себе на жизнь. Он прекрасно сумеет позаботиться о себе сам. Ваш сын не сумасшедший, миссис Лансинг: просто чувствует себя загнанным в клетку. Вы подвергаете себя большому риску, когда держите живое человеческое существо взаперти. Я не возьму денег за этот визит, потому что он доставил мне неописуемое удовольствие.

Выходя из дома, доктор тихо рассмеялся.

Не рискнув воспользоваться его советом, Юстейсия тем не менее положила в кошелек сорок долларов – на всякий случай.

Глубину несчастья, которое ощущал Брекенридж Лансинг, можно было бы оценить по уровню его хвастовства. Исходя из его слов, он был самым счастливым