День восьмой - Торнтон Найвен Уайлдер

– Да, сэр.

Эшли подошел к окну, постоял, глядя на улицу, затем вернулся к кровати.

– Кем ты хочешь стать, когда вырастешь, Джордж? Все еще хочешь поехать в Африку спасать тигров?

– Нет…

– Есть какие-то новые идеи?

– Я… Вы не могли бы наклониться ко мне поближе, мистер Эшли? Не хочу, чтобы нас слышали. Вы, наверное, бывали в театре?

– Конечно. Даже видел Эдвина Бута в роли Гамлета.

– Правда? Мы с мамой и Фелисите вместе читали «Гамлета».

– Это замечательно!

– А правда, что брат Эдвина Бута застрелил президента Линкольна?

– Легковозбудимое семейство, как мне кажется, излишне нервное.

– Когда я учился в школе, нас водили на спектакль «Хижина Дяди Тома». И тогда мне тоже захотелось оказаться на сцене.

Разговор с молодыми людьми на серьезные темы похож на движение в условиях постоянно меняющегося пейзажа, на передвижение в коридорах мечтаний, в безднах обратной стороны человеческого характера. Эшли не имел представления, с кем беседует в данный момент и что получится из этого юноши в будущем.

– Если у тебя есть талант и воля, Джордж, ты сможешь стать тем, кем захочешь. Потом как-нибудь я расскажу тебе про Эдвина Бута. Но для начала тебе нужно срочно избавиться от своих миндалин. Здесь, в гостинице, нет никаких великанов, так что давай пожмем руки друг другу, и ты поспишь. Твоей маме тоже нужно немного отдохнуть.

Юстейсия проводила его до двери, не в силах выразить свою признательность, и почти час просидела у окна, положив голову на руки, со слабой улыбкой на губах, и грезила наяву, как корабль уносит ее отсюда вместе с семьей. За этот час Юстейсия избавилась – выбросила за борт воображаемого корабля – от остатков ощущения несчастья, так долго томившего ее, и перестала завидовать Беате Эшли.

Почти двадцать лет назад, во время своего медового месяца в промозглом и заваленном снегом Нью-Йорке, в витрине какого-то магазина Юстейсия увидела ручную копию картины Милле «Анжелюс. Вечерняя молитва». В тот момент ей показалось, что ничего прекрасней этой картины человеческий гений создать не мог и что купивший ее обретет благодать на всю жизнь. В соседней витрине был выставлен макет Тадж-Махала из алебастра. Она понятия не имела, что это за такое величественное строение, но в напечатанной карточке излагалась его история. Оказалось, что это мавзолей, памятник супружеской любви. В игре менявшегося освещения мавзолей представал то в лучах рассвета, то при полуденном солнце, то при свете луны. Она подумала о тех богатеях, которые могут себе позволить купить такое сокровище, но постепенно ей стало понятно, что красивые вещи созданы не для того, чтобы обладать ими, а для того, чтобы их созерцать. В «Сент-Китсе» она сумела справиться с приступами гнева и ярости, а в Форт-Барри – избавиться от последних уколов зависти.

У Джорджа был еще один друг – Ольга Сергеевна Дубкова. Портниха часто появлялась у них, когда он был еще совсем маленьким, и так продолжалось ровно до того момента, когда она покинула их дом в полном негодовании, возмущенная отношением Брекенриджа Лансинга к своему сыну. Она проводила с Юстейсией и Фелисите долгие часы у портновского манекена, с удовольствием обсуждая вставки, клинья, кружева и оборки, иногда даже оставалась на ужин, если было известно, что хозяин дома вернется поздно. Сначала младшие дети в штыки воспринимали присутствие «леди, которая шьет», но постепенно их отношение изменилось: ее визитов ждали, а рассказы слушали с жадностью. В России воспитанием графини Ольги и ее сестры Ирины занимались французские, немецкие и английские гувернантки. В конце дня родители, перед тем как переодеться к ужину, навещали сестер в детской, а дважды в месяц девочек с соблюдением всех формальностей приглашали на ужин с отцом и матерью. Сестры прекрасно знали: когда родители давали бал, или к ужину приезжали соседи, или в доме останавливались гости, говорить следовало только на французском. Во время домашних ужинов с родителями все говорили по-русски. Никто никогда никого не обсуждал: ни гувернанток, ни соседей, ни событий прошедшего дня. Мать, как правило, рассказывала им о дальних странах, о знаменитых художниках и музыкантах; отец – о великих изобретателях и их достижениях: о Джеймсе Уатте и его паровой машине; о докторе Дженнере и его прививке от оспы; о полетах на воздушном шаре. Рассказывал он и о природных явлениях: кометах, вулканах, землетрясениях, – но больше всего они говорили о России: ее истории, величии, святости, перспективах, будущем, которое потрясет весь мир. О проблемах в стране и необходимости что-то менять отец начал говорить позже, когда семья уже выехала за границу.

И теперь мисс Дубкова за ужином в «Сент-Китсе» рассказывала Лансингам о дальних странах, о великих художниках, о мистере Эдисоне с его лампочкой и звуковоспроизводящей машиной, о гибели Помпей. А еще мисс Дубкова каждый раз находила деликатный способ выразить свое восхищение хозяйкой. Джордж с гордостью воспринимал высокую оценку, которую давали его матери, и, вглядываясь в ее лицо, пытался определить, как она реагирует на похвалы. Случалось, что мисс Дубкова заговаривала о популярности, которой пользуется мистер Лансинг, и о том, насколько это важно для города. Однажды мисс Дубкова поведала им о своей родине, России. Они узнали о великом царе Петре, который выстроил свою столицу на болотных топях, о другом царе, который отменил крепостное право, о гении Пушкина, о необъятных просторах и красоте земли.

– Мисс Дубкова, на каком языке говорят в России? – спросил Джордж.

– На русском.

– А не могли бы вы что-нибудь сказать по-русски?

Мисс Дубкова помолчала, потом, пристально глядя на него, произнесла несколько фраз. Он слушал как зачарованный.

– И что это значит?

– Я сказала: «Джордж, сын Брекенриджа, ты еще очень юн и пока чувствуешь себя несчастным, потому что не знаешь, чему посвятишь жизнь. Но в этом мире есть дело, которое ждет тебя, которому ты отдашься целиком, без остатка. Перед каждым мужчиной Господь ставит цель, и чтобы прийти к ней, потребуется храброе сердце, воля, смелость и упорство. Я уверена, что ты добьешься триумфа».

Повисла тишина. Джордж сидел не шелохнувшись, словно обратился в камень, а Энн посмотрела на брата так, будто впервые увидела, потом спросила:

– Откуда вам это известно, мисс Дубкова?

– Джордж очень похож на моего отца.

Так началась странная дружба между подростком, которому еще не исполнилось шестнадцати, «грозой города», и старой девой из русских почти пятидесяти лет. Дружба быстро набирала силу за столом во время ужинов, а потом в гостиной. В ней