Семко - Юзеф Игнаций Крашевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во всём этом, однако, рассудительный Бартош не видел никакого основания для действий. Неудача делала его менее смелым, когда пылкие и пытающиеся послужить себе чужими руками крестоносцы готовы были снова толкнуть Семко на очень смелые шаги.
Таким образом, совещание, кроме уговора о деньгах, ни к чему не привело. Крестоносцы давали их в убеждении, что князь каким-либо образом их использует в поддержку собственного дела, будет вредить Ягайлле и затруднит ему завоевание трона. Исчерпав все ресурсы, Семко всё же был рад получить от Ордена ссуду и уверенность, что будет поддержан этой силой.
Итак, сделка состоялась и Семко с Бартошем вернулись в Плоцк, получив деньги, на необходимых рекрутов для того, чтобы чувствовать себя в безопасности в Мазовии.
Бартош немедля поехал вновь набирать копейщиков.
Семко остался ещё в Плоцке.
Однако ни тот, ни другой не отважился ни на один решительный шаг. Иногда Ягайлло казался им каким-то неправдоподобным страхом, брошенным только для того, чтобы создать панику. В Польше совсем о нём не говорили…
Семко ещё не определился, что делать и куда направиться, когда с очень маленьким отрядом, таинственно подъехал князь Януш.
Братья давно не виделись, стояли на противоположных концах. Януш ни во что не вмешился, было известно, что с королевой Елизаветой он заключил род союза, и гарантировал ей никогда ничего против её интересов не делать.
Семко тщетно несколько раз к нему обращался. При нападении на Мазовию венгры не тронули его собственность, так же как в части Куявии, которую держал Опольчик. Семко имел сильное предубеждение к брату, хотя тот заранее ему объявил, что будет думать только о себе.
Прибытие Януша было неприятным для брата, должно быть, обоим было одинаково досадно. Но душевного спокойствия князя Черского ничто поколебать не могло. Он прибыл такой холодный, словно ни в чём себя упрекнуть не мог, и никаких укоров не ожидал. В Плоцке он чувствовал себя ещё как дома и головой рода.
Чтобы принять его, смущённый Семко вышел к порогу. Януш сперва начал рассматривать его исхудавшее, загорелое и уставшее лицо. Они холодно обнялись. Старший брат сбросил плащ и сел за стол отдыхать. Старшие из двора, которые появились, чтобы поздороваться, тут же ушли; братья остались наедине.
Януш не скоро начал щепетильный разговор. Спросил о Генрихе, потом о том, как давно Семко вернулся в Плоцк.
– Я боялся не застать тебя, – сказал он наконец, – но сейчас уже не время, чтобы тебе торопиться в поле; там тебе нечего делать. Всё, что тебе наварили добрые друзья, закончено; ты выпил и ещё долго будешь пить.
– Я не потерял надежды, – ответил Семко.
– Большое упорство, тем дороже за него заплатишь, – проговорил Януш. – Ещё сейчас ты мог бы спастись, когда завтра, кто знает, не будет ли слишком поздно.
Раздражённый Семко живо вскочил.
– Всё-таки в Новом Сонче малополяне и все объявили, что должны выбрать короля.
Януш пожал плечами.
– Верь мне, – сказал он, – что выберут его тогда, когда у них будет королева, а та, несомненно, приедет.
– Елизавета посадила послов в темницу.
– Отпустит их и пришлёт Ядвигу. Только, пожалуй, если была бы безумной…
Януш мгновение подождал.
– Я с тем прибыл к тебе, – сказал он холодно, – чтобы принести тебе добрую новость. Спасайся, вовремя заключив мир.
– Не могу, – забормотал Семко.
Появление старого Сохи прервало этот первый разговор между братьями.
Януш повернулся к нему.
– Что молодые с ума сходят, это не удивительно, – сказал он, – но и ты, старик…
Воевода не оправдывался.
– Покинуть пана, какая бы доля ни была, я не мог, – сказал он, подумав.
Генрих, который теперь реже к Семко наведывался и вместо прежней наглости показывал ему род молчаливого презрения, пришёл поздороваться со старшим. Он сделал это с преувеличенной униженностью, словно желая продемонстрировать это пренебрежение к Семко. Януш молча рассматривал подросшего и возмужавшего Генриха.
– Я надеюсь, – сказал он ему, – что одежда уже не обременяет?
– Всё также, – сказал Генрих.
– Доспехи также не легче, верь мне, – сухо ответил Януш, – а всё-таки нам сбросить их, как тебе твою сутану, нельзя.
Князь Генрих усмехнулся. Эта усмешка заменяла слово и значила много, но Януш ничего не сказал. Он обратился к Сохе с нейтральным вопросом, потом спросил Семко о защите Плоцкого замка, не подумал ли о ней на всякий случай.
На этот вопрос воевода отвечал, что теперь они должны были повесить доспехи, а в будущем надеются подписать мир.
– Дал бы его Бог, – сказал князь Януш, – война – вещь прекрасная, но дорого стоит, а редко что-нибудь приносит, кроме ран и горя.
– Ты не считаешь славы, – гордо ответил Семко.
Януш слегка покачал головой.
– Как не всякая еда каждому по вкусу, так и слава, – прибавил он, – она не кормит… По крайней мере я никогда её не желал. Мир мне более мил. Я знаю, что это называется не рацарским, но не всем быть рыцарями. Великие герои бывают плохими хозяевами, а у нас ещё много нужно хозяйничать.
Все слушали, как Януш спокойно признавался в своих убеждениях. Генрих только лицом давал понять, что не разделяет их.
– Ты, как будущий слуга Бога мира и милосердия, – сказал Януш, обращаясь к нему, – должен заранее учиться больше ценить тихий труд, чем рыцарские забавы.
Не смея спорить со старшим, Генрих промолчал, но отошёл дальше, чтобы показать, что поучений не принимает.
Князь Януш после короткой паузы начал уже другой разговор, спросив об уроне, какой нанесли венгры в этой части Мазовии.
Они были такими ощутимыми, такими крупными, что Соха, начав о них говорить, проникся болью и гневом. Все поселения опустели, тысячи человек разбежались, погибли, попали в плен. Огромные стада скота, лошади, бесчисленные телеги увозили добычу. Соха вздыхал и заламывал руки.
– Вот плоды твоего геройства, – сказал Януш холодно, – потому что до сих пор ты больше ничего не приобрёл. Мне жаль этот край, потому что нужны будут долгие годы, чтобы раны зажили. Рядом с тобой, у князя Владислава Опольского волос не упал с головы. А! Моя бедная Мазурия!
Всё то, что говорил Януш, как горячий уголь падало на Семко, который молчал, бледнел и сжимал в руках свой меч, словно хотел его разбить на куски. Он не говорил, чтобы не вызвать новых упрёков и в надежде, что брат без побуждения сам прервёт
