Близнецы. Черный понедельник. Роковой вторник - Никки Френч

– Кэрри, вы должны помнить, что Алан не бросал вас, он всегда вас любил. Вы любили его и были ему верны. Вам не в чем себя упрекнуть.

– Как я могла не понять, не почувствовать? А теперь мне этого уже не исправить. Я никогда не смогу снова обнять Алана, и прижать к себе, и успокаивать, пока он снова не почувствует себя в безопасности. Я никогда не смогу получить у него прощение. И так будет до тех пор, пока я не умру. Ох, мой бедный, милый Алан. В его жизни вечно все шло не так, правда? Конечно, он не бросил бы меня… Как я могла об этом забыть?!

Весь этот сумрачный, насыщенный влагой день Фрида просидела в кухне, слушая, как Кэрри говорит об Алане, о Дине, о своем одиночестве и бездетности, о горе и гневе, вражде и отвращении к себе. Слушала, как та говорит о ненависти – к Дину, конечно же, но и к ней, Фриде, которая заманила Алана в водоворот, откуда он так и не вернулся, к полиции, которая не остановила его, к себе… И о своей жажде мести. Она услышала о самом начале их совместной жизни и о том, что уже на первом свидании Кэрри знала, что выйдет за Алана замуж, – из-за того, как он произносил ее имя: краснея и заикаясь, словно произнося слова торжественной и очень значимой для него присяги. Фрида заваривала бесконечные чашки чая, а позже сварила яйцо, которое Кэрри апатично потыкала кусочками тоста. И только когда Кэрри позвонила подруге и попросила ее приехать, Фрида ушла, пообещав позвонить на следующий день. Но и тогда она не отправилась домой на такси или поезде, а пошла пешком через весь Лондон, петляя по улицам и придерживаясь направления на запад. А день постепенно сменялся вечером, и туман превращался в насыщенную влагой темноту. Ее ум переполняли мысли и призраки: мучнисто-белое лицо Кэрри, глаза Алана, всегда напоминавшие ей глаза спаниеля, такими они были робкими и умоляющими, и насмешливая улыбка Дина, который умер, но снова ожил. Где-то там, за пеленой дождя.

Глава 21

– Итак, – сказал Карлссон Иветте Лонг и Крису Мюнстеру, – вот что мы имеем. Пожалуйста, остановите меня, если я где-то напутаю. – И он принялся перечислять все по пунктам, одновременно загибая пальцы. – Первое: согласно тесту ДНК, жертва убийства – Роберт Пул, который жил в осмотренной нами квартире, чье тело было обнаружено обнаженным в комнате сумасшедшей женщины, куда она его перетащила из соседнего переулка, чья профессия остается нам неизвестной, чьи друзья не заметили его пропажи и чья соседка говорит, что он был очаровательным, услужливым, добрым и всегда поливал ее цветочки. – Карлссон замолчал, отпил воды и продолжил: – Второе: выписки со счета мистера Пула. – Он поднял документы со стола и помахал ими. – Самая свежая показывает, что на текущем счете у него лежало чуть меньше трехсот девяноста тысяч фунтов. Я не знаю, что это означает. В данный момент мы согласовываем информацию с банком. – Инспектор посмотрел на часы. – Вообще-то они уже должны были позвонить нам. И третье: квартира, в которой Иветта провела предварительный обыск, так же как и команда криминалистов. Ни паспорта, ни кошелька, абсолютно никаких личных документов. Его нет ни на «Фейсбуке», ни в «Твиттере», ни в какой-либо другой социальной сети. Но есть блокнот, откуда вырвано несколько страниц, и в нем мы нашли чьи-то имена, адреса, а также непонятные каракули и рисунки. Правильно, Иветта?

– Включая фамилию супружеской пары в Брикстоне, которую разыскала ваша старая знакомая.

– Вы говорите о Фриде Кляйн? Она не старая знакомая, она – человек, который очень нам помог. И поскольку вы сами заговорили о ней, я должен признаться, что хочу использовать ее на более постоянной основе.

Иветта нахмурилась.

– Зачем?

– Она может оказаться полезной.

– Хорошо.

– Судя по всему, ничего не «хорошо».

– Решение принимаете вы, – возразила Иветта, ненавидя себя за то, как это прозвучало. Щеки у нее пылали. Она нисколько не сомневалась: уж кто-кто, а Фрида Кляйн никогда не заливается румянцем всякий раз, когда смущается, – впрочем, вполне вероятно, что доктор Кляйн просто никогда не смущается.

– Правильно, и я его принял. И теперь можно бросить все силы на Роберта Пула. Какие у нас успехи в проверке имен из блокнота?

Крис Мюнстер взял со стола записную книжку.

– Мы проработаем их все, по очереди. Одних найдем сразу, на других времени уйдет больше. Мы уже договорились о встрече с Мэри Ортон. Поедем к ней сразу после совещания. По телефону она показалась мне довольно нервной – старушка, живет одна. Похоже, Роберт Пул как-то помогал ей ремонтировать дом. Еще мы собираемся начать показывать людям фоторобот. Возможно, благодаря этому появится еще кто-то, кто его знал.

– Точно, это должно… – Карлссона прервал телефонный звонок. Он поднял трубку, послушал, нахмурился и записал что-то в блокноте. Закончив разговор, он сообщил: – С банком уже поговорили. – Потом вырвал страницу из блокнота и вручил ее Иветте. – У нас есть его близкий родственник, брат, проживает в Сент-Олбанс. Съездите к нему. Да, теперь о деньгах у него на счету. Их уже нет. Перевели со счета двадцать третьего января. Я хочу, чтобы вы двое съездили к его брату, сообщили ему новости и выяснили о Роберте Пуле все, что только можно: фотографии, документы, да что угодно. – Он посмотрел на часы, взял свой блокнот, резко оттолкнул стул и встал. – Так. Если нам хоть немного улыбнется удача, мы найдем человека, внезапно разбогатевшего на триста девяносто кусков, и тогда дело будет раскрыто.

Карлссону пришлось звонить несколько раз, прежде чем Фрида сняла трубку.

– Я оставил вам сообщение, – заявил он. – Два сообщения.

– Я собиралась перезвонить позже, – ответила она. – Я все утро принимала пациентов.

Он кратко описал ей, как продвигается дело, и рассказал о блокноте. Бурного восторга Фрида не выразила.

– Мы нашли родственника Пула, – добавил он. – Брата. Иветта уже едет к нему.

– Похоже, дело сдвинулось с мертвой точки, – заметила Фрида.

Голос у нее звучал отстраненно, и Карлссон поймал себя на том, что обиделся, словно хотел, чтобы Фрида отложила в сторону все свои дела, но понял, что такого внимания с ее стороны не получит. Повисло молчание.

– Пара человек из моей команды проверяли фамилии людей из блокнота Пула, – наконец снова заговорил Карлссон. – Под одной из них оказалась старуха по имени Мэри Ортон, которая живет на юго-западе Лондона, в Путни. Пул помогал ей с ремонтом. Когда он исчез, ремонт еще не был закончен.

– И что?

Карлссон глубоко вздохнул.

– Тот ваш друг, которого вы как-то раз привозили ко мне… Как его? Джозеф. Он ведь строитель, нет?

Несмотря на далекую от идеала слышимость, Карлссон довольно четко различил, как смягчился ее голос.

– Правильно.

– Он хороший строитель? Заслуживает доверия?

– Да.

– Я подумал, что вы могли бы поехать к ней, чтобы поговорить, и взять с собой своего друга-строителя – разузнать, что Пул успел сделать, а что нет. Ваш друг в результате даже, возможно, получил бы работу – закончил то, на что Пулу не хватило времени. По словам Криса, она старая, муж умер, а сыновья живут далеко. Думаю, она страдает от одиночества. – Снова повисло молчание. – Если только, конечно, вас не интересуют исключительно те поступки, которые вы совершаете, не сообщая о них мне.

– Я думаю, он может взяться за работу, – наконец сказала Фрида. – Но мне нужно это уточнить.

– Это было бы очень любезно с вашей стороны, – ответил Карлссон и продиктовал ей адрес в Путни.

– Она говорила что-нибудь о Роберте Пуле? – спросила Фрида.

– Сказала, что он был очень милым и вежливым, – вздохнул Карлссон. – Они все так говорят. Милый и вежливый.

– Ты когда-нибудь уже выполнял такое задание? – спросила Иветта Лонг.

Крис Мюнстер сидел за рулем, поэтому не оглянулся на коллегу.

– В первый год работы, – ответил он. – Ребенка сбила машина, и мы с сержантом отправились сообщить об этом родителям. Дверь нам открыла мать. Я просто маячил у него за спиной, а говорил он. Прямо посреди разговора с работы вернулся отец, и мы стояли и слушали, как она ему все рассказывает. Что мне особенно запомнилось – это как сержант переступал с ноги на ногу, словно человек, решивший уйти с вечеринки раньше остальных. Те родители вроде и хотели, чтобы мы ушли и оставили их наедине с горем, но в то же время никак нас не отпускали. Они все время говорили о нем и спрашивали, налить ли нам чаю. С тех пор я еще пару раз ходил к родственникам погибших, но именно тот, первый, врезался мне в память. А ты?

– Пару раз, – ответила Иветта. – Нет, пожалуй, больше. Я всегда заранее нервничаю. Я смотрю на входную дверь и испытываю чувство вины за ту боль, которую им причиню. Они открывают дверь, и иногда видно, что они уже все знают, хоть я еще ни слова не произнесла. – Она посмотрела на коллегу. – У следующего съезда.