Отец и сын, или Мир без границ - Анатолий Симонович Либерман

о пленарном поцелуе перед сном. Конгресс проходил в первую неделю августа, и, зная, что мы будем в Голландии, я, конечно, не записал Нику с Женей в качестве сопровождающих лиц. Ни экскурсии, ни еда, ни отели им не должны были понадобиться, да и сам я не собирался кататься на заседания каждый день.

Накануне открытия конгресса мы поехали регистрироваться и почти сразу столкнулись с исландским коллегой, которого знали по прошлым встречам.

– Как он постарел! – воскликнул Женя.

– Все мы постарели на целый конгресс, – ответил я. – Копенгаген был четыре года тому назад.

– Ты не изменился нисколько!

Разумеется… Давно ли он предлагал мне красить волосы!

Толчея в огромном вестибюле – вот Женина стихия в те поры. Каждого участника конгресса фотографировали, и фотографии на предмет возможного опознания приклеивались на доску. Фамилии располагались по странам. Женя впился в «СССР». В предварительных тезисах советских фонетистов было чуть ли не сорок человек, и мы гадали: кого же выпустят? Но не приехала даже знаменитая исследовательница, приглашенная с пленарным докладом. Зато появились две никому не ведомые «фонетистки в штатском» (одна москвичка – следовательно, «руководитель группы» на государственном обеспечении; другая, кажется, с Украины), двое из Грузии и двое из Прибалтики (значит, дали грошовую разнарядку на республику). Я-то эту кухню знал наизусть: в мои годы чуть ли не с самолета сняли крупного ученого, который занимался подготовкой советской делегации к конгрессу в Риме и которого заверили, что в награду за труды его в эту делегацию включат.

Были в вестибюле и французы. Женя охотился за ними, как за призовой дичью, со многими поговорил и познакомился с семьей: фонетистка-мама, а при ней папа и очень славные близнецы, мальчики Жениного возраста. Узнав, что я из Америки, та мама спросила, где в Париже живет мой сын. Узнав, что его Париж называется Миннеаполисом, она тут же заметила, что один из Жениных звуков недостаточно открыт. (Как показала последующая жизнь, это наблюдение не соответствовало истине: Женю везде и всегда принимали за парижанина. Но, конечно, раз иностранец, значит, с изъяном. Знакомые эмигранты даже в Женином русском обнаруживали акцент.) Всего мы съездили в Утрехт три раза, и эти поездки были вершиной его голландского лета. Следующий конгресс должен был состояться (и состоялся) в Таллине. Женя очень огорчился и выспрашивал меня, нельзя ли организовать конгресс самолетных наук среди школьников.

2. Самолеты

Географический кретинизм. Буриданов осел. Первый класс. Джакарта и отели

Самолеты, конечно, никогда не уходили на задний план, но к одиннадцати годам заполнили Женину голову целиком. Он где-то подобрал расписание компании «КЛМ» и долгие часы сидел за чтением этой книжицы. Там, как обычно, был только свод прибытий и отбытий – сто с лишним страниц. Он не пропустил ни строчки. Изредка спрашивал: «Папа, где находится город Карачи?» – или «Найроби – столица какой страны?» Я терпеливо отвечал, надеясь, что он наконец запомнит что-нибудь из географии.

В предыдущей главе я писал, что нам так и не удалось сдвинуть Петербург с Красного моря. И я продолжал удивляться, с каким трудом он различал Восток и Запад и как беспомощен был в наших беседах о Турции, Урале, Волге, Индонезии и даже Европе. Немцы вроде бы напали на СССР с Востока, Нева впадает в Каспийское море, Пиренейский полуостров отделен от соседней земли Магеллановым проливом, который принадлежит Испании. Я и раньше потому жаловался на этот географический кретинизм, что в детстве Женя обожал глобус, и потому, что, как тоже говорилось, ни одной книги путешествий, кто бы ни был автором: от ничтожного Баруздина до гениального Жюля Верна – мы не прочли, не проследив маршруты по тому глобусу или по карте.

А еще существовали модели. Женя заходил в каждый игрушечный магазин и ни одной модели не оставлял без внимания. Он не очень-то их клеил («Мы с бабушкой – то есть с Никиной мамой – склеим»), но знал их наизусть. Расположение моторов, скорость и прочие выходные данные были слаще для него, чем бельгийский шоколад. Еще до моего приезда из Дании Ника купила ему по дешевке (в те годы Женя не понимал, как скромны были наши финансовые возможности) два металлических самолетика, один из которых он уронил в канал во время прогулки. Потом на главной улице мы увидели надувной самолет «КЛМ», тоже оказавшийся недорогим, и тоже купили, а в агентстве одной компании (о существовании которой мы до того не подозревали) ему подарили не такой большой, но вполне почтенный надувной самолет, естественно, той самой компании.

В Гааге он высмотрел самолет с особым устройством доллара за три (по ценам 2020 года ближе к двадцати – сумма весьма солидная). Покупка этой модели – новелла, одноактная пьеса, и если я не пытаюсь здесь описать ее в деталях, то лишь потому, что нужен протокол, нечто растянутое и скучное. «Конечно, модель купить можно, но ведь мы не миллионеры, а ты не забитая сирота, мечтающая о кукле. Пора понять, что, если ты получил такой дорогой подарок, ради него надо будет отказаться от чего-нибудь другого, например от мороженого по четвергам (был у нас такой ритуал) и от будущих игрушек на долгое время».

Конечно, он это понимает и готов на жертвы. (Берет коробку, рассматривает самолет.) «Может быть, не стоит? Папа, решай». – «Нет, решать надо тебе». Чтобы успокоить себя, он ходит по всему отделу и перещупывает все игрушки на всех полках, включая довольно топорные цветные машинки из СССР. Но самого себя не обманешь. Мы опять должны решать (а коробка все время в руках).

Но вот решение принято: не покупать. Я, конечно, знаю, что это решение столь же надежно, как обещание не держать руку в штанах на людях. Однако я притворяюсь, что удовлетворен, и направляюсь к выходу. На последней ступеньке его ноги подкашиваются, и он идет обратно. Эта мука длится час. Наконец мы выходим на улицу с самолетом, и первое, что я слышу: «Не надо было покупать». Вскоре он исподволь стал выпрашивать у Ники новые блага. Когда он пробовал подобные штуки со мной, я только отвечал: «Ты же купил самолет в Гааге», – и он замолкал. Он умолял нас съездить в самолетный музей в аэропорту в Схипоол, и Ника свозила его туда, но там оказались военные самолеты, и он вернулся разочарованный и злой.

Кроме зацикленности на расписании и моделях, было еще нечто, в чем, как в фокусе, сосредоточились Женины мечты. Имя этому фокусу – первый класс. В первом классе сиденья в полтора раза шире (а обычные сиденья, спрашивал я его, недостаточны для твоего тощего зада?), а подлокотники – что твоя