Два рейда - Иван Бережной

— Да, батальон, что называется, смерть фашизму! — пробурчал комбат.

— Шо и говорить, смерть мухам и комарам! — поддакнул Петя.

Ефремов строго посмотрел на старшину и отчеканил:

— Эти штучки, Петр Моисеевич, брось. Это теперь наш батальон, и мы должны сделать из него настоящий боевой коллектив.

— Слушаюсь, товарищ командир, — виновато ответил старшина.

Как и следовало ожидать, на первых порах новички не блистали ни храбростью, ни умением. В первом бою, когда настал момент для решительных действий и Ефремов подал команду «в атаку», — почти половина бойцов осталась на месте. Да и те, которые поднялись, особой прыти не проявили, больше оглядывались назад. Неизвестно, чем бы окончился бой, если бы не подоспел на помощь батальон Шолина.

После боя разгневанный Ефремов построил батальон, быстрым шагом прошел вдоль строя, потом резко остановился и, сдерживая клокотавший в нем гнев, выкрикнул, словно кнутом стеганул:

— В нашем батальоне есть трусы!!

Строй замер. Виновники стояли, опустив головы, не смея взглянуть в глаза комбату. А Ефремов напирал:

— Вы зачем пришли к нам? Воевать? Или вам нужны справки, что сражались в партизанах? — не дожидаясь ответа, комбат продолжал — Право называться народным мстителем завоевывается в бою, кровью. Вы же сами пришли к нам и сказали: «Хотим кровью искупить свою вину перед Родиной». Вам дали такую возможность. Что же вы, хотите чужой кровью искупать свою вину? Не выйдет! — сказал Ефремов, словно гвоздь вколотил. — Трусам среди партизан нет места. Кто не хочет воевать — пусть уходит. Удерживать не будем. Есть такие? Три шага вперед! Ну…

Строй не шелохнулся. Комбат выдержал минуту, а потом сказал:

— Значит, нет таких? Так зарубите себе на носу: с трусами и паникерами цацкаться не будем. Будем судить партизанским судом. Подумайте… Командирам и политрукам рот — сделать подробный разбор боя, указать на ошибки… Разойдись!

Партизаны уходили пристыженные, с неприязнью смотрели на виновников, а те брели, понурив головы, не решаясь взглянуть в глаза товарищам.

Допоздна в подразделениях батальона шел жаркий разговор о случившемся. Командиры и политруки рот подробно разбирали ошибки в действиях партизан, указывали, как надо вести себя в бою, приводили примеры из своей боевой практики…

Конечно, не сразу четвертый батальон стал вполне боеспособным подразделением. Пришлось еще много потрудиться комбату вместе с ротными и взводными командирами. Немало комбату помогал и командир полка Кульбака. Но сейчас был сделан перелом…

С каждым боем батальон набирал силу. В последнем бою на реке Щаре четвертый батальон принял на себя основной удар. Гитлеровцы понимали, какое значение для наступающих советских войск будет иметь плацдарм, удерживаемый партизанами, и прилагали все усилия, чтобы отбросить наши подразделения за реку. Но их отчаянные атаки не сдвинули батальон. Бойцы Ефремова дрались по-настоящему: мужественно и стойко. В них трудно было узнать тех новичков, с которыми комбат шел в первый бой.

Теперь и командир полка Кульбака говорил с восхищением:

— Смотри, яки хлопцы? Орлы!

Да и сами партизаны теперь почувствовали свою силу, гордились батальоном. Их гордость была законной. В этом бою гитлеровцы потеряли более трехсот пятидесяти солдат и офицеров, два танка, бронемашину и прекратили атаки.

Наши саперы оборудовали три переправы через Щару, в селах Москали, Песчанке и Щаре. Переправы вместе с плацдармом передали подошедшим советским войскам.

Па путях отступления немцев

Совершив два перехода, партизанская дивизия имени С. А. Ковпака в третий раз форсировала Неман, на двенадцать километров углубилась в тыл врага и расположилась на хуторах южнее местечка Щучин Гродненской области. Подразделения заняли круговую оборону. Во всех направлениях ушли разведывательные группы.

К полудню от командира взвода батальонной разведки сержанта Барсукова поступило донесение:

«По шоссе Щучин—Волковыск, Щучин—Гродно и по прилегающим к ним проселочным дорогам наблюдается интенсивное движение автоколонн противника с живой силой и техникой, преимущественно артиллерией…»

В штаб полка немедленно были вызваны Тютерев и майор Мороз — начальник штаба первого батальона.

Не дожидаясь возвращения командира полка из штаба дивизии, куда он был вызван, я поставил перед прибывшими офицерами задачу: приостановить движение фашистских колонн.

Батальоны тотчас же снялись с обороны и направились на задание. Первый батальон возглавил старший лейтенант Колесников, который, после того как отправили Шумейко, шефствовал над батальоном. Проводив батальоны, я отправил донесение в штаб дивизии и занялся организацией боевого охранения. Пришлось расположить в оборону комендантский взвод, ездовых и даже часть больных, которые не могли идти с ротами на задание. Противотанковые орудия и взвод бронебойщиков перекрыли дороги, подходившие к хутору.

Был знойный июльский день. Откуда-то с востока, даже несколько южнее, доносилась артиллерийская канонада. Наши войска преследовали врага, стараясь не давать ему передышки. Примерно часа через два послышались отдаленные взрывы с юго-западной стороны, куда ушли наши батальоны.

— Слышишь? — настороженно спросил меня Бакрадзе, вернувшийся к тому времени из штаба дивизии.

Мы прислушались. Взрывы то учащались, то редели. Судя по взрывам, била немецкая артиллерия. Наши взяли с собой лишь противотанковые сорокапятимиллиметровые орудия.

— Тютерев и Колесников начали, — сказал я. — По всему видно, ввязались в драку с сильным противником. Боюсь, как бы их там не поколотили.

— Не поколотят, — уверенно сказал Бакрадзе. — Лишь бы немецкие самолеты не налетели.

Это беспокоило и меня. Выступили-то они среди белого дня, окунулись в самую гущу отступающих гитлеровских войск, которых кругом было более чем достаточно.

Мы стояли, тревожась за своих, прислушивались к бою и перекидывались репликами. Из-за дальности пулеметной и автоматной стрельбы не было слышно. Скоро взрывов стало меньше, а еще через некоторое время они и вовсе прекратились. Мы беспокоились за исход боя.

С востока гул канонады накатывался. До нас донеслись выстрелы автоматической пушки и пулеметная дробь, вдали замелькали наши штурмовики. Они кружились над лесом, обстреливали, бомбили. По-видимому, наши войска сломили сопротивление противника.

— Смотри, смотри — вот дают жизни фашистам! — радовался я, наблюдая за самолетами. Там во многих местах поднимались клубы густого черного дыма. — Это уже близко.

— Как бы эта радость не обернулась для нас обратной стороной, — охладил меня Бакрадзе.

— Почему? — удивился я.

— Убегая, гитлеровцы могут напасть на тылы полка, а нам и защититься нечем.

— Всех, кого можно, я расположил в оборону.

— Подумаешь, оборона — два десятка ездовых и десять человек из комендантского взвода. Надо всех их перебросить на восточную окраину. Пойду туда, а ты оставайся с орудием…

Опасения командира полка вскоре подтвердились. Оставляя за собой хвост серо-бурой пыли, по проселку с востока приближалась к хутору колонна автомашин. У наших пулеметчиков, оборонявшихся на восточной окраине хутора, не выдержали нервы. Они открыли огонь, когда до противника было более полукилометра. Немецкие автомашины остановились, потом повернули вправо и, перебравшись на другой проселок, двинулись в обход хутора с севера.

Проехав километра три, гитлеровцы напоролись на кавдивизион Ленкина и подразделения полка Кульбаки. Завязался короткий бой. Немцы побросали машины и разбежались по рощам и посевам. Но в погоню за ними кинулись наши кавалеристы…

Мы ждали возвращения батальона. По времени должны бы вернуться. Я стоял у противотанковой пушки и слушал интригующий рассказ политрука роты Прутковского о том, как накануне его земляк Вася Зяблицкий со своим взводом разведчиков взял в плен два десятка гитлеровских солдат. Не успел политрук досказать одну забавную сценку пленения фашистов, как из-за кустарника вдруг вынырнула легковая автомашина. Это произошло настолько внезапно, что расчет, не дожидаясь моей команды, бросился к орудию. Наводчик торопливо завертел маховик наводки, опуская ствол пушчонки.

— В радиатор» в радиатор целься! Бронебойщики — по шоферу! — кричал я, уверенный, что мои хлопцы хотят подпустить автомобиль ближе, чтобы наверняка сразить его.

Однако машина остановилась. Видимо, заметили нас. И прежде, чем командир орудия успел скомандовать «огонь», из автомашины выскочил человек в немецкой форме и начал размахивать руками.

Мы поразились: вроде это Юра Колесников. Не своим голосом он кричал: