Война короля Карла I. Великий мятеж: переход от монархии к республике. 1641–1647 - Сесили Вероника Веджвуд

выступали перед парламентом, их проклинали с удвоенной силой. Но Джон Гудвин, самый красноречивый и самый популярный из сектантских богословов перед своим «стадом», собравшимся на Колеман-стрит, осудил «большую опрометчивость людей, стремившихся каким-то образом подавлять доктрину или практику, о которой они не могли с уверенностью сказать, от Бога она или нет». По его мнению, поражение Эссекса могло быть наказанием за прегрешения не индепендентов, а пресвитерианцев. Его проповедь, опубликованная вскоре под заголовком Theomachia, стала доктринальным моментом объединения индепендентов и превратила Джона Гудвина в глазах пресвитерианцев из популярного добродушного проповедника в «Великого красного дракона с Колеман-стрит».

Военные действия не могли ждать, когда богословы определят, является Бог пресвитерианцем или нет. Получив известия о катастрофе в Корнуолле, комитет, заседавший в доме Дерби, снова отправил посыльного к графу Манчестеру с приказом соединиться с Уоллером и идти на юго-запад. Приказ застал графа в скверном настроении. Он отказался атаковать Ньюарк, и теперь Руперт существенно усилил его оборону, прислав кавалерийское подкрепление. Чтобы остановить вербовочную кампанию Руперта, Манчестера уговаривали идти на Честер, но он сказал, что осаду такого города невозможно провести «за единственный оставшийся летний месяц», особенно с учетом находящегося в тылу роялистского Ньюарка. Большинство его офицеров отвергло этот план, к большому раздражению Кромвеля. Получив первые известия, что Эссекс в беде, Кромвель попытался ускорить поход на юг, но Манчестер был откровенно груб с ним, и когда в Хантингтоне он узнал все новости о катастрофе, то вообще остановил марш, угрожая повесить любого, кто попытается идти вперед, и злобно пробормотал, что войны проще начать, чем кончить, и что эта война ни в коей мере не идет на пользу религии.

Это действительно сильно тревожило Манчестера. Вопреки его желанию, сектанты стали становым хребтом его армии. С тех пор как победа в Марстон-Муре сделала Кромвеля великим человеком, победа в войне пугала Манчестера больше, чем поражение. Кромвель и его сторонники могли сколько угодно уговаривать его без промедления идти вперед, чтобы предотвратить катастрофу на Западе, но при всем их беспокойстве о безопасности Лондона и парламента они не скрывали своей радости по поводу того, что теперь Эссекс дискредитирован и наверняка будет снят, чтобы освободить место какому-нибудь генералу, который больше придется им по душе. Разногласия были настолько серьезными, что оба командующих приехали в Лондон – Манчестера поддерживал Лоуренс Кроуфорд, – чтобы вынести свой конфликт на суд обеспокоенного Комитета Обоих королевств.

«Наши старания примирить их оказались тщетны, – писал доктор Бейли. – Кромвель был непримирим, невзирая на очевидную опасность, грозившую королевству, и очевидное недовольство нашей нации». Впрочем, через несколько дней после катастрофы в Корнуолле у шотландских представителей и их друзей в парламенте возникла еще одна причина для беспокойства, и к тому времени, когда Кромвель приехал в Лондон, их репутация понесла такой урон, что их «очевидное недовольство» уже мало что значило. В самом сердце Шотландии разразилась новая страшная буря.

XI

Аргайл спокойно воспринял известия о высадке в июле ирландцев. У него были люди, ресурсы и опыт, чтобы оперативно справиться с непрошеными гостями. Он свято верил, что они пришли слишком поздно, чтобы найти поддержку у запуганных шотландских роялистов. Лидеры весеннего восстания были казнены, Хантли бежал далеко на север. Когда его старшему сыну лорду Гордону стало трудно удерживать членов своего клана и своих соседей в подчинении Ковенанту, Аргайл разместил войска Кэмпбеллов в Таррифе – сердце родных мест Гордонов. Монтроз был далеко в Англии и не имел ни людей, ни денег, ни надежды на поддержку каких-либо шотландских авантюр со стороны разгромленных роялистов северных английских графств. В середине августа ни один здравомыслящий человек не дал бы ни гроша за то, что у Аластера Макдоналда и его ирландцев, которые, продвигаясь к центру Хайленда, тщетно искали своих союзников-роялистов, есть хоть один шанс.

Слухи о высадке ирландцев дошли до всеми забытого Монтроза, упрямо сидевшего в Карлайле. Они укрепили его намерение вернуться в Шотландию. Три человека могли проскользнуть через Лоуленд, где не смогла бы пройти армия. Он выбрал двух компаньонов, спрятал в подкладке седла королевский штандарт и указ о назначении его командующим в Шотландии и поскакал через границу под видом конюха двух джентльменов, направляющихся по своим мирным делам. По меньшей мере один раз его узнали, но не выдали, и он добрался до дома своего родственника в деревне Таллибелтон на границе Хайленда. Здесь залег на дно, пока его товарищи ездили по округе в поисках вестей о Макдоналдах. Их удалось обнаружить приближающимися к границе Атолла. Эдинбургское правительство призвало живущие в этом регионе кланы Стюартов и Робертсонов оказать сопротивление захватчикам, и когда ирландцы вышли на открытую местность у деревни Блэр-Атолл, где Тилт впадает в Гарри, то увидели 800 человек, вышедших биться с ними. В этот момент, в самую последнюю секунду, в лагерь ирландцев вошел Монтроз, и мушкеткры Макдоналдов с привычной для них щедростью растратили последний порох, салютуя королевскому генералу.

Монтроз не мог им предложить ничего, кроме своего руководства, так как у него не было ни денег, ни оружия, ни соратников, но он обладал холодным рассудком, способностью убеждать, определенным влиянием в этой части Шотландии, знаниями охотника, привыкшего охотиться в горах, и, как выснилось, талантом вести партизанскую войну, которой суждено было стать настоящим чудом своего времени. Первое, что он должен был сделать, – это убедить Стюартов и Робертсонов, что это он, а не эдинбургское правительство представляет законного государя Шотландии, которому служат ирландцы. Подружив их с Макдоналдами, с которыми они пришли сразиться, Монтроз обнаружил, что командует 2000 человек. На лугу, обращенному к реке Тилт, он официально поднял королевский штандарт, за чем в бессильной злобе наблюдал маленький гарнизон ковенантеров, стоявший в полумиле оттуда в замке Блэр.

Это происходило в начале августа. Впереди было позднее лето и осень с прекрасной погодой для проведения военной кампании. Со своим небольшим войском Монтроз быстро вошел в долину реки Тей, двигаясь в направлении Перта и той области, где у него имелось больше всего друзей. Выйдя на равнину, он встретился с другими силами, призванными сражаться против ирландцев. По большей части это были Грэмы, люди его собственного клана, которых он с легкостью убедил присоединиться к нему.

В трех милях от Перта, у продуваемой ветрами деревни Тиббермор, Монтроз и его армия обнаружили войска ковенантеров из Перта: 700 человек профессиональной кавалерии, присланной из Лоуленда, и 6-тысячную пехоту – «новобранцев, никогда прежде не знавших военной дисциплины», но усиленных полком обученных солдат. Перед людьми Монтроза, не имевшими подобающей экипировки, плохо вооруженными, без