Тайный брак - Н. Северин

— Да и ты не дальше как на прошлой неделе… Но что с тобой сегодня? Случилось что-нибудь?

— Ничего нового не случилось, Людмила всегда была глупа, но я не воображал, что ей даже невозможно будет объяснить ее пользу.

— Ты ей сказал?

— Ничего я ей не сказал. Да с нею ни о чем и говорить нельзя: юродивая она какая-то, право! — с раздражением возразил Дымов на восклицание сестры. — Если надо чему-нибудь удивляться, так тому разве, что она до сих пор не надоела светлейшему. — Представь себе… — и он рассказал, как глупо и бестактно относится Людмила к ухаживанию князя. — Сегодня, например…

Но сестра не дала ему договорить.

— Сегодня вы Рощина встретили?

— Уж и это тебе известно! Откуда?

— От князя. Он уж был у меня и обещал вечером опять заехать. Ко всем он ревнует Людмилу, так влюблен! Уверяет, что и Голицын, и Стромилов, и Вяземский по ней вздыхают.

— С ума сошли! Стоило только князю обратить на нее внимание, чтобы весь город заговорил о ее прелестях, а раньше никто не замечал ее.

— Кроме Рощина, — подхватила Панова.

— Не напоминай мне про этого дурака! — гневно крикнул Дымов. — Когда он уезжает? Ты не знаешь?

— Узнаем сегодня вечером, а самое позднее — завтра утром. Князь тоже с нетерпением ждет его отъезда. Влюбленные прозорливы, — добавила Панова с усмешкой.

— А еще лучше было бы, если бы светлейший был столь же решителен, сколь прозорлив, и понял наконец, что я не могу всю жизнь водить к нему на свидания сестру. Мне эта подлая роль не к лицу, продолжал Дымов торопливо, точно спеша выложить одним разом все, что у него на душе. — Князь, кажется, забывает, что я — такой же дворянин, как и он, и должен заботиться о своей чести, а в городе начинают уже болтать… — Он на мгновение смолк, а затем, взглянув на сестру, прибавил: — Не лучше ли с Плавутиным сойтись? Партия изрядная: с одних имений больше двадцати тысяч в год получает. Хозяйственный малый, себе на уме и единственный наследник богача-дяди; таких женихов из-за пустых мечтаний упускать глупо.

— Подожди! Плавутин от нас не уйдет.

— Да долго ли еще ждать-то?

— Еще недельку, — ответила Панова, — а может быть, и меньше. И вот что еще: не выходи ты завтра утром никуда с Людмилой…

— Но я сказал князю, что, если погода не испортится, мы придем в Летний сад.

— Все равно. Никуда не води ее ни завтра, ни послезавтра; подожди моего приезда, я у вас на днях буду!

VIII

Прошло два дня без всяких вестей от Елизаветы Алексеевны, но на третий она сама явилась в дом родителей и стала просить отпустить к ней на весь день Людмилу. При этом у нее был такой возбужденный вид, и она с таким нетерпением оглядывалась на дверь, прислушивалась к шагам проходивших мимо людей, что у ее матери возникли подозрения.

— Ты ждешь гостей? — спросила Дарья Сергеевна.

— Никого я не жду, почему вы так думаете?

— Я это спрашиваю, чтобы знать, как приказать Людмиле одеться, — поспешила ответить мать.

— Не нужно никаких туалетов, пусть едет в чем есть. Мы с ней отобедаем одни, Андрей Романович кушает сегодня у светлейшего.

Вошел Лев Алексеевич, которому, по приказанию сестры, доложили о ее приезде.

— Вот приехала просить маменьку отпустить к нам Людмилу на весь день, — сказала она, поцеловавшись с братом.

Она старалась при этом сохранять равнодушный и спокойный тон, но ей это плохо удавалось, и при первом взгляде на нее Дымов решил, что произошло много нового, с тех пор как они не виделись.

— Почему же Людмиле и не провести у вас день? — весело и беззаботно, совершенно ей в тон, заметил он. — Ведь вам она, маменька, не нужна?

— Не знаю, право! Не рассердился бы папенька — он не любит, чтобы мы обедали в гостях, — нерешительно ответила Дарья Сергеевна.

— Но нас с вами и не приглашают, маменька.

Улыбка, не покидавшая губ Льва Алексеевича при этих словах, представляла интересный контраст с пытливым выражением его глаз, пристально устремленных на сестру.

— Нет, братец, вы нас на сегодняшний день извините, — возразила Панова, отвечая едва заметным подмигиванием на его немой вопрос. — Андрей Романович дома не кушает, и мы с Людмилой займемся нарядами. Ей у нас к придворному балу шьют платье, надо примерить, отделку выбрать, дело это для мужчин неинтересное.

— Андрей Романович обедает сегодня у князя, — сказала Дарья Сергеевна, все еще не теряя надежды узнать хоть что-нибудь из тайны, которую она чуяла между братом и сестрой.

Но расчет ее не удался — к ее заявлению оба они отнеслись вполне равнодушно.

— Князь скоро уезжает из Петербурга? — спросил Лев Алексеевич у сестры.

— Это еще неизвестно. А вот Рощин уже уехал.

— Когда? — с живостью осведомился брат.

— Вчера вечером, — ответила Панова. — Знаю это от самой Светловой. Она ездила провожать брата до первой станции и вернулась домой ночью. Я сегодня ее у обедни видела; она в большом расстройстве, без слез говорить про него не может. По-моему, это глупо: молодой человек может сделать себе карьеру этой командировкой — он будет в переписке с самой императрицей; чего же тут сокрушаться, не понимаю! Разумеется, они долго не увидятся: из Гишпании на побывку к родственникам не приедешь так скоро, как из Москвы.

— Да и вообще, раньше как лет через пять ему нечего и думать об отпуске, — прибавил Лев Алексеевич, как-то странно повысив голос.

— Однако что ж это Людмила не идет? — заметила гостья, заинтересованная взглядом, брошенным братом на дверь, за которой и ей тоже послышался за минуту перед тем шорох.

— Я сейчас велю позвать ее, — сказал Лев Алексеевич.

— Не трудись, я сама к ней пойду, — остановила его сестра. — Вы, маменька, не беспокойтесь посылать за ней сегодня вечером, — обратилась она к матери. — Мы отвезем ее в своей карете.

— И никакого затруднения вам это не составит: все равно придется посылать за Андреем Романовичем и ехать мимо нашего дома, — подхватил Лев Алексеевич.

— Именно так, нашему экипажу будет по пути, — с улыбкой согласилась Панова, а затем не торопясь поднялась с места, поцеловала руку у матери и вышла в сопровождении брата в коридор, в конце которого была витая лестница в мезонин.

— Она подслушивала у двери, — прошептал Лев Алексеевич на ухо сестре, когда они очутились в проходе вдвоем.

— Наверное, так. Я тотчас подумала, что это Людмила, когда услышала шорох у двери, и потому заговорила про Рощина: пусть знает, что ей следует забыть про него.

— Зачем ты увозишь ее? Неужели он решился наконец? — взволнованным шепотом продолжал Дымов.

— Я тебя не понимаю, Левушка! Кажется, ясно, что тебе лучше всего ничего не знать, — возразила чуть слышно Панова. — Это и князь находит, — прибавила она.

— Потому-то ты так и не доставила мне случая лично с ним переговорить об этом, — злобно прошипел ее брат.

— Что ж мне было делать, когда он и слышать про это не хотел? С ним не так-то легко говорить, как ты думаешь.

— А если я сейчас все открою отцу?

— Что же ты ему откроешь? Что я увожу к себе обедать сестру? — возразила Панова не задумываясь.

— Мне ничего не стоит расстроить весь ваш заговор. Раз я не знаю, какую пользу принесет мне удача.

— А знать, что ты ничего не теряешь при неудаче, этого мало, по-твоему? Не держи меня, времени у меня мало: надо еще до обеда показаться в трех-четырех домах, чтобы в городе не подозревали моего участия в заговоре, — проговорила Панова настолько громко и так насмешливо, что ее брат пришел в недоумение: может быть, он и в самом деле обманывается в своих подозрениях, и о проекте, о котором они говорили третьего дня, в случае неудачи ему гораздо лучше ничего не знать.

«Да и в случае удачи тоже», — мысленно решил он после небольшого раздумья.

А Людмила тем временем успела добежать до своей комнаты, где нашла Марьюшку, которая уже давно ждала ее.

— Бабинька, как узнали, что сестрица за вами приехали, сейчас приказали мне бежать за вами. Им желательно повидаться с вами, прежде чем вы уедете, — сказала наперсница старой княгини, задыхаясь от волнения и одышки, являвшейся следствием ее толщины, которая, увеличиваясь с годами, очень мешала ей исполнять с прежнею расторопностью и быстротою поручения госпожи.

— Нельзя мне, Марьюшка! Ты знаешь, как за мною следят, с тех пор как приехал братец. Вот и сейчас, как бежала сюда, встретился его Сашка. Поди, и теперь там, как солдат, на часах стоит, всех караулит, кто к бабиньке пройдет, чтобы барину своему донести.

— Это точно: Алексашка и теперь у двери в буфетную стоит, я сама его сейчас видела, как мимо проходила.

— Ну вот видишь! И вечно так. Вчера и третьего дня я тоже ни минутки не могла выбрать, чтобы к бабиньке моей золотой вырваться. А уж как мне хочется видеть ее!

Голос девушки прервался в рыданиях.